– Беня, налей! «Сибирской» драгоценному лосятнику… Буду рада познакомиться с добытчиком, но прежде, Иван Иванович, можно вас на минутку…
Сизарев и Ваучер вышли в предбанник.
– Иван Иванович, – почти прошептала Раиса Мартыновна, – вы, наверное, догадались, почему мы втроем приехали? Короче, на этом животном мы заработаем не одну тысячу долларов.
– На каком животном?
– На госте вашем.
– На Пете Рыжове?
– Ну да… Для деревни он – обычный мерзавец, браконьер в законе, а для нас – находка.
Ивана передернуло.
– Раиса Мартыновна, – растерянно возразил он, – я вам не указ, но Рыжова весь район знает… Он древнего рода, у него трое детей, жена, мать, и потом, он на «Буране» приехал.
– «Буран» мы быстро ликвидируем: металл в стружку, шины переплавим. У нас полный сервис. Ну ладно, пойдем в комнату… Я со своми посоветуюсь.
Поминки превратились в праздничное пиршество. Россия всегда славилась пьянством во время чумы.
– Иван Иванович, радость моя драгоценная, – защебетала циркачка. – А ведь дружок ваш ни в чем вам не уступит! Ох и выпьем мы как следует, позабавимся! У нас вся ночь впереди.
– В шесть утра, уважаемая, мне корову кормить, – вежливо возразил лосятник.
– До шести успеем…
– Чего успеем? Я вас не понял, гражданочка.
– Не притворяйся, кобелек! Ты мне очень нравишься. Ты знаешь, кто я?
– Нет.
– Потом узнаешь… Короче, я хочу, чтобы ты вместе с орангутаном развлек меня.
– С каким орангутаном?
– С твоим земляком.
– А-а-а, с Иваном, что ли?
– Ну, да…
– Как развлек?
– Очень просто, и самым натуральным образом. Ты что, не мужик?
– Прямо здесь? А как же попутчики ваши?
– А они у меня вроде худсовета будут!
– Раиса Мартыновна, – вмешался в разговор Си-зарев. – Можно мне с Петей перекурить?
Они вышли в предбанник, Иван Иванович умолял своего земляка ехать домой, но тот уже изрядно опьянел и под воздействием розовой микстуры желал только пить и развлекаться.
– Моя Танька капустой пахнет квашеной, а от этой заразы так и веет, так и веет кокосами и сникерсами. А ноги у нее?! Как у сохатого! А грудь – глухарь позавидует.
Сизарев понял, что земляка не убедишь, и, махнув одной рукой, другой перекрестился.
– Хочу выпить за вас, красавица, – с пьяным форсом провозгласил Рыжов, войдя в теплое помещение.
– Хватит пить, дорогой. Давай раздевайся.
– Так сразу…
– А как же, ненаглядный мой?..
– Но ведь вы, пардон, при кавалерах…
– Рыжий, не испытывай моего терпения. Господа! – на этот раз властным тоном приказала Раиса Мартыновна. – Снимаем только по одному дублю. Поэтому принесите все необходимое: лучшую камеру, стойку, шприцы, крем для кожи.
– Раи-и-чка, пойдем в машину… – Рыжов отяжелел не на шутку.
– Там холодно, дорогой мой…
– Я согрею тебя…
– Ты лучше здесь мои ножки согрей, видишь, как они дрожат? – циркачка ловко сбросила с себя трико цвета розовой микстуры, и по избе, как по сигналу, разлилась легкая музыка.
Профессионалка начала с танца живота. Верхняя часть ее тела прикрывала белоснежная майка, а нижняя, удивительно стройная, мускулистая, словно задние ноги породистого жеребца, была голой.
Лосятник не выдержал, стал раздеваться.
– Ну, вот, давно бы так, – обрадовалась Раиса Мартыновна. – С общего плана переходим на укрупнение и снимаем все детали.
– А у меня их всего две, – мало что соображая, бубнил Рыжов и не замедлил снять сначала ватные брюки, потом теплые трусы. – Раи-и-ичка, а можно свет выключить?
– Не, дорогая горилла, в темноте я не найду тебя.
Извиваясь в танце, циркачка совсем близко подошла к лосятнику и вдруг, обхватив своими длинными ногами его веснушчатые конечности, застыла на мгновение и потянула к себе. Лосятник не выдержал и тоже потянулся к циркачке, стараясь как можно плотней приблизиться к ее телу. Но циркачка вовремя ускользнула из его рук, ловко «держала расстояние».
Наконец, когда гость, теряя рассудок, рассвирепел и начал своими ручищами цеплять Раису Мартыновну за волосы, наматывая их на кулак, антуражные съемки пришлось прекратить и перейти к детальным укрупнениям. Для этого лосятника привязали к лавке, а циркачка, при помощи приготовленных шприцев, вздула свои груди до мировых стандартов.
Иван Иванович не знал, куда деться и благодарил Бога, что о нем все забыли. Судя по тому, что ничего не происходило, а лишь изображалось, он понял, что вся эта порнуха станет просто видеоприложением при торговле мумифицированным лосятником.
После нескольких дублей циркачка порозовела, как возбуждающая микстура, и послала подручных за новым снадобьем.
Достав халат из роскошного кожаного «дипломата», она надела его на голое тело и устало опустилась на лавку.
– Ну как, Иван Иванович, я очень вам нравлюсь? Сизарев окаменело молчал, опустив глаза в стакан с водкой.
– Дорогой мой, это моя работа.
– Я никогда не пойму вас, Раиса Мартыновна!
