[31].
Изгнанный из-за политического соперничества из родной Флоренции под страхом казни, Данте писал не только главное свое поэтическое произведение, но и трактаты, которые должны были стать введением в современную политику. Один из них парадоксально называется «О народном красноречии», создавался он в 1303–1305 годах, вскоре после изгнания, но остался незавершенным. В самом названии был вызов: народная речь всегда считается слишком практичной и плохо организованной; ее могут назвать меткой, вспоминая поговорки или обобщающие образы, но не назовут красноречивой. Красноречие – удел профессионалов в суде или государственном управлении. Но Данте имел в виду, что в конце концов все люди способны к суждению, способны распознавать добро и зло и могут объяснить самим себе, в чем они были неправы. Значит, все люди рассудительны и красноречивы. Пусть даже это не какая-то большая речь о множестве дел, но разговор с собой – это разговор вполне разговор оратора, призыв к самому себе измениться и стать лучше.
Согласно Данте, все люди от природы склонны быть красноречивыми, даже женщины и дети, в его времена не читавшие ни одной книги. Так происходит просто потому, что даже человек, не умеющий читать и писать, все равно уже вовлечен в диалог. Книгой для него становится речь матери или кормилицы, следующими книгами – разговоры с друзьями. Если человек выучится грамоте, то он просто узнает, что друзей у него много, и посредством книг сможет общаться с умершими. Книги не сделают человека намного красноречивее, просто невидимых друзей у него, а значит и таланта станет больше. Но книжная речь требует усидчивости, а Данте требует смелости больше, чем усидчивости, а смела устная речь, причем смелости надо учиться с детства. Данте впервые говорит о том, что родная речь – это не просто естественный навык, а это ценность, это особый опыт любви и дружбы, особый опыт благородной рыцарской смелости, доступный даже ребенку:
Так как нам не известно, чтобы кто-нибудь раньше нас излагал учение о народном красноречии, а таковое именно красноречие, мы видим, совершенно необходимо всем, потому что им стремятся овладеть не только мужчины, но даже женщины и дети, поскольку оно им по природе доступно, то, желая как-нибудь просветить рассудок тех, кто, точно слепцы, бродят по улицам, постоянно принимая то, что спереди, за то, что сзади, мы, по внушению Слова с небес, попытаемся помочь речи простых людей, не только черпая для столь объемистого сосуда воду нашего ума, но смешивая лучшее из полученного им или заимствованного у других, дабы могли мы отсюда напоить жаждущих сладчайшим медвяным питьем. Но потому, что всякое учение надо не только показать, но и раскрыть его предмет, чтобы стало известно, чем оно занимается, мы заявляем, сразу приступая к делу, что народной речью называем ту, к какой приучаются младенцы от тех, кто при них находится, как только начинают они разбираться в словах; или, короче говоря, народной речью мы считаем ту, какую воспринимаем, подражая кормилице без всякой указки. Есть затем у нас и вторичная речь, которую римляне называли грамотной. Такая вот вторичная речь имеется и у греков, да и у других народов, но не у всех; навыка в этой речи достигают немногие, потому что мы ее выравниваем и обучаемся ей со временем и при усидчивости. Знатнее же из этих двух речей народная; и потому, что она первая входит в употребление у рода человеческого, и потому, что таковою пользуется весь мир, при всем ее различии по выговорам и словам, и потому, что она для нас естественная, тогда как вторичная речь, скорее, искусственная. Об этой знатнейшей речи мы и намерены рассуждать[32].
Народный язык, простой, на котором говорит любая мама или няня, – это для Данте и самый благородный язык. Это не просто благородство рабочих профессий или уважение к человеку труда, о котором мы знаем из лозунгов советского времени. Просто для Данте каждый человек в душе аристократ. Каждый человек хочет добра другому человеку, хочет быть вместе с другими людьми, умеет влюбляться, помогать, дружить. То, что много вокруг жадных и злых людей, просто доказывает искажение первичного благородства в низких исторических обстоятельствах, которым некоторые люди по малодушию поддаются.
Но как раз развитие народного красноречия для Данте – это главный способ преодолеть историческое унижение, стать благородным «без всякой указки». Где люди начинают друг другу указывать, что и как делать, следить друг за другом и доносить друг на друга, там социальная жизнь быстро портится. А подвиг совершается без указки. Честным, щедрым, великодушным человек становится без указки. Родной язык, с его великодушием смыслов, с размаху открывающий ребенку весь мир, – главная порука нового всенародного аристократизма.
Далее Данте пишет, что речью обладает только человек. Ангелы просто отражаются в зеркалах чистоты друг друга, бесы лишь повторяют то, что уже знают о себе, животные подражают чужим голосам, а Валаамова ослица выступает ситуативным музыкальным инструментом одного из ангелов. А вот люди все разные: мы все мыслим немного по-разному, поэтому не можем в большинстве случаев понимать друг друга с полуслова. Речь – это чудесный универсальный инструмент, позволяющий вести диалог. Речь – это первый гражданский институт, предшествующий морали, праву и системе государственного управления, она заставляет всех людей с уважением относиться друг к другу и спрашивать совета в сложных обстоятельствах.
