– Мощь Короля в Желтом реально подорвать, – объясняет она. – Все, что требуется сделать, – разорвать достаточное количество зараженных сетевых подключений, чтобы цена поддержания внутренней согласованности между точками распространения червя оказалась слишком высокой для пропускной способности, доступной Королю. Как только мы это сделаем, червь не сможет координировать свои атаки и мы будем изводить его по частям. Но проблема заключается в том, что произойдет потом.
– Потом? – Я качаю головой. – Вы уже думаете о мире после войны?
– Да. Знаешь, Король просто так не исчезнет. Мы могли бы заменить все А-врата в человеческом космосе другой, принципиально новой монокультурой, но и она будет так же уязвима для скоординированной атаки, как ее предшественница. Если бы мы внедряли поликультуру, у местечковых монокультур появилось бы конкурентное преимущество; однако процесс был бы невероятно хлопотный, с уймой сложностей. В долгосрочной перспективе, думаю, мы еще не раз столкнемся с Королем или похожими на него вирусами. Что нам нужно – так это архитектурное решение, которое уже на этапе замысла отбракует всех этих паразитов. Как выяснилось, лучший способ – не уничтожать червя, а, скажем так, перепрофилировать его.
– Перепрофилировать?
– Чтобы использовать его в качестве иммунной прививки.
Нашей команде, одной из примерно полусотни групп, трудящихся под руководством генерала-декана Атона, потребуется гигасекунда, чтобы конкретизировать и подкрепить действиями это предложение. Мы снова и снова систематически просматриваем сотни возможностей, изучая влияние на защищенную брандмауэром экспериментальную сеть ворот, зараженных червями, пока наконец не появляется рабочее решение. После этого нам потребуются сотни мегасекунд, чтобы применить решение на практике, распространить его. Когда начинает казаться, что проще взорвать сеть ворот вместе с зараженными узлами и хоть так похоронить Короля, у нас появляется вакцина.
Король в Желтом – скоординированный червь, который получает инструкции от удаленных узлов. Он сравнивает эти указания с указаниями своих соседей и, если они кажутся правильными, выполняет их. Это удерживает любые отдельно взятые зараженные ворота от быстрого излечения. Но, атакуя тысячи ворот одновременно, мы можем убедить систему, что наши новые инструкции – правильные: раз у них преимущество – их и следует выполнять. Наша вакцина представляет собой модифицированную, взломанную версию вируса, решающую сразу несколько объективных задач. На наш взгляд, в совокупности этих решений должно быть достаточно, чтобы предотвратить новую эпидемию. Когда люди проходят через А-ворота, защищенные этой версией, им в языковой центр подгружается диагностический патч доктора Санни, уничтожающий ранее записанную туда же копию Короля. Диагностический тест состоит из простого дислексического недостатка, который проявляется только при заражении: инфицированные люди не могут слышать слова «Я люблю тебя». На последнем этапе операции, когда лечение прочно закреплялось за узловыми воротами, эти ворота отказывались выполнять новые директивы, посылаемые создателями Короля.
На разработку и внедрение всего этого уходит гигасекунда. Тысячи уникальных солдат погибают во время атак на укрепления, чтобы мы могли загружать копии античервя в первые захваченные цели. Потери среди мирного населения тоже ужасающи: миллионы людей умирают, когда врата атакуют, и, все чаще отдаляясь от сети, они предпринимают против наших штурмовиков хаотичные защитные действия. Всякие доморощенные Темные Властелины, отхватившие себе по когнитивной диктатуре, не рады нам по вполне очевидным причинам. Но в итоге сопротивление практически рушится в течение десяти дней. Везде царит хаос. Начинаются зверства, репрессии и всеобщая паника. Кое-где – там, где все ассемблеры в сообществе дружно отказали, – начинается голод: системы снабжения не работают. Но мы все же выиграли. Постепенно отдельные фракции альянса либо распадаются, либо превращаются в мини-государства, чтобы начать длительный процесс реконструкции. Они защищают занимаемые крохотные ниши бывшей Ойкумены от всех возможных противников.
Кошки Лайнбарджера в основном возвращаются к своей довоенной деятельности – как группа исторических реконструкторов под патронажем осторожных метачеловеческих сил, которые проспали хаос войны за последние гигасекунды.
Но далеко не всем дарована милость отпускать и забывать прошлое.
…Однажды, когда я был молод и бессмертен, я спрыгнул с двухкилометрового утеса на частично терраформированную луну Юпитера. Как раз тогда все повально увлекались саморегулирующимися биосферами и глубокими гравитационными колодцами, поэтому эта луна продавала себя как своего рода курорт – так что у меня есть оправдание. Я прыгнул без парашюта. Гравитация там была слабой, примерно три метра на секунду в квадрате, но двухкилометровый перепад сделал свое дело: я летел к водопаду, который переливался радужной дымкой над кронами деревьев джунглей. Я опробовал дизайн тела, взятый из мифологии, – прыгнув вниз, расправил крылья и почувствовал, как огромные тонкие мембраны натягиваются, ниспадая от средних пальцев рук к бокам. Я был искренне счастлив и готов рекомендовать этот опыт всем и каждому – ровно до того момента, когда восходящее течение ударило в мое левое крыло, отбросило меня назад и расплющило о гребень скалы.
