– Ладно, так и быть… Не могу подавить тягу к вам и к вашему киноискусству. Сойдемся на двух с половиной.
– Оставьте меня в покое, господин Долбарис. От этих цифр у меня голова кружится.
– А как же быть с нашей взаимностью?
– Не знаю, не знаю. Я себя мерзко чувствую.
– А я себя превосходно! – Он вплотную подошел к циркачке и крепко обхватил ее тренированное тело. – Так, либо две тысячи – учтите, цена окончательная – за каждого красавца, или я отутюживаю вас и превращаю в элегантную куклу Барби.
Раиса Мартыновна вздрогнула, отшатнулась, но Долбарис сжал ее тело еще плотней.
– Я в восторге от ваших эротических фильмов, – вдруг вкрадчиво сказал он. – А в вашем исполнении песня «Султаман» – история нашей культуры. Восточные аранжировки сильно развивают мышцы любви и неги.
– Нет-нет! Уберите руки.
Циркачка пыталась выскользнуть из объятий, но Долбарис уже действовал по отработанному плану.
– Я не собираюсь спать с вами, дорогая моя Барби! Вы будете самой драгоценной куклой в мире! Вот только над архитектурой мавзолея для вас придется поработать без выходных.
– Отпустите меня, маньяк!
– Кричите сколько угодно, прелесть моя. Еще ни одна кукла не уходила отсюда живьем! – Долбарис сорвал с Раисы Мартыновны одежду и застыл в оцепенении. – Ого! Да вы гораздо лучше, чем в своих кинофестивальных боевиках. А нижний этаж просто прелесть! Мечта любого орангутана.
– Умоляю! Я согласна на две зеленых за душу!
– Теперь я не согласен. Я создам шедевр! В моих руках золото и бессмертие! Ваше клевое изваяние войдет в историю лучших мумий.
– Вы садист! – опять взмолилась Раиса Мартыновна.
– А вы кто, прелесть моя? – прошипел он, сжимая циркачку одной рукой, а другой пытаясь раздеться. – Не успели приехать – и уже лучшего лосятника оприходовали.
И тут Раису Мартыновну осенила идея, которая переломала весь ход дальнейших событий.
– Увы, господин Долбарис, вам уже не придется порадовать шефа своим садизмом! К сожалению или к радости, но кукла Барби, сделанная из меня, не произведет на него впечатления, – сказала она и вдруг замолчала со слезами в глазах.
И Долбарис, на что и рассчитывала Раиса, сразу уловил скрытую угрозу в ее интонации.
– Он, что, неужели и он покровительствует вам? – раздраженно спросил Долбарис. – Неужели порно действует, как манифест безумцев?
– Нет, дорогой мой. Просто его уже нету, вашего шефа. На его месте уже другой, – голос Раисы стал еще уверенней, когда она заметила в лице Долбариса легкое замешательство. – И я имею честь быть представителем его конторы. Так что в нашей фирме действует новый занак, и шар золотой теперь фуфло! Спустите его в свой антикварный унитаз! – Раиса дрожащими нервными движениями вытащила из своей замшевой сумочки кубик – это был бриллиант чистой воды.
Долбарис в недоумении замер. Мелкие капли пота покрыли его лицо.
– Конечно, – задумчиво сказала циркачка, – по сути дела, это я должна была вас наказать…
– А куда же делся наш прежний? – удивленно спросил Еремей.
– Слинял. За бугор… Видимо, счет его в банке достиг потолка.
– А новый? – Еремей глотнул коньяка.
– Вот это вы верно сделали. Налейте и мне, – попросила Раиса и стала осторожно одеваться.
– Ну, говорите же…
– С новым беда натуральная. То есть не с ним, а с любимцем прежнего шефа – нашим великим реформатором Мордовым. По приказу нового мне пришлось своими руками сделать из него…
– Ну, что же вы замолчали?
– Чучело… – со вздохом сказала Раиса. – Прискорбно, но факт. Можете убедиться самолично… Он нынче покоится далеко от Москвы… – Циркачка опять вздохнула и выпила рюмку коньяка.
– Да где же он, черт возьми? Или у вас после такого пакостного дела язык отсох?!
– Да здесь он, в имениях ваших, в баньке у Вани Сизарева.
Долбарис сразу неохотно и неумолимо начал трезветь, задумался.
– Согласитесь, дорогой мой, что это не малая услуга с моей стороны. Привезти в такую дыру столь редкий экземпляр – многого стоит. Но я ведь знала уже, от своих кремлевских, вашу страсть к антиквариату. Сколько отстегнете, дорогой мой? Учтите, если цена нас не устроит, нам таможня не указ… В Европе реализуем.
Долбарис вновь задумался и сделал глоток из бокала Раисы Мартыновны.
– Чучело, конечно, редчайшее и вы редкая куколка, а как быть с реформами, с перестройкой? – шепотом спросил он, словно о тайном заговоре.
– Да вы у нас, оказывается, романтик? – неожиданно расхохоталась Раиса. – Дон Кихот!
– Уму непостижимо! – Долбарис выпил еще и вдруг поднялся из-за стола и заговорил громко, разбавляя возмущение нецензурной бранью и междометиями. – Талантливейший практик, за которого я голосовал на всех выборах, защитник предпринимательской идеи и вдруг – чучело!!! А кто позаботился?! Свои же! И мне – борцу за процветание – купить предлагают! Сойду с ума! Застрелюсь!
– Успокойтесь, дорогой мой… – вкрадчиво сказала циркачка и, помолчав немного, кокетливо поинтересовалась. – Так за сколько вы возьмете нашего бессмертного реформатора?
