За оградой послышались чьи-то быстро приближающиеся шаги и звонкие голоса. Князь прислушался — кажется, возвращались слуги. Ну да, они. Вот — радостный голос Чена, а вот — какой-то недовольный — Лэй.
— Хозяин нас похвалит, вот увидишь, Лэй! — громко говорил, почти кричал Чен. — Ведь мы же выполнили его поручение.
— За это не нужно хвалить. Это и так само собой разумеется.
— Ох, и зануда же ты, Лэй! Недаром господин Цзяо...
Цзяо?!
Баурджин вздрогнул. Ага! Вот и проговорились... Впрочем, чего уж — и так было ясно.
— Закрой свой рот, Чен, — зло прошипела Лэй. — И никогда больше не упоминай... э... имя того, кого ты только что назвал, иначе...
— Да ладно тебе. — Судя по голосу, Чен явно был испуган.
Нойон покачал головой — жаль, что они так быстро пришли. Была бы подлиннее ограда — может, удалось бы услышать и ещё что-нибудь интересное.
Первым во двор вошёл Чен:
— Ну наконец-то пришли. Интересно, где шляется Лао? Ой! Хозяин!
Он — и возникшая следом Лэй — почтительно поклонились.
Баурджин поднялся со скамейки и повелительно махнул рукой:
— Идите в дом. Там и доложите.
Из всех названных Баурджином городских лавок киданьскими рукописями торговали в двух — в лавке старого Сюй Жаня, что у южных ворот, и совсем рядом — у старьёвщика Фэна, проживавшего, как и сам нойон, в восточном районе, только ближе к городской стене.
— Вообще, я заметила, все торговцы как-то презрительно отзывались о киданьских свитках, — подумав, дополнила доклад Лэй. — Говорили, что не такие уж они и старинные и что настоящие ценители древностей их никогда не купят.
Хм... вот, значит, как. Не купят... Ладно.
К старьёвщику Баурджин наведался поутру, едва только позавтракал. Поручив старику Лао навести в доме порядок, князь отправил остальных слуг на рынок, дав денег и наказав много чего купить. Лэй было встрепенулась — кто же будет охранять хозяина? Но Баурджин бросил на неё столь гневный взгляд, что даже эта боевитая девушка покорно опустила очи, лишь прошептав, что вообще-то она — охранница господина.
— Ага, охранница, — усмехнулся князь. — Вчера-то меня никто не охранял, и ничего — как видите, жив и даже, можно сказать, вполне счастлив. В общем, вперёд, на рынок, и никаких мне возражений, поняла, Лэй?
— О да, мой господин.
— Ну, вот то-то.
Выпроводив наконец слуг, Баурджин оделся понеприметнее, как одеваются средней руки торговцы или шэньши низших рангов, — в синий, без особых изысков халат, подпоясанный узеньким красным поясом, узкие чёрные штаны и кожаные башмаки с квадратными носами. Надел на голову круглую чёрную шапочку и, напомнив слуге, чтоб, как явятся Лэй с Ченом, отправлялся заказывать рамки, покинул уютное жилище и направился по узенькой улочке, ведущей к центральному тракту, что пересекал с востока на запад весь город.
Солнце едва взошло, и над городскими стенами колыхался идущий с реки Тайцзыхэ туман. Он клубился, перелезал, словно взошедшее тесто, квадратные зубцы стен, расплывался по улицам желтоватым, быстро редеющим маревом. И всё же ясно было: ещё час-другой — и от исполинской квашни тумана останутся лишь жалкие клочки, а к полудню исчезнут и они.
Сотни людей — мелкие торговцы, низшие чиновники, каменщики в заляпанных извёсткой халатах, продавцы воды и лепёшек, слуги, носильщики — деловито двигались по главному тракту в направлении к центру — к рынку, к пагодам, а кто и к императорскому дворцу, жёлтая, позолоченная солнцем крыша которого была видна практически отовсюду. Молча никто не шёл, все переговаривались, переругивались, смеялись, а кое-кто — даже пел песни.
— Поберегись! Поберегись! — раздались вдруг громкие крики.
Послышался стук копыт, и на тракте показались всадники — трое, на вороных конях, в пластинчатых панцирях, надетых поверх серых воинских халатов, в сапогах, с короткими копьями-гэ, с мечами, болтающимися у пояса в ножнах.
— Поберегись! Поберегись!
Наклоняясь, воины на скаку лупили зазевавшихся тупыми концами копий — как видно, расчищали дорогу какому-нибудь знатному вельможе. Ага, да вот он и сам показался — в красном с жёлтой оторочкой халате, верхом на белом коне, с чванливым лицом. В седле сидел как влитой, значит, не ханец, чжурчжэнь.
Баурджин поспешно отскочил в сторону — не хватало ещё отведать палки, обернулся, почувствовав, что едва не сбил кого-то с ног. Ну да — чуть не зашиб какого-то мелкого человечка в вишнёвого цвета халате, недорогом, но и не сказать, чтоб дешёвом. Наверное, шэньши.
— Прошу простить меня, уважаемый... — начал было нойон, но тут же замер, увидев совсем рядом, за шэньши, поспешно отвернувшегося человека. Мало того, человек этот не только отвернулся, но и побежал, стремясь побыстрее раствориться в толпе, что, надо сказать, вполне ему удалось. Впрочем, Баурджин вовсе и не собирался за ним гнаться — не так уж и хорошо князь пока знал город. Хотя... И этот ведь, похоже, не знал — иначе бы бросился в какой-нибудь проулок, а не в толпу. Ишь, оглянулся... А вот это он сделал зря!
