— Ну, это не так опасно. Я ведь не собираюсь ни здороваться с больным за руку, ни есть с ним из одной миски…
Теперь мысль о том, что наружность обманчива, промелькнула уже в голове начальника тюрьмы. Он смотрел на молодого прокурора с любопытством благодушного волкодава, наблюдающего поведение не в меру храброго щенка. Поди ж ты! С виду школяр из старших классов, а гляди, какой настырный! Впрочем, настырность эта, наверное, больше от жизненной неопытности и излишне серьезного понимания своих прокурорских прав. Ошалел малый от чувства только что полученных формальных полномочий и играется с ними, как мальчишка, в руки которого попал не стреляющий пистолет. Но за размахивание даже таким пистолетом, тоже случается, бьют морду. Когда после звонка из тюрьмы своего помощника майор беседовал по этому поводу с одним высокопоставленным лицом из областного управления, комиссар госбезопасности только пожал плечами. Посещение тюрем посторонними, даже если они на это уполномочены, крайне нежелательно сейчас по санитарным соображениям. Майор это, конечно, знал. Он просил совета на случай, если прокурор будет настаивать на своем требовании. Тогда, сказал комиссар, начальник тюрьмы должен удовлетворить это требование.
— Мы обязаны уважать права прокуратуры, основанные на нашей Конституции, — подчеркнул он, пристально посмотрев на майора.
— Есть уважать прокурорские права! — ответил тот вполголоса, поднявшись с места. Как всегда в таких случаях, ничего в этом разговоре названо своим именем не было.
— Значит, вы настаиваете на немедленном свидании с подследственным Степняком? — медленно проговорил начальник тюрьмы, потирая двойной подбородок и пристально глядя на Корнева.
— Да, настаиваю…
— Так… — хозяин кабинета так же медленно протянул руку к трубке внутреннего телефона, одного из двух стоявших на столе. — Пятый! — вызвав Главный корпус, он приказал его начальнику немедленно явиться к нему.
Тот постучал в дверь кабинета уже минут через пять. Этот угрюмый, давно не бритый тюремщик с одним кружком в черных петлицах был, видимо, исполнительным служакой. Но и он, получив приказание устроить свидание заключенного камеры № 83 с прокурором из областной прокуратуры, не сразу козырнул «есть». Некоторое время он недоуменно глядел на своего начальника, видимо, не уверенный, что правильно его расслышал. И только когда тот, отчетливо выговаривая слова, повторил: «Проводите товарища прокурора к подследственному Степняку из восемьдесят третьей!» — медленно поднял руку к козырьку. Но так как выражение недоумения и даже растерянности не сходило с угрюмой физиономии начальника отделения политических, то майор также отчетливо произнес фразу, услышанную им сегодня от одного из главных руководителей местной службы госбезопасности:
— Мы обязаны неукоснительно выполнять законные требования прокурорского надзора! — К нему вернулось выражение его обычного благодушия. — Очень рад, что наш новый прокурор по надзору, несмотря на молодость, оказался таким настойчивым и энергичным человеком, — и он протянул Корневу пухлую руку. — и все же сожалею, что вы так неосторожны. Существуют заболевания, против которых мытье рук с мылом не очень-то помогает…
— Что вы имеете в виду? — нахмурился прокурор.
— Да вот то, что вам не следует забывать об опасности заражения…
— Постараюсь не забыть, — хмуро ответил Корнев.
— Вот и хорошо, — хохотнул майор, провожая его до двери.
Но когда через минуту он набирал какой-то номер на диске своего городского телефона, никакого благодушия лицо толстого тюремщика уже не выражало:
— Товарищ комиссар третьего ранга! Докладывает начальник тюрьмы номер один.
— Со мной! — сказал начальник спецкорпуса после того, как на его звонок у ворот в стене, окружающей этот корпус, открылось окошечко, через которое выглянул дежурный вахтер. — Со мной! — повторил он у единственной, тоже наглухо запертой, входной двери огромного пятиэтажного здания. Бесчисленные ржавые «козырьки» на квадратных окнах его унылого, выбеленного известкой фасада делали спецкорпус каким-то угрожающе мрачным. Тут тоже было оконце в двери, а за ним вооруженный вахтер. Пропустив вошедших, он сразу же запер дверь снова. Корнев поймал себя на том, что лязганье засова он слышит здесь как-то иначе, чем такой же звук на двери амбара или погреба, и тут же отнес это за счет нервного напряжения, в котором сейчас находился и которое он тщательно скрывал от своего провожатого. Впрочем, это состояние не мешало ему думать и наблюдать.
Внизу находилась довольно просторная дежурка с зарешеченным окном, «пирамидой» для винтовок и заляпанным чернилами столом, за которым сидел дежурный по коридору. Под окном на длинной скамейке томились от скуки четверо хмурых парней в форме. Все пятеро с удивлением уставились на человека, не бывшего, по-видимому, ни арестованным, ни тюремщиком.
— На четвертый этаж! — сказал корпусной дежурному.
