Он недоуменно округлил глаза.
- Отец... Они же антихристы, безбожники! Голодомор!..
От воспоминания о москалях любовь вдруг исчезла - словно холодный ветер её сдул. В самом деле, не транжирить же драгоценную любовь на мучителей-москалей?!
Старик тем временем продолжал:
- Но пусть. Коммунисты - дело прошлое. Что же ты имеешь против нынешних русских?
Тарас легкомысленно пожал плечами:
- Так они ж наследники! Они хотят отнять нашу свободу и незалежность!
Собственные слова почему-то показались ему какими-то неправильными. То ли недостаточно убедительными, то ли неважными - и он крепко задумался, наморщив лоб и подёргивая оселедец. Наконец, нужные слова сыскались:
- Они хотят нас вернуть в рабство!
- В рабство? - удивился молодой. - Ты преувеличиваешь. У них своя правда - и она в том, что рабства они никому не хотят.
Тарас от неожиданности дёрнул слишком сильно, и очумело вытаращился:
- Какая у москалей может быть правда?!
- Что ты скажешь, - утвердительно кивнув, сказал старик, - узнав, что они этого вовсе не хотят? Им нужны не рабы, а друзья, равные - чтобы вместе быть весомой силой. Равные. Они хотят вместе с союзниками вести самостоятельную политику, не подчиняться чужой воле.
Тарас покачал головой и украдкой бросил на старика подозрительный взгляд.
- Не-е-е, - нехорошо улыбнулся он, - москали нам не друзья. И вдруг его словно за язык кто-то дёрнул: - Отец наш небесный, прости за дерзость, но Ты говоришь так, будто москальского телевидения насмотрелся... Я думал, Ты гораздо лучше понимаешь происходящее у нас...
Тарас тут же сильно пожалел о сказанном, и испуганно зажмурился, ожидая страшного удара молнии.
- Я не смотрю телевизор, - спокойно ответил старик. От него исходило вселенское спокойствие, как ровный набег тёплых, качающих морских волн; оно передалось Тарасу, и тот, вдруг совершенно успокоившись, ощутил что всё - пустяк, и никто не сердится. Словно уютно сидел у отца на коленях, и спокойное тёплое дыхание щекотало затылок: "А какой круг? Правильно, красный... А это кто? Правильно, кошка..."
- Мне нет необходимости смотреть телевизор. И всё же: как так получилось? Вместе жили, вместе строили. Помнишь, тридцать лет назад тебе было безразлично, украинец ты, русский, казах или еврей - ты себя считал членом братской семьи.
- Не-е-е, - снова едко скривился Тарас, энергично мотая головой, - я с тех пор поумнел... Много прочитал, и многое понял. Я теперь свидомый!
- А может быть, ты не поумнел - а просто тебя натравили на родного брата, оклеветав его? Ведь они твои братья. Вспомни Брежнева, Хрущёва... Вы были истинно равными.
- А кто клеветал - тот пусть и отвечает, а меня это не касается, - ловко отбил Тарас.
- Клевещущий - отвечает, - просто кивнул старик. - Но как Мне быть с теми, кто охотно верит в клевету? Как быть с теми, кто, поверив в клевету, начинает повторять её другим? - Он помолчал. - А вас они считают вообще такими же русскими...
Тарас обиженно вскинулся:
- Не-е-е, мы не москали. Мы Европа. Москали пусть ведут свою политику - но без нас. С москалями нам не по пути.
Старик молча смотрел на Тараса, и опять Тарас совершенно успокоился, и даже заулыбался. Покой был везде вокруг: в старике, и в его сыне, и в невидимом третьем, и в ласковом дуновении ветерка, и в запахе парящей на солнце травы, и в медленно шевелящейся воде реки...
- Меня не интересуют лозунги. Меня интересуешь ты. Почему ты отрекаешься от них?
Тарас отвёл взгляд, сокрушённо повесил голову, и оселедец опал на лоб:
- Я думал, Ты... - он тяжело вздохнул. - А Ты на самом деле за москалей...
- Все люди думают, что они хорошие, и что Я обязательно за них, - морщины старика снова медленно сложились в улыбку, и от печали Тараса не осталось и следа. - Люди думают много - умного и глупого. Но Меня не интересует, что они думают - Меня интересует, что они делают - и почему. Так почему ты отрекаешься от них? В чём первопричина?
Тарас пожал плечами.
- А потому что они Зло!
Тут случилось странное - вдруг невидимый третий, до того неподвижный, мимоходом заглянул в Тараса; как солнечный зайчик промелькнул. В голове Тараса стало необычайно ясно, светло и чисто, и он с удивлением услышал собственные слова, вырвавшиеся помимо воли:
- Потому что нас не возьмут в Европу, если мы будем дружить с москалями. А если мы отречёмся - то нас возьмут, чтобы москали ослабли.
- Вот в чём дело... - задумчиво кивнул старик. - Значит, ты так хочешь в Европу? Почему же ты хочешь променять своих на чужих?
Тарас упрямо замотал головой:
- Не-е-е, москали мне не свои! А в Европе - свобода!
И снова в него мельком заглянул невидимый третий, и опять Тарас с удивлением услышал собственные честные слова:
- Потому что там больше буду получать. Там конвертируемая валюта, здоровая экономика и высокие зарплаты - нам будут платить много денег, больше чем у москалей - и всяко больше чем у нас.
