— Вот именно, официальный...
— Под ним подписался сам начальник Управления и его два заместителя!
— Интересно, сколько они получили за это... от тех самых затонувших террористов? И от твоего друга дяди Ру-дика...
— Как ты смеешь вести такие гадкие разговоры!
— А это ты ведешь. Я только отвечаю.
— Немедленно в постель! И не смей сегодня выходить из дома...
— Ага. А вы поедете на иномарке дяди Рудика развлекаться в Айвазовск...
— Дядя Рудик поедет по делам фирмы, а я... по своим делам... Девочка моя... Я не меньше тебя грущу о папе, но что поделаешь, раз его больше нет?
— Есть. Я это видела во сне. Я верю своим снам...
Мать сорвалась снова:
— Каким снам, если ты говоришь, что не спала всю ночь!
— Я спала накануне. И еще раньше... И еще...
Мать в сердцах захлопнула дверь.
В другой комнате она пожаловалась новому мужу — лысоватому респектабельному бизнесмену:
— Я не знаю, что с ней делать! Вбила себе в голову всякие фантазии. И хамит не переставая...
— Ничего страшного. Это начинается переходный возраст.
— Слишком рано он у нее начинается! Она еще совсем младенец! Внешне... А по характеру...
— Сейчас все дети взрослеют рано...
В этот день с утра качало заметнее, чем накануне. Пенные гребешки разбивались о наветренную скулу «Кречета», брызгами захлестывало палубу.
Владик и Максим проснулись в своем закутке.
— Ого, покачивает, — сказал Владик, свесив голову с верхней койки. — Я ночью два раза чуть не слетел...
— А я почти не спал, — отозвался Максим. Он лежал вверх лицом, и лицо было недовольным и похудевшим.
— Почему? Думал про Гошин рассказ? Про сокровище?
— Нет... Хотя да. Про это тоже думал. О том, что все это бесполезно...
— Что бесполезно?
— Эта затея... И зря Гоша ввязался в это плавание. Никаких поисков не получится. Все равно мы не попадем в Синетополь и в эти... в Триахтырские катакомбы. Мы идем прямо на Византийск, и дядя Степа не станет менять курс. Тем более что он ничего не знает...
— Гоша же сказал: всякое может быть...
— Мало ли что сказал Гоша. У него крыша сдвинулась на поэзии...
— Разве поэзия это плохо?
— Не плохо, а бесполезно...
— Эй, молодежь! Капитан сказал, что долго и сладко спать можно дома, а не в плавании. И клянусь дедушкой, он прав, — донеслось с трапа.
Ребята выскочили на корму.
Ого! Волны и гребешки были очень даже заметные. Не шторм, конечно, но и далеко не штиль.
У штурвала стоял сам капитан Ставридкин.
— Папа, доброе утро! А почему ты на руле?
— Решил дать ребятам передохнуть. Да и хочу получше понять, каков этот корабль на ходу... Надо держать как можно круче, иначе не вырежемся к Византийску, придется закладывать галс, а это потребует лишнего времени.
Максим, поморщившись от неприятных ощущений, сказал:
— А может быть, есть смысл увалиться и зайти в Синетополь, а оттуда уже выходить на прямую до Византийска?
— Да, посмотрели бы Синетополь! А то я там ни разу не был, — поддержал Максима Владик.
— Мы ведь не в туристическом круизе. Время надо беречь. А у Триахтырского мыса ветры часто устраивают такую кутерьму, что можно сразу не выбраться оттуда...
— Но есть же двигатель, — опять поморщившись, напомнил Максим.
— Двигатель оказался слабенький. Только для прибрежных маневров. Против сильного ветра он не выгребет... Жора, скажи матросам, чтобы выбрали грот до отказа!
Охохито и Паганель раздали на кофель-нагеле капроновый толстый конец, набросили на шкив лебедки, завертели рукоять. Гик с растянутой нижней шкаториной паруса повернулся почти вдоль палубы.
— Макарони, а кто будет подбирать стаксель! — заво-
пил Жора, увидев, что передний парус заполоскало. — Как сказал бы дедушка Анастас, с такими матросами только торговать соленой камсой на старом Пристанском рынке...
Макарони поспешно ухватился за стаксель-шкот. Владик кинулся помогать. Его и Макарони обдало брызгами. Весело фыркая, Владик вернулся на корму. Максим зачерпнул ведерком на тонком пеньковом конце воду, сцепил зубы и окатил себя с головой.
— Железный человек, — сказал Владик.
— А ты разве не будешь умываться?
— Меня уже умыло на баке... — Владик передернул голыми плечами.
Капитан Ставридкин покосился на мальчишек.
— Оделись бы, а то начнете чихать с такой закалкой. И не забудьте про жилеты. Смотрите, сдует с палубы, что тогда?
— А завтракать тоже в жилетах? — насмешливо спросил Владик.
— Тоже! — рыкнул на сына капитан. — Порассуждай еще...
Так они и уселись за узкий стол общего кубрика.
— По причине качки придется обойтись консервами, — объявил дядюшка Юферс.
Уже вполне освоившийся в экипаже Паганель весело спросил:
— Неужели вы, господин Юферс, разучились готовить завтраки и обеды при волне? Говорят, раньше вы это делали, как мастер...
— Дело не во мне, а в плите. Там заедает карданный подвес. Чай я еще сумел вскипятить, а с кашей придется подождать...
