Калинкин смущенно взял две заверенные бумажки, положил в верхний карман куртки, и лицо его налилось словно брусничным соком.
– А теперь, дорогой ты мой человек, давай-ка тяпнем по чашке крепкого чая. – Просекин неожиданно как-то весь выпрямился, поправил на себе просторный байковый халат и, проворно открыв термос, стоявший на холодильнике, разлил по чашкам.
– Хороший вчера был праздник, а сегодня еще лучше, потому как я знаю теперь твердо, что мы с тобой, Яша, честные люди! – Он неожиданно крякнул, поднял над столом чашку, но, помолчав немного, с грустью отставил. – Нет, я, пожалуй, вместо чая валерьяночки или валокордина проглочу.
Директор опустил чашку и, положив одну руку на сердце, налил другой рукой в стакан темной жидкости с валериановыми каплями.
– Ну будь здоров, чертяка…
Поморщившись, он еще раз крякнул и выпил стакан до дна.
– А чокера ты продолжай выцарапывать и других слесарей хозяйственности учи. Мы ведь перед людьми в ответе…
И Калинкин тоже неожиданно крякнул, сделав глоток чая. И получилось у него это, как у самого директора.
– Отлично, Яша! Завтра, если захочешь, поедем со мной в райцентр. Там ведь новый Дом культуры отгрохали, жуть! Я на совещание, а ты культурным отдыхом займешься. Ну?
– А что, поехали…
– Тогда по рукам…
С директором Калинкин был готов ехать хоть на край света. Дорожил он Просекиным, как родным отцом дорожил.
Сердечная беседа с почитаемым во всем районе человеком сильно взволновала Калинкина.
Он понял как-то вдруг, что вести себя можно совсем иначе, да и жить на родной земле не так осторожно, а шире, уверенней.
Одним словом, что-то словно раскололось в нем, и дышать стало свободнее.
– Ох и лихо нынче в душе! Ох и празднично! – барабанил он себя в грудь, подъезжая в машине директора к райцентру. – Давно я мечтал вот так… с медвежатиной посреди стола, да с брусничным морсом из вековых четвертей! Вот вы, Матвей Евлампиевич, человек, и здесь тоже люди живут, но разве они смогли бы на такое решиться?..
– На что, Яша? – строго спросил директор.
– Да на то, чтоб душу-то распахнуть!
– А-а… Вы все о душе моей, и ты тоже. А она у меня самая что ни на есть нормальная. Я ведь не писатель какой, не артист, – директор широко улыбался, хотя и думал совсем о другом, и в первую очередь о том, что предстояло высказать на совещании. – Ты не торопись, Яша, с выводами. У ДК тормознуть или как? Может, у церкви? Там тоже интересно нынче. Преподобные Зосима и Савватий в полный рост… Музей, короче, открыли, только вход теперь по билетам.
– Лучше у ДК.
Директор притормозил у Дома культуры и велел ждать его на обратном пути около шести вечера. Ему хотелось, чтобы Калинкин смог сходить куда-нибудь, скажем, в городской кинотеатр, а может, и в ресторане пообедать. И он незаметно сунул в куртку тракториста деньги. «Это ему на праздничное настроение, – решил он. – Пусть отдохнет как следует, купит чего-нибудь».
Районный Дом культуры оказался на запоре со всех сторон, и Калинкин, обойдя его кругом, свернул в сторону главной улицы.
– «Пиво – воды», – прочитал он на углу одноэтажного дома.
Войдя внутрь, он быстро окинул помещение острым взглядом и, сняв шапку, направился к мужикам, чем-то похожим на него самого.
– Ку-ку, ребята? – осторожно спросил он.
– Пока ку-ку, – ответил бородатый здоровяк с таким же острым взглядом, как у Калинкина. – Ты что, с вахты сбежал? – поинтересовался он.
– Сбежать-то сбежал, да в кармане дырка, – чистосердечно признался Калинкин.
– Не бери в голову… – сурово буркнул бородач. – Кружку неси.
Калинкин взял кружку на соседней стойке, сильно смутился.
– Ты не канючь, – весело подмигнул бородач. – Угощайся. – Он лихо плеснул Калинкину районного пива, оглядел тракториста с ног до головы. – Ну, дырка, поехали!
Они выпили.
Последний раз Яков пил пиво много лет назад. Еще в те времена, когда перед выборами в местные Советы в дальнюю деревню забрасывали не только яблочный сок, но чего-нибудь покрепче. И сейчас это мгновенно сказалось на его настроении.
«Вот город, – одурев от горького напитка, отметил он, – с ходу по мозгам лупит».
Бородач словно угадал его мысли и подтвердил это на факте – налил Калинкину оставшееся пиво.
– Будь здоров…
– И ты, борода, не болей, – осмелел Яков.
– Ты мореман или деревня?
– Че, по харе не видно?
– С верховья, что ль?
– Ну да…
– А сюда зачем?
– Да вот, это самое… чокера собираю, ну и…
– Постой-постой!
Глаза бородача вспыхнули, губы задрожали, он как-то сразу весь выпрямился, поправил на себе ватник, заговорил совсем другим голосом:
– У тебя деньги есть?
– Деньги?!
Калинкин машинально полез в карман за распиской на получение премии и наткнулся на деньги.
– Ух ты, есть, – удивился он, не сразу сообразив, откуда взялись деньги. – Вот тебе и чокера!
– Чего? – не понял бородач.
– Чокера, говорю, дефицит, – весело пояснил Калинкин. – Где бы еще раздобыть?
– Ну да… Конечно, дефицит, – хитровато пробурчал бородач. – И раздобыть их не всегда можно…
Он неожиданно засуетился, ловко обшарил пивную сальными глазками, с жаждой глянул на Калинкина.
– А теперь ты нам ку-ку! Бери пиво… Мы сейчас… Калинкин встал в очередь за бутылочным пивом, а бородач вместе с приятелями вышел на улицу.
– Вы куда, ребята? – крикнул им вслед Калинкин, но они почему-то не ответили.
Очередь продвигалась медленно.
Яков взял восемь бутылок пива и, поставив на стол, опять подумал о том, что Просекин отличный человек.
Праздник души в сердце слесаря продолжался.
«Сейчас придут его городские дружки, и он обязательно расскажет им, какой у него директор, – решил он. – И расписку на премию покажет, и распоряжение на получение нового станка…»
Наконец дружки появились.
– Вы что, и в самом деле ку-ку? – спросил Калинкин и оторопел от удивления.
Трое городских приятелей были обвешаны чокерами, словно новогодние елки увесистыми гирляндами.
– Лешаки! – громко закричала буфетчица. – Ларек в гараж превратили! Стойки бензином пропахли, а вы что вытворяете? Вон отсюда!
– Мы чо, выпимши иль к горлу с ножом лезем? Чего кричишь, Роза?
– Я не кричу, а в помещении с частями от трактора не положено.
– Где написано про то?
– На лбу у тебя написано, брондохлыст! В глазах твоих осоловелых! – еще больше повысила голос буфетчица, обращаясь к бородачу.
Она вышла из-за прилавка и подошла к теплой компании.
– Счас пиво отыму и за дверь всех четверых!
– А мы тебе, кхе! Взятку дадим. Верно? – заулыбался Калинкин, сочувственно поглядывая на бородача.
Мужики прыснули от смеха, хорошо зная, что Роза берет взятки не только деньгами, но и капустой муниципальной.
– Ты ей конец чокера на груди завяжи, а другой к трактору! – выкрикнул один не из робких посетителей ларька.
– Ты у меня живо отгул на пятнадцать суток схватишь! – закричала буфетчица и достала из халата свисток.
Посетители ларька замерли. Только обвешанные чокерами, словно по команде, переглянулись и положили стальные тросы на пол.
– Слушай, парень, – оживился бородач, обращаясь к Якову, – пусть эта зараза кричит, а нам ради такого дела шарнуть надо.
– Кого шарнуть?
– Дурачок… Выпить, говорю, надо.
– Зачем?
– Как зачем?
– А вот так, зачем? – повторил Калинкин. – Я, например, культурно решил отдыхать, хоть и в душе погано.
– Ну давай красным побалуемся, – не успокаивался бородач. – Денег жалко?
– Не жалко… С железками вы поторопились.
– Все равно давай… Мы сейчас… Калинкин выложил остаток денег.
Бородач что-то хотел сказать, но, как только буфетчица приставила свисток к губам, он вместе со своими дружками ринулся к выходу.
– Постойте, мазурики! И вам за железки достанется!
Буфетчица преградила путь бородачу и его компании, пронзительно засвистела.
– Полиция!
В утепленную дверь ларька просунулась голова полицейского.
– В чем дело?! – мрачно спросил он.
– Да вот, Петя, опять покоя нет. Этот в серой кепке, – буфетчица кивнула на голосистого остряка, – ругается, как сапожник. А эти ларек в гараж превратили – видишь? – она глянула на чокера. – Готовы к стойке паровоз подкатить, лишь бы ерша накушаться.
– Ваши документы? – так же мрачно спросил дежурный, обратившись к бородатому здоровяку и его компании.
– С собой не носим, – вежливо ответил бородач за своих приятелей.
– Тогда в отделение пойдем.
– И этого, Петя, уводи, – буфетчица опять глянула на Калинкина. – Он мазуриков спаивает, а они ему железо толкают…
– Вот ведь до чего додумались! И надо же на такое позариться! Пройдемте, гражданин, в отделение, – обратился участковый к Якову.
– Нет, я в отделение не пойду.
– Как это не пойдете?
– А вот так, парень, не пойду, и все тут… Вины за собой не чую! – Калинкин начинал нервничать.
– Придется пройти, гражданин, – полицейский взял руку под козырек, – потому как эти железки краденые, и вы к ним имеете прямое отношение!
– Краденые?!
– Вот именно…
Яков удивленно посмотрел на чокера, отошел от стойки к нахохлившемуся бородачу, к притихшей компании.
– И не стыдно, ребята?! Я к вам с открытой душой причалил, а вы? Ну что ж, пойдем, разберемся.
И откуда взялась у Калинкина такая решительность, такая смелость?! Раньше, до беседы с Просекиным, он обходил полицию за версту, но теперь, после душевной встречи с директором, Яков понял, что он, Калинкин, и директор – самые честные люди, и нечего им страшиться полиции.
Оказавшись в кабинете следователя, он, растерялся немного, но рук неотмытых уж не стеснялся.
Следователь разложил на столе изъятые у Калинки-на документы и, ознакомившись с ними, долго молчал. Затем он поднялся из-за стола, взял в руку несколько чокеров, раздраженно бросил их обратно на пол.