- Свобода, - наставительно произнёс старик, - это когда ты сам решаешь, что делать; или когда решаешь с кем-то на равных. Разве ты на равных с тем, кто платит тебе деньги?
Тарас удивлённо приподнял брови, слушая эту очевидную нелепицу:
- В Европе - свобода... - он постоял в замешательстве, и вдруг, прищурившись, зло замотал головой: - Не-е-е! Мы - свободные! Мы - Европа, мы свой выбор сделали!
Снова лукаво заиграли морщинки старика, но Тарас на это не обратил внимания: его захлестнул угрюмый праведный гнев. Не он затеял этот разговор - ох, не он...
- Злобный не может говорить правду, - заметил старик, - злоба его ослепляет, и уводит от истины... А в тебе много злобы. Почему?
- А потому что москали устроили Голодомор! Они убили десять миллионов украинцев!
- Но ведь ты же догадываешься, - старик выделил слово "догадываешься", - что это неправда? Ты ведь знаешь, что голод в СССР тогда был везде, и косил, не разбирая наций? И что десять миллионов погибших украинцев - это большое преувеличение? - старик выделил слово "большое".
- А и шо? - нарочито-простецки улыбнулся несгибаемый спорщик Тарас. - Пусть москали сами доказывают, что это не так!
И опять в него заглянул невидимый третий, и вновь сами собой родились слова:
- Знаю. Но я хочу чтобы было так. Хочу. Мне так лучше.
Старик покачал головой:
- Служить неправде - лучше?!
Тарас мстительно скривился и хитровато подмигнул:
- Не-е-е! У нас всё по закону! Голодомор по закону - правда, а кто отрицает - тот преступник! Я служу закону! Москали нас ограбили...
- Ограбили?
У Тараса в глазах зажглись недобрые огоньки:
- Ограбили! Все, кто живёт в Европе - живут хорошо. А москали живут плохо - и нам не дали жить хорошо, как в Европе... Везде, куда они дотянулись, люди живут плохо. Отняли достойную жизнь. Значит, москали виноваты.
- А вы разве жили плохо в Союзе? - кротко удивился молодой.
- Знамо, плохо! - Тарас тоже искренне удивился такой наивности.
А молодой тихо улыбнулся:
- Лично ты, Тарас, прочитал за жизнь пятьсот двадцать семь книг. Это очень много! Ты молодец. - Тарасу стало очень приятно. - Разве можно назвать человека, прочитавшего так много - живущим плохо?! А ещё ты закончил университет.
Тарас горестно покивал, поняв это по-своему, и горячо подхватил:
- А я-то, образованный - в Америке бы сходу получал сто тысяч долларов в год. А москали платили сущие гроши.
- Гроши?
- Гроши! - Тарас хотел пожаловаться на несправедливость, но вместо этого, неожиданно для себя, вдруг отвесил: - А я видик себе не мог купить! А вся Европа с видиками жила. И мы, без москалей, теперь с видиками.
- А зачем тебе видик?
Тарас вспомнил, зачем ему был нужен видик, и застеснялся.
- А Брюса Ли да Ван Дамма побачить, и любимые фильмы каждый день смотреть! - не моргнув глазом, выдал он.
И снова из него вырвалось, помимо воли, честное:
- А порнуху крутить...
- И что же получается? - подавшись вперёд, спросил старик. Глаза его живо блестели из-под косматых бровей.
Тарас пожал плечами, поспешно переводя разговор на другую тему:
- Немец за ту же работу получает много больше! А мы чем хуже? И мы этого тоже достойны! И москалей в Европу не возьмут, слишком их много. И пусть они нам за Голодомор платят, по миллиону за каждого умученного!
- Так ради чего ты жил?!
- А знамо, ради Добра! - нахально заявил Тарас.
И снова раздались над поляной его честные слова:
- Ради обогащения... Ради себя... Ради своих желаний.
И тогда трое стали совещаться. О чём они говорили, не было слышно - только видно было, что молодой огорчённо возражает.
Наконец, совет закончился. Молодой печально смотрел на Тараса, а старик сурово провозгласил:
- Вот, выходит, и вся цена твоей "свидомости" - за сребролюбие давиться и братьев треклясть. Пристроиться к чужому богатству; избавиться от друзей в беде - с барышом; и на памяти дедов, умерших в беду, барыш поиметь... Ты мыслишь, как одержимая алчностью блудница, тобой движут только жадность и похоть - а вовсе не высокие чувства. Ты говоришь о свободе - а сам ищешь богатого хозяина, чьи объедки изобильны, а обноски нарядны. А я ведь говорил, чтобы в поте лица добывал хлеб свой...
Упрямый Тарас заспорил:
- Не-е-е, я хороший. Я за Добро!..
- Да будет так, - спокойно сказал старик. - Иди же тогда туда, куда ты так хотел.
- В Европу?! - недоверчиво спросил Тарас.
- В Европу. Которой тебя коммунисты лишили.
И все трое вдруг исчезли.
Тарас возликовал было такому решению своей судьбы, но через мгновение почему-то жалко показалось ему уходить отсюда - даже в Европу. Так ему нестерпимо захотелось ещё посидеть на этой тихой речке, и ощутить тот покой и любовь... Проклятые москали - и тут нагадили, из-за них лишился этих волшебных чувств; иссушили душу гневом...