– Не знаю, не знаю, – мрачно ответил Долбарис, надевая поверх сорочки бронежилет. – Надо смотреть. Язык не поворачивается сказать – товар.
– Еще какой товар! – сразу подхватила Раиса. – В хороших руках даже забальзамированный лидер – это клад! Мысли-то его не бальзамируются, а идеи, связанные с перестройкой России, и тем более…
– Одно утешение, – согласился Еремей. – Едем, дорогая моя, смотреть, едем! Мумия великого россиянина – это вам не кукла с африканского аукциона со жвачкой во рту!
Долбарис даже крякнул от удивления, увидев своего кумира и великого приватизатора в натуральную величину, в том же галстуке и голубой сорочке, в которых он выступал по телевидению и в бесчисленных образовательных и благотворительных программах.
– Ангел мой, – процедил он сквозь зубы. – Хотел я с тобой в другой обстановке встретиться, но Бог не дал.
Еремей разделся до бронежилета и подошел к чучелу.
– На кого же ты покинул нас, Артур Борисович?! Долбарис не замечал ничего вокруг: ни подручных Раисы, ни ее, ни Сизарева.
Он даже не обратил внимания, как мумия повернулась на бок и качнула несколько раз головой в сторону Раисы Мартыновны. Но Иван Иванович, сидевший за столом в углу, все видел, и, несмотря на хмель, жуткий крик вырвался из его груди:
– Глядите! Чучело опять шевелется!
– Замолчи, идиот! – обрушился на него Долбарис. – Ты знаешь, кто это?
Иван растерянно кивнул головой.
– Тогда встань и почти его память молчанием.
– Я из-за него уже четвертый месяц молчу…
– Не сердитесь на него, дорогой Еремей Еремеевич, – вмешалась в разговор циркачка. – Это ведь он помогал обрабатывать Мордова и сильно пострадал за него.
Все молча встали.
– Так сколько вы отстегнете? – нарушила молчание Раиса.
– Двадцать тысяч. Сами знаете, какими. Хотя ему цены нет. Я бы его в мавзолей поместил из мрамора, но прежний шеф сам туда метит, да и новый, наверняка, не откажется.
– Ну что ж, дорогой мой, учитывая ваше положение, можете аборигенами рассчитываться, – лукаво предложила циркачка.
– Ладно. Возьмите двадцать душ из моей усадьбы, – раздраженно сказал Еремей, – и отваливайте. Я ведь не Чичиков, в конце-то концов.
– Так и сделаем, красавец откормленный, – ледяным голосом согласилась Раиса, и в тот же миг Долбарис был схвачен с двух сторон кремлевскими жвачными. А еще через миг прикован наручниками к железной скобе у печки. И тут же на голове его оказался полиэтиленовый прозрачный мешок с этикеткой «Райское наслаждение».
– Достали вы меня своими куколками Барби, родненький мой! – зловеще улыбнулась Раиса Мартыновна.
Иван, крадучись, направился к двери, но циркачка не дремала.
– Иван, не дури! На место! – а своим жвачным прохрипела: – Не вздумайте стрелять! Испортите внутренности – уволю. Этого людоеда Долбариса только на трансплантацию!
После устранения Долбариса у Раисы Мартыновны стали появляться клиенты – начались творческие дни. Первой пожаловала Матрена Амоновна Сорокина. Она прослышала, что Иван Иванович вернулся «из городу», и решила разузнать, не поедет ли еще. А если поедет, то заказать с ним сбрую для лошади и хомут. Она знала Ваню еще мальчиком, когда-то нянчила, испытывала к нему самые светлые чувства.
– У вас никак гости? – обрадовалась она, увидев Ивана Ивановича. – У Сизаревых всегда любили гостить, особенно заезжие торговцы да цыгане. А щас че, одна баня осталась да сарай из горбылей.
– Все продал, Матрена Амоновна, – разводил руками Иван Иванович. – Всю недвижимость… Теперь очередь за душой…
– Не приведи Господь… Ежели Сизаревы начнут свои души продавать, что же от России останется? Хозяйка из больницы не вернулась?
– Нет. Жду со дня на день…
– А это что за дамочка с розовыми бантиками? Давайте познакомимся. Меня зовут Матрена Амоновна Сорокина, попросту Сорока, потому как я потрещать люблю. А вас как величать?
– А меня – Раиса Мартыновна Ваучер.
– Ваучер?! – удивилась Матрена. – Таких фамилий что-то не припомню. Это не русская фамилия.
– А где сейчас русскую встретишь? Разве только здесь… Как вы думаете, откуда взялась моя фамилия?
– Эх, девка, ты думаешь – я глупенькая! Оттуда и взялась, – Сорокина указала наверх, – два ваучера я вложила в «Золото Колымы», другой – в «Золото, уран, нефть». Где они теперь, родненькие? Ни дивихдентов, ни золотишка, а ведь столько лет прошло!
– Я помогу вам, Матрена Амоновна. Ваши деньги от меня не уйдут.
– Буду премного благодарна. Вы никак благодетельница?
– Она самая… Вы из какой деревни?
– Лосяткина…
– Большая деревня?
– Полсотни дворов…
– Ваучеры все сдали?
– Бог с вами! Многие еще под лампадками прячут.
– Вот что, дорогая моя, чаю индийского хотите?
– Чашечку выпью, – Сорокина сняла шубу «на рыбьем меху», стала выглядеть гораздо моложе, румянее. Глаза горели, как угли в русской печи.