Однако в том, что не касалось прямо политических убеждений сына, мать оказывала на него огромное влияние. Она привила ему некий кодекс представлений об обязанностях в обществе подлинного гражданина. Независимо от политической или религиозной веры, которую он исповедует, этот гражданин обязан быть абсолютно нетерпимым ко всем и всяческим проявлениям социальной неправды и несправедливости. Такими были дед и отец Миши, и как было бы хорошо, если бы и он пошел по их стопам, сделался бы юристом! Эта профессия, как и все другие гуманитарные профессии, теперь не в моде. Все хотят стать инженерами. Но педагог или философ, организуя и формируя общественное сознание, совершает не меньшую, а наверное, большую работу, чем технический специалист, проектирующий производственные предприятия или конструирующий машины. Юстиция же, утверждал старый правовед, требует от посвятившего ей себя человека не только специальных знаний, но и ряда смежных, таких как психология, например. Юрист обязан быть сведущим в истории, философии, классической литературе. Но ему мало быть просто эрудированным специалистом. Настоящий поборник законности должен обладать еще и мужественным и честным характером.
Убежденные слова матери сделали свое дело. Незаметно для себя сын уверовал в свое призвание юриста. Его решению посвятить себя служению Правде немало содействовало также чтение книг из библиотеки деда. Многие из этих старых книг отождествляли понятия Правды и Закона. Тем более, считал молодой комсомолец, это должно быть верно для понятий революционной справедливости и социалистического закона. Читал он французских просветителей восемнадцатого века и классиков немецкой философии, русских писателей. Понимал, конечно, не все. Но немалая начитанность наложила на него отпечаток, из-за которого сверстники прозвали его полупочтительным-полупрезрительным прозвищем «интеллигент». Десятилетку он уже окончил с отличием и служил в одном из мелких учреждений городка, что было неинтересно и бесперспективно. Чтобы продолжить образование, отсюда надо было уезжать. Это было тем более необходимо, что матери Корнева врачи настоятельно рекомендовали сменить климат. Жизнь с больным туберкулезом мужем не прошла для нее даром. В легких стареющей женщины все быстрее развивался давно тлевший в них процесс. Вместе с сыном она решила переехать на родину, в большой южный город. Здесь на городском кладбище затерялись где-то могилы ее родителей. А главное, тут находился старый университет, который закончил в свое время дед Миши.
Переезд удалось осуществить без особого труда. Закон о прикреплении рабочих и служащих к месту их работы издан еще не был. Не было еще и больших ограничений по части прописки. Работа для старой учительницы, конечно, нашлась. Ей с сыном предоставили даже комнату при окраинной школе-семилетке.
А вот университета в прежнем понимании слова тут больше не было. В годы организации здешней республики ее руководители сочли, по-видимому, что от самого названия «университет» отдает чем-то непролетарским. К тому же как учебное заведение он трудно управляем по причине разношерстности даваемых им специальностей. И бывший университет разукрупнили, превратив в целый ряд узкоспециальных институтов. Таким образом возник из его прежнего юридического факультета и нынешний Юридический институт, что, конечно, ничего по существу не меняло.
Поступить в те годы в этот институт даже представителю социальной категории «служащие и их дети» было не так уж трудно. Правда, потерпев крушение при попытке поступления в технические, сельскохозяйственные и медицинские вузы — были уже такие, которые пробовали свои силы во всех этих направлениях, — многие из привилегированных сословий рабочих и крестьян направлялись в непопулярный тогда Юридический. Но Корнев сдал почти все экзамены на «отлично» и оказался первым среди поступавших. На решение приемной комиссии оказала, возможно, некоторое влияние справка, предусмотрительно добытая матерью Корнева. Эта справка гласила, что его отец умер в царской ссылке. В пользу приема говорило и членство потомственного интеллигента в комсомольской организации.
С первого и до последнего курса студент Корнев был на отличном счету у преподавателей, за что и прослыл среди сокурсников неисправимым «академистом». Это была едва ли не ругательная кличка, особенно во времена «дальтон-планов»[15] и «бригадных методов» обучения. Правда, эти революционные нововведения в учебной практике высших учебных заведений еще сохранились только в первый год учебы Корнева.
Его «академизм» выражался в неподдельном интересе интеллигентного парня даже к таким занудным и явно ненужным в практической работе предметам, как римское право или основы формальной логики. Особенно презирали эти предметы и всех, кто проявлял к ним непонятный интерес, те из сокурсников Корнева, кто считал свою учебу в Юридическом крупной жизненной неудачей. Вместо почетного участия в деле создания материальной базы социализма — что было бы в случае, если бы они были приняты в Политехнический, — будущим юристам предстояла унылая служба в суде или прокуратуре, постоянное общение со всякого рода жульем и подонками или совсем уж сомнительная с точки зрения настоящего пролетарского студента деятельность члена какой-нибудь адвокатской коллегии. Были среди студентов Юридического и такие, которые почти не делали секрета из того, что работать по приобретаемой сейчас специальности они не собираются. Институтский диплом они были намерены использовать только как «поплавок» в карьере административного или торгового работника. Тем более что в этих областях деятельности нелишне иметь и некоторые юридические познания.