Максим лениво колупнул в консервах ложкой и отодвинул банку. Хлебнул из кружки и опять поморщился.
— Извините, можно я выйду на палубу?
— Валяй, — разрешил командовавший за столом Жора. — Только держись там крепче. — И когда Максим, расплескивая чай, выбрался из кубрика, старпом заметил: — Клянусь дедушкой, нынешняя легкая качка не способствует аппетиту мальчика. Будем надеяться, что это ненадолго... А как себя чувствует младший Ставридкин?
— Он чувствует себя нормально! — отрапортовал Владик. — Потому что с ним вот... — И он показал Андрюшку, который сидел у него на колене.
— В талисманах есть великая сила, когда они добрые, — понимающе сказал Макарони.
— Это не талисман, а просто Андрюшка, — слегка обиделся за любимого зайца Владик.
— А чего ж! Одно другому не мешает, — заметил Макарони. — Ты бы дал Максу подержать его за уши, у того тоже укачка прошла бы...
— Пойду дам, — согласился Владик. — Дядя Жора, можно?
— Можно... Хотя, клянусь дедушкой, от морской болезни лучшее лекарство — работа. Охохито! Ты ведь у нас мастер по узлам и сплесням. Найди для мальчиков хорошие пеньковые концы и покажи, как их сращивать по всем законам такелажного дела. Будем считать, что это в программе обучения нашей молодежи морским наукам.
Когда Владик оказался на палубе, он увидел, что Максим стоит у борта, не прячась от брызг и перегнувшись через релинги. Встал рядом.
— Максим, ты как?
— Что «как»? — слегка огрызнулся тот.
— Сильно... умотало?
— Я не делаю из этого трагедии, — с остатками твердости сказал будущий капитан.
— Ну и правильно... Ты не стесняйся, это со многими бывает. Ты же сам говорил про Нельсона...
— Я не стесняюсь. Но и гордиться тут, к сожалению, нечем... — он опять перегнулся через поручень.
— Подержи Андрюшку за уши, станет легче, — посоветовал Владик и протянул Максиму зайца головой вперед.
Максим помотал головой:
— Не поможет.
— Зря ты не веришь. Мне вот помогает...
— А мне не поможет. — Максим измученно и виновато улыбнулся. — Андрюшка на меня наверняка обиделся. За то, что я не захотел рядом с ним сниматься...
— Андрюшка никогда не обижается! Он добрее всех на свете! Держи...
Максим опять слабо улыбнулся и подержал в пальцах тряпичные заячьи уши.
— Эй, мучачос! — окликнул их Охохито. — Пошли в кокпит, старпом велел вас взять в работу. Каждый юнга должен знать, с какого конца за какой трос хвататься...
Они устроились в кокпите позади штурвала. Капитан Ставридкин иногда оглядывался на них, но довольно рассеянно, его заботила проблема оптимального выбора курса. Охохито показал мальчишкам загнутую деревянную штучку.
— Это, дорогие мои, называется «свайка». Первый инструмент всякого, кто занят делами с концами и тросами. Берутся два конца, надо их срастить. Срастишь плохо — дело может кончиться визитом к акулам... Это в школе, если плохо приготовишь урок, самое плохое — что? Ну двойка, ну нахлобучка или в самом худшем случае — папин ремень... А море за плохие уроки двоек не ставит. Ему в общем-то все равно, как ты учишься. Бывает, полетел конец — и нет человека, а то и всего корабля. А потому глядите и учитесь, мучачос...
В это время в Синетополе, во дворе с шумящими каштанами девочка Ника качалась на качелях. Ветер трепал ее разноцветное платьице и волосы. У подъезда стояла готовая в дорогу иномарка. Мать Ники и дядя Рудик собирались в поездку.
Мать сказала от дверцы машины:
— Ника, девочка моя, подойди сюда.
— Зачем?
— Подойди, я сказала. Разве это трудно? Мы уезжаем до вечера.
Ника прыгнула с качелей и подошла, глядя в сторону. Прежде чем она успела увернуться, мать поцеловала ее в щеку.
Дядя Рудик не решился на поцелуй: Ника смотрела на него спокойно, но выразительно.
— Будь умницей, — сказала мать. — Погуляй, а потом ступай домой и займись французским. Не забывай, что у тебя задание на лето.
— А оно мне надо, это задание?
— Но иначе тебя не оставят в лицее!
— А я просилась в этот лицей?
— Какая ты неблагодарная! Дядя Рудик столько сил потратил, чтобы записать тебя туда!
— Я все равно вернусь в старую школу...
— Ты невозможная девчонка!..
Дядя Рудик взял жену за локоть.
— Юточка, пора ехать. Ника шутит. Все будет в порядке, верно, девочка? — И он бодро подмигнул падчерице. Та ответила соответствующим взглядом.
Иномарка с шуршанием укатила со двора.
Ника постояла, опустив руки, мотнула головой и снова прыгнула на доску качелей. Качнулась раз, другой. Разноцветное платьице опять затрепетало, как флаг...
А яхт-клубовский флаг, под которым шел «Кречет», трепетал на ахтер-штаге в потоках морского ветра. Ветер дул почти навстречу, курс был самый крутой бейдевинд...
Охохито проверял работу ребят.
— М-да, мучачо, это, надо сказать, получилось у тебя не очень красиво, — сказал он Владику и покачал в пальцах пеньковый трос с плетеным утолщением на конце. — Напоминает ужа, проглотившего зазевавшегося ежика...