Баурджин успел-таки разглядеть серые, спутанные, словно пакля, волосы. Тот самый старик! Наверняка тот самый! О ком говорили слуги. Интересные дела... Что, Цзяо Ли оказался настолько умён, что приставил к несчастному беженцу ещё одного соглядатая? Тогда бы они не упомянули этого старика, зачем? А что, слуги точно присланы градоначальником? Ну да... его подарок... А вообще, надо получше это всё проверить.
И в следующий раз надо будет просто взять с собой Лэй. Но пусть идёт не рядом, а позади, пусть увидит этого противного старика, выследит. А уж потом можно будет и решить, что делать.
Придя к такому выводу, Баурджин слегка повеселел, пересёк наконец шумный тракт и, насвистывая, направился к видневшейся неподалёку крепостной башне с крышей из синей черепицы. Как и предполагал князь, утренний туман быстро рассеивался, вскоре стало тепло, и в голубом, почти летнем небе радостно засияло солнце. Ласковый ветерок шевелил листья деревьев — тополей, клёнов и лип. Откуда-то, вероятно с пристани, несло свежей рыбой. Ах, до чего ж чудесной выдалась погодка — сухо, солнечно, но не жарко. Осень. Похоже, это здесь самое золотое время.
— Эй, сяо! — Баурджин подозвал мальчишку-водоноса. Вообще князь сначала подумал, как его позвать, а уж потом крикнул: «Сяо!» Помнил, что от рождения до четырёх лет ребёнок у ханьцев зовётся хуан — молокосос, потом, примерно до шестнадцати лет, сяо — малыш, с шестнадцати чжун — средний, ну, а с двадцати одного до шестидесяти дин — тягловый. А уж потом лао — старик. Водоносу явно ещё не было шестнадцати, значит, всё правильно — сяо.
— Хотите воды, господин? — Мальчишка ловко вытащил из лохмотьев деревянный стаканчик и, плеснув в него воды, с поклоном подал князю. — Пожалуйста, пейте. Это очень вкусная вода, господин, я специально хожу за ней в горы, к роднику.
Вода и в самом деле оказалась вкусной и холоднющей — аж заломило зубы.
— Благодарю. — Напившись, нойон, протянул парнишке мелкую монету с квадратной дырочкой посередине.
— Пейте на здоровье, уважаемый господин. — Смуглое лицо мальчишки озарилось широкой улыбкой. — Хотите ещё?
— А, пожалуй, — махнул рукой Баурджин. Что-то показалось ему странным в этом босоногом пареньке-водоносе. Вот только что?
— Прошу, господин.
Что? Вроде совсем обычный пацан. Обычный... Вот именно! Обычный... скажем, для какого-нибудь московского дворика, или для сибирской деревушки, или даже, скажем, для кочевья найманов или татар. Но только не для здешних мест! Глаза-то у пацана оказались серые, даже с зеленоватым отливом, и большие, вовсе не узкие щёлочки. И русые... нет, тёмно-русые волосы. И веснушки! Даже сейчас, осенью. Вполне европеоидного облика парень, можно сказать — земляк.
— Как тебя зовут, сяо?
— Дэн, господин. Некоторые называют меня — Дэн Веснушка.
— Ты не здешний, Дэн?
Парнишка покачал головой:
— Нет, я родился здесь. Только родителей своих не помню — я ведь подкидыш. Отец вроде был откуда-то из далёкого далека. Так говорила бабушка Лянь, которая меня выкормила и воспитала. Увы, и её третий год как нет в живых.
— Ты понимаешь какой-нибудь иной язык, кроме ханьского? — спросил Баурджин по-монгольски. Затем то же самое повторил на наречии меркитов, найманов, татар...
Паренёк недоумённо хлопал глазами. Ну да, откуда он может знать, он же родился и вырос здесь, в Ляояне, а мать свою не помнит. И всё же — земляк...
Баурджин неожиданно для себя улыбнулся — вот ведь, приятно на душе стало, словно вдруг увидел приятеля с того ещё, прежнего времени, из великой эпохи парашютных вышек, Осоавиахима, серебристых, рвущихся к небу планеров и авиеток.
— Говоришь, ты носишь воду с гор? А где здесь горы?
— Там. — Парнишка махнул в сторону городских стен, потом немного подумал и пояснил: — Там вообще-то не горы, сопки. Но высокие.
— И ты каждый день туда ходишь? — заинтересовался нойон.
— Да раза по два, а летом, в жаркие дни, — и все три. Все знают, самая лучшая в городе вода — у меня, Дэна Веснушки! — Пацан с гордостью посмотрел вокруг, словно бы ожидал, что немногочисленные уже прохожие с жаром кинутся подтверждать его слова.
— И что, стражники тебя пропускают? — с наигранным удивлением спросил Баурджин.
Гордости в серых глазах паренька стало ещё больше.
— Пропускают, а как же! Просто надо уметь договариваться.
— Ты, я вижу, умеешь?
— Ещё бы!
Вот так... Князь ещё не знал, какую выгоду для себя сможет извлечь из этой мимолётной встречи, но ничуточки не сомневался, что сможет. Паренёк-то шастает туда-сюда за Восточные ворота, и ни у кого из стражников это, похоже, не вызывает никаких подозрений. Здорово!
— Вот что, Веснушка, — оглянувшись по сторонам, — а вдруг где-то здесь поблизости шатается тот самый мерзкий старик с волосами-паклей? — Баурджин постарался придать своему лицу самое серьёзное выражение. — Твоя водица и в самом деле весьма вкусна. Но вот твой вид... Что, маловато покупателей?