— Да... это самое... хорошая песня. А мне вчера это... на карнавале штучку подарили. Чтобы это... песни, значит, играть... Нажмешь кнопку, и это...
— Плеер?
— Наверно, это... да... В сундучке она... Это, вот... — Повозившись, Гоша протянул плеер дядюшке Юферсу.
— Ага... — тот умело нажал кнопку. И сразу раздалось знакомое:
Стало море злее и угрюмей, ребята.
Плюньте через левое плечо...
— Тоже знакомая песня, — сказал дядюшка Юферс, выключив запись. — Слышал я, что ее сочинил кто-то из матросов капитана Румба. Того самого. Так что, может быть, она тут и не случайно, ежели верить приметам, как верит наш Макарони...
— Приметы, они это самое... вещи иногда полезные, — заметил Гоша. — Особенно если это... ищешь клад...
Дядюшка вытащил табакерку.
— Попробуешь, Гоша? По старой памяти?
— Я это... рад бы... Да небось услышат...
— Решат, что это я... Возьми щепотку.
Гоша, покряхтывая от приятных предчувствий, насыпал табачок на сустав большого пальца. Дядюшка тоже. Потом они, глядя друг на друга и улыбаясь, синхронно втянули табак ноздрями. Закатили глаза. Дружно сказали:
— А-ап... — И от оглушительного чиха вздрогнуло все судно. Охохито на миг выпустил штурвал. Владика и Максима подбросило на крышке рубки, где они с Жорой разглядывали морскую карту. Паганель, разбиравший канаты, на всякий случай поднял руки. Макарони, любовавшийся у поручней горизонтом, плюнул через плечо (символически, потому что по правде плевать на палубе запрещено) и сцепил пальцы. Капитан Ставридкин высунулся из люка:
— Охохито! Опять вы палите в белый свет? Я конфискую у вас оружие!
— Никак нет, господин капитан! Это старый сеньор боцман Юферс пробует табак!
Капитан помотал головой:
— Да... как в старом анекдоте. «Ну и шуточки у вас, боцман...»
— Клянусь дедушкой Анастасом, еще два таких чиха, и мы пойдем ко дну... — заметил старпом.
Заяц Андрюшка, привязанный ушами к релингам, радостно улыбался. Чайки одобрительно кричали. Ветер был ровный, день был чудесный...
Паганель оказался жизнерадостным парнем. К середине дня он со всеми установил приятельские отношения. Разобрав и разложив в порядке бухты и мотки тросов, запасные блоки и скобы, он заявил:
— Ух, жара... — Скинул рубашку, бросил с носа за борт ведерко на длинном конце, зачерпнул воды и вылил на себя.
— И нас так же! — подскочили к нему Владик и Максим.
— С а-агромнейшим удовольствием, юнги!
Они сбросили жилеты и рубашки, и Паганель каждому устроил морской душ.
— Максим, давай я тебя сфотографирую мокрого! — схватился за аппарат Владик. — В Москве будешь рассказывать, что нырял с борта в открытом море!
— Давай! — Максим в дурашливо-горделивой позе прислонился спиной к поручням. Покосился на привязанного рядом Андрюшку. — Только можно я его уберу?
— Зачем?
— Ну... ребята посмотрят, скажут: это не по правде. Ка-кая-то игрушка рядом, так на морских судах не бывает...
— Ну и пусть скажут!.. Это ведь и в самом деле не по правде, ты же не нырял...
— Если нельзя убрать, давай я туда встану, — миролюбиво предложил Максим и хотел перейти на другое место.
— Там освещение неподходящее, — неохотно откликнулся Владик. — Да ты уже и высох, пока спорил...
Он потрепал Андрюшку по щеке, подпоясался скрученной в жгут тельняшкой, надел жилет на голое тело, отошел в тень паруса и стал смотреть, перегнувшись через поручни, как проносится вдоль борта бурлящая вода...
Настроение у Владика изменилось. Затуманилось. Оно сделалось похожим на мелодию колыбельной песни, которую недавно пели на камбузе дядюшка Юферс и Гоша (хотя Владик этой песни никогда не слышал).
Под такую мелодию, под ровный шум воды, шелест ветра и крики чаек подошел вечер. В небе расцвел пестро-полосатый закат. У потемневшего горизонта мерцали огоньки далеких маяков и судов.
Все, кроме Макарони, который опять заступил на вахту у штурвала, и капитана, собрались на баке. Даже Гоша незаметно выбрался на палубу и спрятался за выступом люка. Фигурка привязанного ушами Андрюшки чернела на фоне угасающего неба. Владик устроился неподалеку, сидел с фотоаппаратом на коленях.
— Ты, мучачо, не расстаешься со своей камерой, как я с пистолетом, — одобрительно заметил Охохито. — Даже в темноте...
— Я жду, когда звезды сделаются яркими, — поделился планами Владик. — Хочу снять ночное небо...
— Грандиозная идея! Думаешь, получится?
— Кто знает...
Паганель дергал струны, извивался в танце и клоунским голосом напевал:
У моей малютки Джулы
Зубки в ряд, как у акулы,
И собой красотка эта
Вся похожа на скелета.
Удается очень редко
Мне обнять мою девицу —
Твердая, как табуретка,
И колючая, как спица...