Моему воскрешенному бэкапу настоятельно предлагали посмотреть видеозапись последних тридцати (или около того) секунд моей жизни. Бэкап, и без того пришибленный, отказался и в человеческой форме вернулся в кафе на скалистом берегу озера у подножия водопада. Он – то есть уже я – оставался там долго и все время спрашивал себя, каково было чувствовать себя там, над пропастью, и осознавать, что хлесткий холодный порыв ветра несет тебя к верной смерти. Да и успело ли оно появиться, это осознание?
Я задавался вопросом, смогу ли когда-нибудь это по-настоящему узнать.
Это все – дела давно минувших дней. С тех пор диковинная топология, которой я навидался под кошачьей эгидой, наряду с обогатившимся жизненным опытом и возросшим цинизмом, показала мне, насколько возможность деформации и трансформации констант пространства-времени влияет на нашу способность понимать структуры, в которых мы обитаем. Архитектура всегда влияла на социальную организацию или направляла ее, но в сообществах, связанных Т-воротами, она представляет гораздо больше: теперь архитекторы определяют нашу судьбу.
Подавляющее большинство из нас сейчас живут в холодных глубинах космоса, в цилиндрах архаичной конструкции, вращающихся вокруг коричневых карликов или внешних газовых гигантов солнечных систем, где не может образоваться мир, пусть даже отдаленно напоминающий давно погибшую планету Zemlya. Бо́льшую часть времени мы не обращаем внимания на основные структуры жилых помещений, за исключением тех случаев, когда они неудобны и нам нужно их отремонтировать или заменить. В нашем распоряжении – пустые сцены для демонстрации жилищной утонченности. Переходя из одной комнаты в другую через кротовину, перемахивающую играючи целые световые годы космической тьмы, мы кажемся себе хозяевами жизни…
…ровно до того момента, как попадаем – в женском теле, чтобы жизнь совсем не казалась сказкой, – в одну из служебных шахт.
Вот тогда-то начинается веселье, и ты узнаёшь на собственной шкуре, что там за структуры у места, в котором ты обитаешь.
Скобы лестницы закреплены против направления вращения цилиндра на внутренней стене шахты и ведут наверх, в бесконечную тьму, которая, как я замечаю всякий раз, поднимая глаза, поглощает свет моего фонарика. Подо мной шахта круто обрывается – ее дно далеко внизу, такое же смертоносное, как бездна за краем скалы у подножия водопада. Я стараюсь подниматься без перебоев, задаю себе определенный темп. Радиус кривизны сегментов в цилиндрах настолько мал, что, если полития Юрдона—Фиоре—Хант занимает одну такую штуку, вполне может оказаться, что карабкаться мне еще несколько километров, а это швах. Небо симуляции поднято настолько высоко, что до него не достает самое высокое – четырехэтажное – здание в центре города, а я уже давно преодолела такую отметку высоты.
На двухсотой скобе я останавливаюсь и отдыхаю. Руки болят, мышцы протестуют. Не тренируйся я последние несколько недель, давно бы грохнулась вниз. Понятия не имею, долго ли мне еще подниматься; в животе неприятно холодеет. А что, если я ошиблась? Я могла ошибиться насчет того, что полития Юрдона—Фиоре—Хант – на самом деле то, за что себя выдает: часть автономии, охватывающая несколько жилых зон в ИРЛ-пространстве. А что, если заблокирован доступ не только к другим сетям, но и пространственный? Ведь раньше это была тюрьма строгого режима, так? Вдруг подселенная мне в голову зомби-директива ошиблась, утверждая, что я могу выбраться, и изоляция распространяется не только на сетевые, но и на пространственные связи?
Может, отсюда вообще нет выхода.
Но и пути назад нет. Юрдон уже наверняка в курсе моего побега. Он мобилизует неписей, чтобы выследить меня – врубит режим роя, и начнется кавардак. А когда кавардак уляжется, все пойдет как встарь. Майк вернется к Касс, Джен продолжит помыкать Алисой и Энджи, бэкап Фиоре постепенно превратит сообщество в театр разъяренных, полных ненависти марионеток, танцующих под управлением культуры темного века, основанной на угрозах и страхах. Я почти уверена, что знаю, чем экспериментаторы там занимаются. Это не иммерсивная археология, а полигон по оттачиванию методов психологической войны, на котором тестируется модель развивающегося общества, куда введены жесткие ограничители поведения. Симуляция Юрдона—Фиоре—Хант – прообраз когнитивной диктатуры следующего поколения. И когда эти трое заявят о себе и запустят в ничего не подозревающую сеть нового и улучшенного Короля в Желтом, на этот раз одной примитивной цензурой не обойдется. Вирус будет тончайше навязывать новые правила поведения жертвам, которые спонтанно создадут легко эксплуатируемое общество. Церковь по воскресеньям, меч и чаша на алтаре, извращенец, распространяющий дезинформацию и кидающийся обвинениями с каждого амвона. Подсчеты социального рейтинга, оранжерейная система тотального наблюдения, навязывание всем и каждому идеологии бытового фашизма – и это только начало. Если популяция лояльных носителей вируса, которую разводят здесь Юрдон и Фиоре, приумножится, все обитаемое людьми пространство превратится в одну большую клинику хирургов-храмовников, под завязку набитую неизлечимо больными. Я не могу позволить себе проиграть.