Я закрываю глаза, чувствуя мертвый груз страха. Меня вернули в оранжерею.
Но я слишком слаба, чтобы что-то сделать, и, кроме того, я не одна. Слышу стук приближающихся каблуков и звуки голосов, несущиеся в мою сторону.
– Увы, никаких посещений после четырех часов, – произносит женский голос с той сглаженностью эмоций, какая обычно характерна для неписей. – Специалист сделает обход вечером. Пациентка очень слаба, ее нельзя чрезмерно беспокоить. – Занавес отдергивается, и я вижу женщину-непись в белом платье, со странным украшением для волос.
– К вам посетитель, – произносит она нараспев. – Не перенапрягайтесь.
– Эг-м, – квакаю я и пытаюсь повернуть голову, чтобы увидеть, кто это, но фигура все еще наполовину скрыта занавеской. Ситуация напоминает ночной кошмар, когда вроде знаешь, что к тебе подкрадывается чудовище, но ничего поделать не можешь.
– А вот и наша милая маленькая леди-библиотекарь!
О нет, мне ЗНАКОМ этот голос! Но как…
Фиоре собственной тучной персоной выходит из-за занавески и опирается на бортик моей кровати с какой-то пародией на участие, написанной на лице.
– Может, расскажете, куда вы хотели попасть?
– Не расскажу, – с трудом цежу я сквозь зубы. – Что-то неохота. – Кошмар воплотился в жизнь, и я с трудом балансирую над пропастью отчаяния. Они поймали меня и притащили обратно. Так, поиграться напоследок. Меня тошнит, мне жарко.
– Ну же, Рив. – Елейные – вот подходящее словцо для его манер. Фиоре кладет пухлую руку мне на лоб – она липкая и холодная – точно жаба. – Господи, ну у вас и температура. – Он убирает руку, прежде чем я успеваю ее стряхнуть, и я вздрагиваю. – Теперь понимаю, почему вас сюда поместили.
Я стискиваю зубы, ожидая последнего удара, но Фиоре задумал кое-что еще.
– Как капеллан я должен заботиться о благополучии всей моей паствы, поэтому не могу оставаться с вами слишком долго. Вы явно больны. – Последнее слово он выделяет голосом. – И это, безусловно, объясняет ваше спорное поведение. В следующий раз, если решите карабкаться по высоким стенам, сначала следует посоветоваться со мной. – Черты его лица на мгновение каменеют. – Если не хотите потом долго жалеть.
Я закатываю глаза, в том числе и оттого, что мне дурно.
– Я ни о чем не жалею.
Что эта мерзкая тварь задумала?
– Ну как же! – Фиоре сокрушенно покачивает головой. – Разумеется, вы жалеете. Быть человеком – значит постоянно раскаиваться. Но всем нам нужно учиться извлекать максимальную пользу из того, что нам дано, верно? Вы очень медленно адаптировались, Рив, очень нехотя обретали себя в нашем приходе, что не могло нас, духовников ваших, не тревожить. У меня имелись – я могу быть полностью откровенным? – даже опасения, что вы окажетесь попирательницей устоев по натуре и будете оказывать неблаготворное влияние на остальных. С другой стороны, вы явно желаете добра и заботитесь о близких… – Нечитаемое выражение искажает жабье лицо. – Так что мои симпатии пока на вашей стороне. Отдыхайте, мы продолжим нашу небольшую беседу позже, когда вы станете чувствовать себя лучше. – Он выпрямляется, выпячивая обширное пузо вперед, и отворачивается.
Меня вновь накрывает приступ дрожи, по спине бежит холодок. Будто не знает, что я его убила! Фиоре, конечно, может пустить гулять по симуляции сразу несколько своих копий, но чтобы они не могли связываться друг с другом через модем? Как так?
– Ты… – удается мне прохрипеть.
– Пардон?
– Ты!.. – Трудно подбирать слова. Меня взаправду лихорадит. – Что… что это…
– Дорогуша, у меня нет времени возиться с вами целый день. – Его голос повышается, когда он раздражен, до неприятного скулежа. Он поправляет халат. – Сестра! Вы где, сестра? – Более тихим голосом Фиоре обращается ко мне: – Попрошу, чтобы известили вашего мужа. Уверен, вам двоим есть что обсудить. – Он разворачивается на пятках и грузно ковыляет по палате прочь – к другим занятым койкам.
Я понимаю, что у меня стучат зубы: не уверена, от лихорадки или от беспомощной ярости. Я его убила, а ему хоть бы хны! Прибегает медсестра – по полу тихо шлепают ее мягкие туфли-тапочки, – с каким-то примитивным диагностическим инструментом в руке, и я отчетливо осознаю, как меня все достало.
Медсестра-непись обследует меня примитивными методами: тыкает холодным металлическим стержнем в ухо, пристально смотрит в глаза с близкого расстояния, достает банку и дает мне что-то, что я сперва принимаю за леденец – но вкус у этой штуки отвратительный. Наверное, какой-то препарат, синтезированный с большими затратами и призванный оказать некое случайное системное воздействие на мой метаболизм. Клиника – место вполне в духе темных веков, но, кажется, здесь не занимаются гирудотерапией, трансплантацией сердечной мышцы и тому подобным варварством.
– Постарайтесь заснуть, – увещевает медсестра. – Вы очень больны.
– Х-холодно, – стучу зубами я.