Более того, согласно Данте, родной язык заключает в себе знание о Боге как высшем принципе всего существующего. Так, первым словом Адама было эмоциональное восклицание «Эль», что-то вроде радостного «ла-ла», первого детского лепета. Но «Эль» – это и библейское имя Бога. Тем самым, Адам был первым образцовым ритором в первом же своем выступлении: сказав всего лишь слово в один слог, он произнес целую красноречивую речь о том, что Бог благ, что от Бога всякое благо и всякая радость и всякая радость спасительна. Если бы не эгоистическая речь змия-дьявола, с ее подменой понятий и уродством, то Адам продолжал бы свои все более красноречивые и совершенные выступления и стал бы величайшим оратором-богословом:
Итак, на основе разума мы веруем, что речь сначала была дарована Адаму, тотчас по воплощении его Творцом. А относительно того, какое слово прежде всего произнес первый заговоривший, я не колеблясь скажу, что это слово значило Бог, то есть Эль, либо в виде вопроса, либо в виде ответа. Нелепо и явно противно разуму полагать, что человеком было названо что-либо раньше, чем Бог, потому что Им и по Его образу и подобию был сотворен человек. Ибо, как после грехопадения рода человеческого речь каждого человека стала начинаться с «увы», так, разумеется, появившийся до этого начал с радости; а так как никакой радости нет вне Бога, то вся она в Боге и Сам Бог есть всецело радость; из этого следует, что первый заговоривший сперва и прежде всего сказал «Бог». Отсюда, раз выше мы говорим, что первый человек начал свою речь с ответа, возникает и такой вопрос: был ли это ответ Богу; ибо если Богу, то Он, очевидно, оказался бы говорившим, что, видимо, противоречит высказанному выше. На это, однако, мы говорим, что вполне возможно было ответить на вопрос Бога и не следует из этого, что Бог говорил посредством того, что мы называем речью. Ибо кто же сомневается, что все существующее склоняется пред волею Бога, Коим все и создано, Коим сохраняется, Коим также все управляется? Следовательно, раз властью низшей природы, служительницей и творением Бога, движется воздух с такими мощными изменениями, что гремит громом, сверкает молнией, изливается водой, сыплет снегом, мечет градом, то не подвигнется ли он властью Бога к звучанию некими словами, коль разделяет их Тот, Кто разделил и большее? Разве не так? Итак, мы уверены, что и на это, и на другое дан достаточный ответ[33].
Адам для Данте – образцовый аристократ, он создает искусство для искусства, он исполнен достоинства, хотя нет еще других людей, которые бы его слушали. Согласно Данте, достоинство человека состоит в том, чтобы быть услышанным. Слышать могут и животные, они любят обращенную к ним ласковую речь. Но если человек услышан, то он возведен в достоинство, его ценят, его чтут, без него уже не мыслят жизни. Быть услышанным – это и быть награжденным достоинством:
Полагая же не без разумных оснований как по низшим, так и по высшим явлениям, что первый человек прежде всего обратил речь к Самому Богу, мы разумеем, что он, сначала заговорив сам, затем незамедлительно продолжал говорить, будучи вдохновлен одухотворяющей Добродетелью. Ибо мы полагаем, что человеку более человечно быть услышанным, чем слушать, лишь бы его слушали и он слушал как человек. Следовательно, если Тот, Кто есть Творец, и Начало совершенства, и Любовь, исполнил Своим дуновением первого из нас всяческого совершенства, мы ясно понимаем, что благороднейшее живое существо не прежде начало слышать, чем было услышанным. Если же кто-нибудь, возражая нам, укажет, что нецелесообразно было ему говорить, так как он был пока единственным человеком, а Бог без слов постигает все наши тайны даже раньше нас, то мы с должным при суждении о вечной воле благоговением говорим, что, пусть даже Бог ведал или, вернее, предведал (а это для Бога одно и то же) помыслы говорящего вне его речи, Он позволил, однако, и ему говорить, дабы в изъяснении столь великого дарования прославился и Сам благостно одаривший. И отсюда мы можем вполне определить то место, где впервые раздалась речь; ибо если человек был одухотворен вне рая, то вне его, если же в нем, то, несомненно, в нем и было место первой речи[34].
Данте изобразил Адама райским оратором, для которого рай – самый подходящий театр для публичных выступлений. После грехопадения этот театр опустел и разорился, а после Вавилона люди разошлись по разным странам, плотники не понимали каменщиков, и в результате образовались разные народы, каждый со своим родным языком. Даже в одной Италии есть три основных диалекта и не меньше четырнадцати наречий. Вернуться к латыни в качестве общего языка Италии уже невозможно – родные языки у итальянцев другие, а каждый язык и диалект имеет свои преимущества и недостатки. Какой-то очень певуч, какой-то краток и точен – но ни один из диалектов тоже не может притязать на звание общего итальянского языка.