С подобными циниками Корнев вступал иногда в яростные споры. Эти люди хотели дезертировать с чрезвычайно важной для Советского государства стройки здания социалистической законности. А оно, это здание, незыблемое и совершенное, становится все более нужным. Сопротивление социалистическому строительству класса чуждых элементов нарастает и непрерывно будет нарастать по мере успехов этого строительства. Наглядным подтверждением верности этого закона, открытого Сталиным, служит непрерывное выявление органами государственной безопасности все новых и новых тайных контрреволюционеров и их организаций. Враги не складывают оружия и действуют из-за угла методами скрытого вредительства, диверсий, шпионажа. Огромное количество нарушений советской законности совершают также люди, объективно не враждебные строительству социализма, но еще не усвоившие этических принципов нового общества. В этих условиях социалистическому государству становится все более необходимой армия высокообразованных и принципиальных юристов. Еще Ленин, сам юрист по образованию, учил, что победа в борьбе с преступностью и внутренней контрреволюцией, если она достигнута при недостаточно строгом соблюдении законности, может обернуться, в конечном счете, поражением. Об опасности пренебрежения правовыми нормами в социалистическом государстве будущего предупреждал еще Маркс… «Академист» Корнев вовсе не был просто пятерочником, этаким студентом-паинькой, автоматически проглатывающим преподносимую ему премудрость. Он старался глубоко осмыслить эту премудрость, штудируя произведения классиков марксизма, изучая текущую политику, чуть не на память заучивая многие статьи и речи Ленина и Сталина. Однако сухим ортодоксом-начетчиком Корнев не стал. Скорее он был чуть фанатичным верующим, воодушевленным высокими представлениями о долге будущего юриста, внушенными ему его матерью. Теперь уже покойной. Старая учительница умерла, когда ее сын только перешел на третий курс.
Величайшее в своей жизни горе Корнев переживал тяжело, но стойко. В этом молодом человеке с несколько инфантильной внешностью жил Дон-Кихот по натуре, жаждущий не просто деятельности, а почти подвижничества. Мысль о жизненном благополучии, женитьбе, уюте почти никогда не приходила ему в голову. Содействовало этому и полное одиночество Корнева. У его покойной матери не было ни братьев, ни сестер. Отец же был родом из совсем другого края. Если какие-нибудь дальние родственники и остались, то они безнадежно затерялись или погибли в хаосе двух войн, революции, эпидемий и голодовок. Миша, впрочем, нисколько ими не интересовался. Его вера в особое назначение советского юриста возросла еще больше с торжественного общеинститутского собрания по поводу столетнего юбилея Юридического института. Точнее бывшего университета с его обязательным для прошлых времен юридическим факультетом. На этом собрании выступал с речью почетный гость института, член обкома партии Степняк. Его речь подкупала своей простотой, искренностью и неподдельной народностью. «Так вот, хлопцы и девчата! — сказал Степняк, обращаясь к будущим юристам, — хлеб, который вы едите сейчас, народ, у которого этого хлеба ой как негусто, дает вам в надежде, что вы его честно отработаете своей будущей службой. И не только как знающие законники, но и как люди, преданные делу строительства социализма. А для этого недостаточно быть просто исполнительным чиновником. Надо быть еще человеком, готовым постоять за социалистическую законность, даже если это потребует от него немалой смелости и отказа от собственного благополучия». То, что говорил бывший батрак, впоследствии знаменитый красный партизан, один из главных организаторов партизанского движения в тылу у Деникина, почти дословно совпадало с тем, что проповедовал, по свидетельству его дочери, дед Корнева. Только размытое понятие «правда-справедливость» было теперь заменено словами «социалистическая законность».
А предсказанная гениальным Сталиным классовая борьба в СССР все более разгоралась. В Москве прошли процессы главных партийных фракционеров, «скатившихся в болото», как выражались газетные передовые, прямой контрреволюции. Закончился закрытый суд Военной коллегии Верховного Суда над изменниками из главного штаба Красной Армии во главе с маршалом Тухачевским. Эти процессы ознаменовали начало новой, самой сокрушительной волны арестов за всю историю Советского государства, прокатившейся по всей стране. Задела эта волна и институт, в котором учился Корнев. Органами НКВД был арестован ректор этого института, несколько профессоров и преподавателей и довольно большая группа студентов, преимущественно старшекурсников. На первом партийном собрании, а Корнев был уже принят в кандидаты партии, специально явившийся на это собрание представитель местных органов НКВД сообщил присутствующим о главной контрреволюционной цели арестованной группировки. Этой целью оказалось тайное вредительство в области Права. Организация юристов-вредителей носила разветвленный всесоюзный характер и возглавлялась самим наркомом Юстиции — теперь, конечно, бывшим — Крыленко. Это был тот самый «прапорщик Крыленко», который в первые дни только что возникшей советской власти был самим Лениным назначен главкомом ее вооруженных сил. Но теперь он тоже скатился в болото контрреволюционной оппозиции и возглавил тайную организацию реакционных юристов. Их главной целью был срыв внедрения в практику следовательских советских органов положений новой юридической школы, возглавляемой генеральным прокурором СССР профессором Вышинским.