Тот еще раз с плохо скрываемым удивлением взглянул на Корнева, и все трое начали подниматься по грязной металлической лестнице. Высоко поднятые зарешеченные окна в толстой стене делали ее похожей на лестницу какой-то башни. Как и окна дежурки, «козырьками» они забраны не были, но света всё равно давали мало. Стекла, не мытые, видимо, со дня строительства корпуса, были густо покрыты пылью и затянуты паутиной. На лестнице стоял прочный, похоже навсегда тут устоявшийся запах скверной пищи и давно не чищенной уборной.
На площадке четвертого этажа на кнопку у двери нажал уже дежурный по корпусу. В ней отворилось неизменное оконце, и в него выглянуло очередное хмурое и настороженное лицо. Было слышно, как надзиратель щелкал за дверью ключом в замке и лязгал засовом, но отворилась она только после того, как дежурный с лестницы отпер своим ключом еще один замок. Надзиратель, оказывается, сам был заперт на своем этаже. Вот для чего им понадобился дежурный по корпусу! Нетрудно было догадаться, и чем вызваны такие порядки. Даже в случае, если какие-нибудь отчаянные заключенные сумеют вырваться из своей камеры, связать или убить надзирателя, к выходу из корпуса они добраться не смогут. Корнев делал свои открытия, не подавая вида, что всё ему здесь в диковинку. К этому его обязывала должность тюремного инспектора.
Но когда последовало очередное «Со мной», и вместе с начальником корпуса молодой прокурор вошел в открывшуюся дверь — дежурный остался на лестнице и сразу же запер ее за ними, — Корнев чуть не разинул рот от удивления. За ней не было длинного, полуосвещенного коридора с двумя рядами запертых дверей, которые он ожидал увидеть. Вместо этого в глаза ему ударил довольно яркий дневной свет и охватило ощущение неожиданного пространства. Оказалось, что Главный корпус Центральной в своей срединной части не имеет межэтажных перекрытий и освещается сверху через застекленную крышу. Коридоры здесь заменяли металлические галереи, опоясывающие здание изнутри на высоте каждого этажа.
День сегодня выдался не по-осеннему солнечный. Проникая через двускатный «фонарь» наверху, желтоватые жизнерадостные лучи весело играли на поручнях ограждений галерей, параллельными ярусами уходящих куда-то в глубину. Эти поручни, как фальшборт старинного фрегата, были обтянуты медью, начищенной руками дежурных надзирателей, которые постоянно на них опирались. Над перилами были натянуты высокие веревочные сетки, разбивавшие ощущение жесткости господствующих здесь металла и камня.
Однако стойкий запах тюрьмы был здесь еще сильнее, чем на лестнице. Еще неумолимее напоминали о ней тяжелые навесные замки на узких окованных железом дверях, выходящих на галереи. Дверей было множество. Здесь, видимо, был корпус камер-одиночек и камер-двоек. И на каждой двери — номер на жестяной табличке, глазок для наблюдения за камерой и закрытое на засов оконце. Это чтобы передавать в камеры пищу и разговаривать с заключенными, — догадался Корнев. Понял он и назначение неожиданной конструкции тюремного здания. Она была подсказана, несомненно, соображениями «просматриваемости» этого здания сверху донизу. Все, что происходит на одной галерее, видно и слышно со всех остальных. Это в дополнение к телефонам, звонкам громкого боя и сигнальным кнопкам, также не ускользнувших от внимания Корнева. Побег отсюда, видимо, абсолютно невозможен.
А вот сетки над перилами и по горизонтали между этажами это, вероятно, уже результат выводов, сделанных при эксплуатации здания. Наверное, не один отчаявшийся узник, воспользовавшись выходом на галерею, бросился через ее перила, прежде чем тюрьма решила застраховать себя от повторения таких случаев.
— Открой нам восемьдесят третью! — приказал начальник корпуса человеку в черном, встретившему их на галерее.
Надзиратель держал в руках довольно большое, с пяльцы величиной, железное кольцо, на котором было нанизано множество ключей с номерными бирками. Связки ключей поменьше висели у него и на поясе. Недаром эта должность называлась в старину «ключник», подумал Корнев, прочитавший не одну книгу по истории тюрьмы.
Коридорный смотрел на своего начальника тем же удивленным и нерешительным взглядом, каким тот несколько минут назад глядел на начальника тюрьмы.
— Приказ начтюра! — пояснил корпусной свое распоряжение, которое его подчиненному показалось, вероятно, почти диким. — К Степняку прокурор для беседы…
Корнев уже обратил внимание на то, что работники тюрьмы, когда речь идет о заключенном Степняке из восемьдесят третьей, не задумываются над вопросом, кто это такой. Значит, он выделяется тут среди многих тысяч других арестованных. Вероятно, своим прежним общественным положением в масштабах области.
За спиной посетителя тюремщики обменялись недоуменными взглядами. «А как этот прокурор узнал, где находится Степняк?» — спрашивал один взгляд. — «А черт его знает», — с досадой отвечал ему другой.
Приказ, однако, оставался приказом. Надзиратель повел Корнева и своего начальника почти в самый конец галереи, нашел нужный ключ и отпер замок на двери с номером 83. Но этот замок, как оказалось, запирал собственно не дверь, а засов на ней. Отодвинув засов, коридорный толчком внутрь открыл дверь камеры настежь.