Традиционный вечер по случаю очередного выпуска новоиспеченных юристов проходил в этом году в особо праздничной обстановке. Ведь он почти совпал с вступлением в силу новой Советской Конституции, поднимавшей роль юстиции в СССР на невиданную прежде высоту. Это особо подчеркивал в своей речи выступивший первым на торжественном собрании выпускников ректор института. Им выпало великое счастье, сказал он, начинать свою практическую деятельность в качестве законодателей социалистического государства как раз тогда, когда над ним взошло солнце Сталинской Конституции. Отныне законность становится одним из основных руководящих принципов всей жизни этого государства. Карающий меч советского правосудия неизбежно обрушится на головы тех, кто так или иначе посягает на революционные завоевания, но ни один волос не должен упасть с головы невиновного. В этом главный смысл нового Основного Закона, созданного по инициативе и под руководством великого Сталина и воплотившего в себе высшие идеалы классиков марксизма о революционной Справедливости…
— Да здравствует вождь и учитель мирового пролетариата товарищ Сталин! — зычно крикнул кто-то из сидевших в зале. Поднявшись со своих мест, все долго аплодировали портрету генерального секретаря, висевшему над столом президиума.
Когда овации стихли, оратор продолжал:
— Строго справедливое определение меры наказания виновному и защита невиновного — вот священный долг тех из выпускников Юридического, кто уже завтра, быть может, станет официальным блюстителем советского Закона. Поэтому по новой Конституции в вопросе о лишении граждан свободы Советская прокуратура ставится выше даже самой высокой исполнительной власти. Необходимость прокурорской санкции на арест обуславливает проведение в отношении заподозренного в преступлении квалифицированного дознания и тем гарантирует от произвола и возможных ошибок. Но большие права предполагают и большие обязанности. Ответственным осознанием этих своих прав и обязанностей и должен руководствоваться советский юрист в своей повседневной деятельности.
Нынешний руководитель Юридического не был юристом по образованию. На должность ректора он «прыгнул» из почти рядовых, но политически весьма активных, научных сотрудников института марксизма-ленинизма. В специальных юридических вопросах новый ректор вряд ли разбирался, но натасканность в общих положениях марксистской философии, знание партийных догм и политическое чутье позволяли ему правильно и быстро схватывать все, что касалось декларативной стороны любого вопроса. Умел профессиональный марксист также бойко и в то же время обтекаемо делать то, что впоследствии получило наименование «ЦУ» — ценных указаний. Но особенно хорошо он умел выступать с трибуны. Под гром аплодисментов опытный оратор сошел с нее и сейчас. Одним из хлопавших ему особенно громко был Корнев. Ректор говорил именно то, во что он очень хотел верить, но мог верить уже не всегда. Со времени ареста приятеля червячок сомнения, поселившийся в его мозгу, просыпался все чаще.
Вторым на кафедру Большой аудитории, в которой проводилось собрание, взошел «дед». Так за его почтенный возраст, а еще более за пышную седую бороду, прозвали в институте старого профессора правоведения. Дед был неизменным участником едва ли не всех торжественных заседаний и собраний, проводившихся в Юридическом. Постепенно это стало чуть ли не главной его обязанностью. С тех пор как стало модным не чураться всего старого, а признавать свою связь с ним, когда это старое было прогрессивным для своего времени, Дед как бы символизировал своей персоной преемственность советской правовой науки от либеральной юриспруденции прошлого. Либералом же приват-доцент императорского университета числился в свое время за то, что выступал иногда с защитительными речами на процессах политических обвиняемых. В те времена он считался одним из самых красноречивых адвокатов города. От них-то у Деда и сохранились старомодные речевые обороты и еще более старомодная латынь, которой он украшал свою речь даже тогда, когда дело шло о ремонте полов и покраске стен помещений его кафедры. Всерьез выступлений старика уже не принимали, но их архаический стиль многим нравился, и слушали его обычно с удовольствием. Начинал Дед чаще всего издалека. Вот и сейчас он начал с этимологии слова «юстиция», хотя ее тут знали почти все. Эта этимология восходит к латинскому слову «юстус», что означает законность, справедливость. Отсюда и название, возникшее в древнем Риме, профессии, главным назначением которой является поиск и утверждение Справедливости в государственном понимании этого слова. Корнев вспоминал, как однажды Юровский со свойственным ему желчным сарказмом заметил, что слово «юстиция» как название одной из служб государственного «аппарата угнетения» следовало бы изъять из употребления. С точки зрения марксовой теории государства оно непоследовательно. О какой, к черту, справедливости может идти речь там, где классовое насилие является основным направлением и руководящим принципом всякой политической деятельности?
— Звание юриста, — продолжал Дед, — было почетно во все времена. Но особенно почетным оно стало теперь у нас. — И он повторил на свой лад то, что только что высказал предыдущий оратор. Ныне действующий основной Закон советского государства зиждется на двух принципах: «Салус попули — супрэма лэкс эсто» — «народное благо — высший закон». И другого вытекающего из первого и тесно с ним связанного принципа «хабеас корпус»[16] — «неприкосновенность личности». Именно он охраняет гражданина как личность от произвола лиц, склонных к увлечению властью, которой они облечены. Борьба за неукоснительное соблюдение «хабеас корпус» является одной из важнейших прерогатив советского юриста сталинской эпохи.