– Постарайтесь заснуть. Вы больны. – Медсестра наклоняется и вытаскивает из-под кровати большое свернутое одеяло. – Пейте много жидкости. – Стакан на тумбочке рядом с моей кроватью пуст, и в любом случае я слишком сильно дрожу, моих сил не хватит даже вытащить руку из-под одеяла. – Вы очень больны.
Ни хрена подобного! Да, руки-ноги натружены; суставы очень хотели бы встать и выйти из моего тела, громко хлопнув дверью; меня морозит, мозги ломит и желудок будто камнями набит – но ум, дух… – все это еще при мне. Разобраться бы еще с провалами в памяти…
– Ну и чем я больна? – спрашиваю я. Требуется нехилое усилие, чтобы выдавить это из себя.
– Вы очень больны, – повторяет непись. Пытать ее бесполезно – у нее нет разума, только набор рефлексов и записанных на инфоноситель реплик.
– С кем мне можно про… проконсультироваться?
Непись отворачивается, но я, кажется, вышла на новую ветку диалогов.
– Специалист посетит вас в восемь вечера, все вопросы к нему. Вы очень слабы, вам противопоказано беспокойство. Пейте много жидкости. – Она достает откуда-то пустой кувшин, относит его в дальний конец палаты и вскоре с ним возвращается. – Пейте много жидкости.
– Ага… – Я дрожу и пытаюсь сжаться в меньший объем под одеялом. Краешком ума осознаю, что мне следовало задать прорву вопросов, а еще лучше – заставить себя встать с постели и бежать так, словно мне подожгли задницу, но прямо сейчас просто налить себе стакан воды кажется подвигом.
Я ложусь на спину и смотрю в потолок, вся не своя от гнева и смущения. Неужели я вообразила, что убила Фиоре в библиотеке? Не думаю – воспоминания очень яркие. Как и все другие, о массовых убийствах и бесконечных годах войны. Но не все они реальны, так? Программа, говорящая чужим голосом через мою собственную гортань… если это не ложное воспоминание о ложном воспоминании, это была не я, а работающий на мощностях моего мозга подгруженный протокол. Нельзя доверять себе на все сто, когда тебя периодически донимают фуги.
– Или все-таки можно? – спрашиваю я пустоту и снова открываю глаза.
Сэм вздрагивает.
Он наклоняется надо мной, стоя на том же месте, где был Фиоре, и я сразу понимаю, что, должно быть, снова выпала из реальности. Холодно, но меня больше не лихорадит. Простыни влажные от пота, за окнами в разгаре тусклый вечер.
– Рив? – с тревогой окликает меня Сэм.
– Сэм. – Я поднимаю руку и тянусь к нему. Он сжимает мои пальцы в своих.
– Я пришел сразу, как только узнал, что тебя сюда упекли. Фиоре позвонил в офис. – Голос Сэма невыразительный, взгляд затравленный. – Что с тобой случилось?
Я снова вздрагиваю. Влажные простыни действуют мне на нервы.
– Потом объясню. – В смысле: поговорим не там, где у стен есть уши. – Мне бы попить. – Во рту по-прежнему пустыня. – У меня все время возникают фуги.
– Медсестра сказала, тебя должен посмотреть специалист, – говорит Сэм. – Та самая доктор Хант. Она придет чуть позже. С тобой точно все в порядке? Что за болезнь?
Я сжимаю руку Сэма так сильно, как только могу.
– Я не знаю.
Он протягивает мне стакан с водой, и я делаю глоток.
– Наверное… нет. Не уверена. Как… как долго я спала?
– Ты не узнала меня, когда я вошел. – Сэм держится за мою руку, будто боится, что один из нас утонет. – Совсем не узнала.
– Проблемы с памятью все хуже, – говорю я, облизывая губы. – Уже три… нет, даже четыре фуги за сегодня. Не знаю, в чем причина. Продолжаю что-то вспоминать, но уже не уверена, что реально, а что – нет. Я думала… – Прежде чем сказать «убила Фиоре», я медлю и вовремя прикусываю язык. Может, я действительно сделала это, даже если Фиоре не знает – на то могут быть другие причины. – …Что сбежала. Потом очнулась здесь. – Я закрываю глаза. – Фиоре говорит, что я больна.
– Что мне делать? – грустно спрашивает Сэм. – Как тебя вылечить? Тут нет А-ворот!
– Да, здесь только технологии темных веков. Люди не разбирали тела и не собирали их заново. Они полагались на медицину, лекарства, операции. Пытались заживить любое повреждение прямо на собственной шкуре.
– Какое безумие…
Я слабо хихикаю:
– Да ладно. Это я еще не проехалась по здешним докторам…
«Доктор» – одно из тех странных устаревших слов, которые больше не означают то, что раньше. В реальном мире за пределами этой тюрьмы доктор – ученый, который занимается исследованиями, а не механик белкового тела. Полагаю, в настоящие темные века это слово могло иметь и такое значение – никто ведь по-настоящему не имел понятия, как работают самовоспроизводящиеся организмы, поэтому всякое лечение было отчасти исследованием.
– Значит, э… доктор… Хант пообещала поставить меня на ноги? – Если у них здесь припрятан медицинский ассемблер, фиг я ей дамся. Он ведь будет заражен Королем в Желтом! Как я сразу не поняла!
– Рив? – Должно быть, мои глаза переполняет ужас, и Сэм сразу реагирует. – Рив! С тобой все в порядке?
– Не отдавай меня этой Х… х-х… – сиплю я, точно проколотая шина, падая во мрак.