Дядюшка Юферс, покряхтывая, сказал:
— Давайте-ка не будем про колючих девиц, это тема сухопутная. А у меня вот есть кассета, где умные люди записали морские песни старых парусных времен. Такие, что пели когда-то у нас в «Долбленой тыкве». Сейчас включу, да и подыграю заодно...
— Давай, дядюшка Юферс, — согласился старпом Жора. — Только, если захочешь чихнуть, предупреди нас, мы заранее поляжем носом в палубу, иначе, клянусь дедушкой, нас всех снесет за борт, как миндальные скорлупки при налетевшем ветре...
— Хороший ты моряк, Жора, только язык у тебя устроен несолидно, — вздохнул старый боцман. — Это говорит о том, что я слишком часто угощал тебя маковыми ирисками, когда ты приходил ко мне в таверну с мамой, чтобы купить свежей зелени для салата с крабами. Надо было не ирисками...
— Клянусь дедушкой, в этих словах есть правда, — самокритично вздохнул старпом.
Бывший трактирщик включил плеер.
Над палубой, над темным морем прозвучали мрачные аккорды уже известной песенки о сундучке. Дядюшка перебрал струны гитары. Раздались записанные на пленку голоса:
Стало море злее и угрюмей, ребята,
Плюньте через левое плечо.
Что везем мы в нашем темном трюме, ребята?
Только черный, только черный сундучок —
И молчок!
— Ну вот, опять началось, — успел печально сказать у штурвала Макарони. Его не послушали. Когда начался второй куплет, его подхватил почти весь экипаж «Кречета»:
Ох, боюсь, поглотит нас пучина, ребята.
Не сидеть нам больше в кабачке.
Кто-то, ох, совсем не без причины, ребята,
Воет там при каждом при качке — в сундучке...
Владик в этой песне не отставал от других. И даже Гоша, укрывшись за люком, подпевал себе под нос:
Кто же, ох, скребется в сундучке том, ребята?
Может, просто злая чернота?
Это юнга Генри взял с собою, ребята,
Драного бродячего кота — без хвоста!
Нам приметы злые не указка, ребята!
Бурю одолеем мы легко!
Никогда не верьте глупым сказкам, ребята,
Что беду приносит черный кот!
Наоборот!
Сумрачная вначале песня к концу обрела оптимизм, и ее закончили в соответствующей тональности.
— Макарони, эта песня специально для вас, — решился пошутить Максим, потому что чувствовал: общественное мнение будет на его стороне.
Макарони не отозвался. А дядюшка Юферс сообщил:
— Песню эту сочинили еще в позапрошлом веке. Говорят, какой-то матрос с бригантины «Лакартера», что по-испански, между прочим, означает «портфель».
— А почему портфель? Какое-то не морское название, — недовольно сказал Максим.
— Ха! Не морское... Разве у кораблей всегда морские названия? Скажем, шхуна «Моя красавица» или бриг «Пудель»... Сказано: не название красит судно, а наоборот... А бригантина так называлась, надо думать, потому, что ее капитан, знаменитый Чарльз Роберт Румб, имел одну странную привычку: всегда ходил со старым кожаным портфелем, словно он и не капитан вовсе, а какой-нибудь адвокат или клерк из сухопутной конторы... Некоторые так и думали — те, кто его не знал. Но не знали его только люди, ничего не слыхавшие о флотской жизни. Потому что среди моряков капитан Румб был очень даже знаменит. Был он из той породы морских скитальцев, которые всю жизнь проводят в плаваниях. Воевал он в свое время в Америке за свободу негров, гонялся за работорговцами по всем морям, торговал помаленьку. Бывал и в нашем море... Да где он только не бывал! Сделал несколько открытий в Южном архипелаге. Говорят, там даже есть островок его имени — атолл капитана Ботончито.
— А почему Ботончито? Он же Румб! — сунулся вперед Владик.
— А потому, что прозвище было такое. «Ботончито» по-испански значит «Пуговка». Говорят, был капитан очень малого роста и с носом, похожим на пуговку, оттого и получил такое прозвище. А другие знающие люди говорят, что не оттого. Мол, была в жизни капитана одна история, которую потом рассказывали по всем береговым тавернам...
— Поведай нам, дядюшка Юферс, эту историю, тряхни стариной. Клянусь дедушкой Анастасом, она так и вертится у тебя на языке, — подбодрил старого боцмана Жора.
— Отчего не поведать... если некоторые молодые люди не будут вставлять в нее шпильки.
— Клянусь дедушкой, не будут!
— Ну, ладно... История капитана Румба вообще-то темна и полна загадок. Например, совершенно неизвестно, куда он в конце концов подевался со всем экипажем. Они ушли из нашего моря в какой-то дальний рейс, а потом — сплошная тайна. Бригантину «Лакартера» обнаружили пустой посреди Индийского океана. Всё там было в порядке, всё на местах, паруса поставлены, как при марсельном ветре, а на палубах и внутри — ни души... И говорили потом, что здесь не обошлось без проклятия знаменитого капер-адмирала Джугги Ройбера... Слышали про такого?
Слушатели зашевелились, заговорили, что нет, не слышали и что пусть дядюшка Юферс продолжает поскорее...