В свою старомодную фразеологию Дед умело вкладывал вполне современное содержание. Он объявил тождественными понятия гражданской морали советского человека и его революционного долга, отчетливо выразив мысль, горячо, но сбивчиво внушенную своему сыну покойной матерью Корнева. Выполняя повеления Закона, которому он служит, юрист обязан подавлять в себе все, что может помешать такому служению, — личные симпатии и антипатии. Когда дело идет о решении человеческой судьбы, недопустим даже намек на корыстные интересы и, если это необходимо, на соображения личной безопасности. Жестом римского сенатора, выбросив вперед руку, старый краснобай закончил свое выступление звонкой фразой:
— «Переат мундус — фиат юстиция!» — «Пусть гибнет мир, но законы должны торжествовать!»
Бурные аплодисменты присутствующих Дед слушал с тем выражением самодовольной физиономии, с каким их слушают на своих пышных юбилеях, привыкшие к поклонению публики знаменитые отставные актеры.
Он, конечно, не сказал, да и не мог сказать ничего нового, как не сказали и все другие выступавшие на собрании. Но это имело свой смысл. «Репетицио эст матэр студиорум»[17], — любил часто повторять все тот же Дед. Однако значение повторения, особенно если одно и то же постоянно повторяется множество раз самыми разными людьми, выходит далеко за рамки чисто педагогического приема. Оно становится социальным фактором, призванным подменить собой доказательность широко пропагандируемых понятий. Корнев уходил с собрания в приподнятом настроении. Его вера в высокое и действительное назначение его профессии была почти восстановлена.
В комиссии по распределению молодому юристу сказали, что от направления на периферию он избавлен, однако не удовлетворено и ходатайство кафедры правоведения об оставлении его при этой кафедре. Стране остро необходимы сейчас образованные юристы на практической работе. Поэтому товарищ Корнев направляется в распоряжение отдела кадров местной областной прокуратуры.
О таком направлении мечтали многие из выпускников Юридического. Большой город, работа рядом со старшими товарищами по профессии, близость той же «альма матер». Обрадовался ему и Корнев. Но явившись в прокуратуру и узнав, на какую должность назначен, он был изумлен и почти напуган. Ведь эта должность называлась в старину «инспектор по тюрьмам». Для нее нужен был не теоретический багаж, а скорее опыт тюремного надзирателя. А выпускник института и тюрьму-то видел разве что с улицы! Конечно, кому-то нужно вникать в условия содержания заключенных, выслушивать жалобы бесправных людей, защищать их от произвола тюремщиков. Но для чего тут высшее юридическое образование?
Начальник отдела кадров ответил ему, что вопрос о пересмотре его назначения может быть произведен только главным областным прокурором. Кандидата в тюремные инспектора принял хмурый, плохо выбритый усталый человек. На его протест против своей кандидатуры прокурор области ответил, что выпускники советских вузов не выбирают своих первых должностей, а назначаются на них. Должность же прокурора по надзору за местами заключения является обязательной в штате областной прокуратуры и не может оставаться не замещенной по чьей-то прихоти. Назначенный на эту должность юрист должен удовлетворять двум непременным условиям: иметь диплом об окончании высшей школы и состоять в партии. Корнев этим условиям удовлетворяет. Кто-нибудь постарше на это место был бы, возможно, предпочтительнее. Но, во-первых, партия и правительство делают сейчас ставку именно на молодых. А во-вторых, назначенный на должность прокурора по надзору сможет сам в этом убедиться, что она не потребует от него ни особого опыта, ни чрезмерных усилий. На лице молодого юриста отобразилось изумление — синекура? В такое время? Даже для начинающего юриста! Но возможно именно поэтому главный прокурор поспешил протянуть своему новому подчиненному руку, давая понять, что аудиенция окончена. Корнев вышел от него в состоянии тягостного недоумения.
Но уже через какую-нибудь пару дней это недоумение разъяснилось, сменившись не менее тягостным разочарованием. Первая настоящая должность в жизни Корнева оказалась практически номинальной. От занимающего ее обладателя институтского диплома требовалось только, чтобы тот делал вид, что постоянно чем-то занят. Он мог посещать колонии мелких правонарушителей, места заключения несовершеннолетних преступников, комнаты предварительного заключения при отделениях милиции. А вот настоящие тюрьмы, даже их отделения для уголовников, были теперь для работников прокуратуры, в том числе и прокурора по надзору за ними, как бы необъявленным «табу». Формально, конечно, никто их на посещение этих тюрем права не лишал. Но Корневу сразу же дали понять, что реализация такого права была бы сейчас недопустимой бестактностью по отношению к тем, кто непосредственно занимается чисткой страны от антисоциальных и контрреволюционных элементов. Разгром потенциальной «пятой колонны» ведется органами, облеченными величайшим доверием партии и правительства и самого Вождя. Пока эта кампания не будет закончена, вмешиваться в ее проведение никому не следует, достаточно соблюдения внешней формы. Поэтому не нужно открывать глаза слишком широко. Не видишь — не знаешь. А не знаешь — не обязан и реагировать, даже если что-нибудь происходит и не совсем так, как того требует закон. Лес рубят — щепки летят.