– Туманов?
– Да, для Амары это серьезная травма. Для меня тоже, но я легче их переношу.
Наоми сделала глоток кофе и продолжила:
– Аён-сси, вы же эколог, да? На самом деле, мне особо нечего вам рассказать. Я не разбираюсь в растениях. Да и травником-то меня не назовешь. Амара лучше все знает. Жаль, что вы пришли в такое время. Сестра бы много полезного могла рассказать.
Аён заметила, что женщина обратилась к ней на корейский манер. Она хотела спросить, откуда Наоми знает этот корейский суффикс, но постеснялась.
– Наоми… Я не в курсе, что вам сказал Рудан, но я приехала не за тем, чтобы узнать, как контролировать мосвану. Конечно, неплохо было бы научиться укрощать это растение, но я пришла к вам с другим вопросом. – Голос Аён чуть дрожал, но, собравшись, она продолжила: – Я изучаю экологию эпохи Пыли и Реконструкции, в том числе различные мутации растений. Так вот, мне поручили выяснить причины неуправляемого распространения мосваны в корейском городе Хэволь. Я почитала о ней и наткнулась на кое-что крайне удивительное. Мосвана хранит много тайн. Но вам они должны быть известны. Я часто встречала ваше имя в записях устных преданий начала Реконструкции. Тогда растение называли не мосваной, а «сиянием славы» или как-то так. Вы с Амарой известны как травники, которые готовили для простых людей лекарственные настои, в том числе из мосваны. По словам свидетелей, именно вы привозили ее в разные уголки Эфиопии и спасали жизни миллионам людей.
– Вы хорошо подготовились, – улыбнулась Наоми. – Но вы также должны были прочитать о том, что мосвана не обладает целебными свойствами, – это факт, уже подтвержденный ботаниками.
От услышанного Аён растерялась. Травник, известный тем, что спас в свое время жизни многих людей с помощью мосваны, вдруг заявляет, что это растение не целебное! Она нерешительно ответила:
– Безусловно… мне попадались подобные работы. Там говорилось, что у мосваны нет фармакологических свойств и что она, наоборот, очень токсична. Но стоит ли доверять таким заявлениям? Выводы, сделанные авторами, весьма сомнительны. Значит, вы не использовали мосвану как лекарство? Но в статьях и на тех фотографиях на вашей стене тоже везде мосвана.
– Здешние люди по-прежнему верят в спасительную лиану. Они доверяют своим глазам, а не научным доказательствам. Среди них много тех, кого мы вылечили десятки лет назад.
– Значит, мосвана все-таки оказывает целебный эффект на организм?
– Куда там. Дать ее больному – все равно что отравить. Она чрезвычайно вредна для людей.
– Но ведь вы…
Аён потеряла надежду что-либо понять. Стараясь не звучать слишком категорично, она спросила прямо:
– И, зная это, вы продолжали ею лечить людей?
Наоми улыбнулась.
– Мы хотели, чтобы это так выглядело. На то была причина.
Эти слова повергли Аён в еще большее недоумение, что, похоже, забавляло Наоми.
Девушка ознакомилась со многими работами, в которых развенчивались целебные свойства мосваны, но никак не ожидала услышать подобное от Наоми. Она представляла ее совсем другим человеком. В той статье Ланганских ведьм приравнивали к лику святых за то, что они спасали жизни людей в Эфиопии. А сейчас одна из этих ведьм сидит напротив и говорит, что мосвана не обладает фармакологическими свойствами. Может, она хочет наконец облегчить совесть, признавшись в обмане? Но почему именно сейчас и именно Аён, человеку, которого она видит впервые?
– Не совсем понимаю…
– Аён, вы же внимательно изучили мосвану? Тогда вы должны были заметить, что это растение обладает удивительной живучестью. Оно легко размножается и паразитирует. Наверное, в этих свойствах и отражается подлинный дух эпохи Пыли, когда главная цель существования заключалась в том, чтобы выжить за счет других, в том, чтобы, высосав все соки из одного места, бросить его и перекинуться на новое, причем как можно быстрее, нигде не задерживаясь. В этом растении – сама суть того времени.
Аён знала об этой привычке мосваны расползаться, поглощая все вокруг. Как пыль.
– Да, Наоми. Мне все это хорошо известно. Но мне также известно, что мосвана может быть не только беспощадной. Именно поэтому я хотела встретиться с вами.
При этих словах лицо Наоми изменилось.
– Очевидцы утверждают, что в месте бесконтрольного разрастания мосваны, в Хэволе, появился загадочный синий свет. Я решила разобраться во всем, потому что в детстве мне случайно довелось увидеть такое же свечение в саду одной старушки. Я хочу найти объяснение этому феномену. Рудан сказал, вы можете что-то знать.
Аён с волнением ждала реакции Наоми. Ее слова, похоже, заинтересовали пожилую женщину (значит, Рудан был прав, когда советовал в разговоре упомянуть Ли Хису), потому что та спросила:
– А что за старушка?
Аён очень хотелось поведать историю про Ли Хису, но она сдержалась.
– Наоми, если вы расскажете мне про мосвану, я вам тоже все расскажу. Обещаю.