– А ты постарайся… Я тоже долго не могла понять, почему убийцы всегда живут намного богаче умных, честных людей.
– Но ведь сколько веревочка ни вьется…
– Помолчи-ка, орангутан! Или ты из примерных пионеров?.. Шучу, шучу, Иван Иванович. Просто мне охота, чтобы вы были богаты, образованы и разбирались не только в ружьях и медвежьей желчи, но и в людях. Хочу работать с вами.
– В цирковом номере?
– Обрадовался… Это не главное… Прежде всего – заниматься чучелами и при этом обеспечивать товаром моих клиентов, которые нуждаются в трансплантации весьма ценных органов. Теперь-то вы от меня никуда не денетесь.
– Почему вы так считаете?
– Потому что, дорогой Иван Иванович, я жду от вас ребенка.
Сизарев только крякнул, зажмурился, потом поспешно налил в стакан «десять буль-буль», выпил и опять опустил глаза.
– Если будет мальчик, – продолжала циркачка, – назову его Валентином, если девочка – Валя. Нравится мне это имя.
Сизарев вновь потянулся к бутылке, но она отодвинула ее в сторону.
– Орангутан, не надо! Ты не Мордов и не лосятник… Я тебя люблю! Я ведь все-таки приперлась к тебе за тыщу верст! Ценить надо!
Иван Иванович молчал, растерянно поглядывая на мешок с Мордовым и на обезвреженного лосятника.
– Раиса Мартыновна, чего вы хотите от меня?
– Чтобы ты всегда был рядом. Любить себя не заставишь, но быть рядом с богатой красивой женщиной, по-моему, всегда приятно.
– Вы правы, Раиса Мартыновна, но у меня уже есть жена.
– Дурак ты, хоть и прекрасный мужик. Я тебе что, жить с Марьей Тимофеевной запрещаю? Употребляй ее на здоровье… Все условия создам… Только я тебя тоже люблю.
– А как же совесть?!
– Когда бы совесть кормила, так у нас на Руси давно бы нищих не было.
Она подвинулась к нему, обняла его за плечи и поцеловала в губы.
– Орангутан… Люблю… Ты мой единственный.
– Экземпляр, – неожиданно вырвалось у него, и он тут же получил сильную пощечину.
– Не смей так говорить! Я тебя от тюрьмы спасла!
– А кто мне снотворные таблетки дал?!
– Мордов ни за что бы не раскошелился, если б не застал тебя спящим.
– А кто хотел сделать мне укол, а потом отравить газом?
– Дорогой, мне хотелось вылечить, снять с тебя стресс!
– А когда ничего не вышло – расстрелять из окна… Хорошее лечение…
– Орангутан, успокойся. Это не я стреляла.
– А кто же?
– Охранник мой, с третьего этажа, которому я плачу тридцать долларов в сутки. А за то, что промазал, я заплатила сто долларов.
– Вот спасибо, Раиса Мартыновна! – усмехнулся Иван. – Значит, благодаря именно вам я сижу в своей бане, жив-здоров и пью чай с брусникой.
– Не ерничай!
– А вы не считайте меня идиотом!
– Никто не считает. Ты думаешь, мне легко было обломать этого паука-Мордова, а потом переманить его кремлевских жвачных в свою контору? – она, не обращая внимания на слетевший с тела халат, подошла к чучелу и, распрямив его, вытряхнула несколько пачек новеньких купюр. – Это все твое, орангутан, только поверь мне, я не хотела твоей смерти… Ты мне живой нужен. – Она судорожными и скользкими от крема руками сгребла часть денег в охапку и, бросив их в печку, еще раз поцеловала его. – Я хочу быть с тобой! Делай со мной, что хочешь, только будь моим! – она опять потянула его на себя. Это она делала прекрасно.
Иван Иванович уже знал обворожительный, всеобжигающий запах этого тела и, как в Москве, противостоять соблазну был не в силах.
Откуда появилась музыка – он не понял. Но в этот раз он вдруг почувствовал, как циркачка нетороплива, даже робка в своих профессиональных движениях и, оказавшись в ее объятиях, ему совсем не было противно. Сквозь звуки музыки он неожиданно услышал молитву, которую она нашептывала, обхватив его обеими руками и прижимаясь к нему всем телом. Молитва была из Ветхого Завета и просила об одном – спасении человечества. Иван Иванович уже слышал ее не раз, правда, при других обстоятельствах, но только сейчас до него стал доходить ее глубинный смысл.
Уже светало, когда к баньке Сизарева подъехала еще одна машина. Из нее вышел холеный, разрумянившийся мужчина.
Сизарев глянул в окно.
– Чего это его черт несет, да еще чуть свет, – поморщился он. – Наш животновод теперь директор АО «Перестройка», господин Еремей Долбарис.
Раздался сильный стук в дверь.
– Ну, чего делать будем? – спросил Иван Иванович.
Набросив персидский халат и надев колготки, циркачка обратилась к своему единственному приказным тоном:
– Миллионера да лосятника убери за печку – и впускай. И не дрейфь. Со мной не пропадешь.
Долбарис вошел, как игривый конь постукивая железными копытами. На лице его застыла улыбка, заготовленная на все случаи жизни. Под его кожаным меховым пальто был надет кажаный пиджак, а под ним – все это знали – американский бронежилет. Такого, как он, на мякине не проведешь. И хотя Еремей не был официальным главой района и за ним не ходили охранники, но каждый в округе, да и за пределами, знал, что именно Долбарис – хозяин, а не тот, которого подсунул местный парламент охмелевшему от свободы народу.