Ненадолго воцарилось молчание. Аён не могла догадаться, о чем думает Наоми. Вдруг женщина посмотрела на нее и сказала:
– Если все, что вы говорите, правда, тогда это просто невероятно. Мосваны с синим светом уже не существует. Это растение появилось на земле несколько десятков лет назад, и с тех пор оно сильно изменилось.
Встав из-за стола, Наоми подошла к стене, увешанной фотографиями. Открыв стеклянный шкаф, она принялась что-то искать. Аён терпеливо ждала, и ей казалось, что время тянется очень медленно. Наоми открывала один за другим ящики и наконец нашла нужную фотографию.
– Амара хотела рассказать всем правду. Но кроме Рудана нам никто не поверил. Даже друзья. В последние несколько лет Амара сама перестала во все это верить. Для нее той деревни Илим больше не существует. Теперь я ее понимаю. Когда тебе никто не верит, ты и сама уже начинаешь сомневаться.
Наоми положила на стол фотографию. На первый взгляд на ней было ничего не разобрать – все казалось черным. Но, присмотревшись, Аён разглядела в углу слабое свечение сферической формы.
– Вот так вот… Расскажу еще кое-что. Может, я даже поняла, про чей сад вы говорите. Вы пока не знаете всю правду, но уже догадываетесь, где ее найти. Вы ведь наверняка думали отправиться туда.
Аён быстро достала из сумки тетрадку, ручку и диктофон. История мосваны длинная, а она хотела записать все до последнего слова. И неважно, доверяет она этой старой женщине или нет.
Наоми перевернула фотографию. На обратной стороне была написана дата – октябрь 2059 года.
– Аён-сси, мосвана никогда не была панацеей. Да и по-настоящему целебным растением тоже. Но мы заставили людей поверить, что это лекарство. Как вы правильно догадались, мосвана действительно тесно связана с эпохой разрушения. Но эта связь иная, – произнесла Наоми и усмехнулась.
Глава 2Деревушка Илим
Вот уже несколько месяцев, как Джохор-Бару, один из бывших городов под куполом, напоминал развалины. Стены свода обрушились, рухнул железнодорожный мост, а все деревья стояли высохшие, без листвы. Стены мечети Султана Абу Бакара были покрыты пятнами выцветшей крови. От некогда любимого миллионами людей туристического места не осталось и следа. После обвала купола в воздухе резко повысилась концентрация пыли. Трупы, которые лежали прямо посреди улиц, не разложились, и в них еще можно было распознать знакомых. Люди пытались сбежать от смертельной пыли, прихватив с собой хотя бы часть вещей. Я попыталась найти что-нибудь полезное в их рюкзаках, но они были пусты: бродяги уже успели в них покопаться.
Уже несколько дней мы с Амарой ходили по городу в поисках еды. Стараясь не споткнуться о трупы, мы заглядывали во все базарные лавки и магазины. Шаром покати. Это и хорошо, и плохо. Где нет еды, там нет и мародеров. Поэтому мы решили здесь задержаться. Пусть Амара передохнет.
Неделю назад мы поселились в доме в глубине переулка. Двухэтажное строение порядком обветшало, но укрыться можно. На кухне мы нашли печенье, шоколад и чай, но на вкус они оказались отвратительными, поэтому мы решили пока обойтись пищевыми капсулами. Обработанные продукты невероятно ценны и даже могли бы стать новой валютой, но есть их без разбора не стоило во избежание проблем с пищеварением. Кстати, на этот случай у нас были ферментосодержащие и обезболивающие таблетки – нашли их в этом доме. Если бы мы когда-нибудь наелись до отвала, без них было бы не обойтись. Или обменяли бы на что-то – лекарства всегда в цене.
Мы не чувствовали себя в безопасности. События в Малакке научили нас не задерживаться нигде дольше десяти дней, чтобы не потерять бдительность и не стать мишенью для мародеров. Но состояние Амары оставляло желать лучшего. Каждый раз, когда ночью ее мучал изнуряющий сухой кашель, меня охватывала ненависть к ученым в Лангкави. Я мечтала отплатить им за все при первой возможности.
Обессиленная Амара лежала на чердаке. Я сидела на полу, привалившись спиной к ее кровати. Тишину нарушало лишь тяжелое дыхание сестры. Я первой прервала наше холодное молчание:
– Завтра уже два года, как мы покинули дом. Время летит…
– Ты следишь за датами? Но у тебя ведь даже нет календаря.
– Я брала капсулы из ховеркара, и сработал голосовой помощник. У него много всяких функций. Я ничего не спрашивала, а он мне вдруг выдал дату и местную погоду.
– И какое сегодня число?
– Седьмое ноября.
Помолчав, Амара вдруг спросила, откуда я помню, что мы ушли из дома восьмого ноября. Последнее время она переживала из-за того, что ее память уже не такая, как раньше. Она стала быстро забывать, с кем мы виделись, где были и что делали. Хорошо, если причина в невнимательности. Но я боюсь, что это последствия экспериментов, которые над ней ставили в Лангкави.
– Давай перекусим вот этим. Тот шоколад в засохшей обертке я есть не рискну.
Я вытащила из коробки три пищевые капсулы и протянула их сестре. Она приподнялась и положила их в рот. Срок годности уже истек, но это нестрашно, намного страшнее умереть с голода. Пока Амара жевала резиновые капсулы, я продолжила: