Ну уж, с мальчиками — это явный перебор, подумал нойон, но вслух ничего говорить не стал, а лишь улыбнулся и посмотрел сквозь раздвинутые двери на улицу, освещённую разноцветными фонариками и жёлтыми звёздами.
— Ещё не так уж и поздно, дружище, — перехватив его взгляд, хохотнул Юань Чэ. — Кстати, у меня есть паланкин — я обязательно одолжу его вам, ведь вы живёте неблизко.
Баурджин замахал руками:
— Право, не стоит!
— Нет, нет, нет! Ничего и слышать не хочу, уважаемый Бао! Потом, случись что с вами, до конца дней своих буду себя корить. Вы этого хотите, Бао?
— Ну что ж. — Нойон всё же дал себя уговорить, тем более что в паланкине можно было спокойно побеседовать с Юань Чэ с глазу на глаз, без лишних ушей.
— Тогда — едем! — тут же распорядился поэт. — Прощай, Лю, завтра увидимся. Привет остальным.
— Удачной дороги, — улыбнулся шэньши и, посмотрев на Баурджина, добавил: — Был рад познакомиться.
— Взаимно, господин Лю!
Паланкин поэта — большие носилки с пологом из зелёного, расшитого золотистыми драконами шёлка — имел вид не богатый, но и не бедный. Не «ЗиМ», но и не «четыреста первый» «москвич», скажем так — «победа». Как раз то, что и требуется истинному служителю муз.
Двое носильщиков — мускулистые, голые по пояс парни, сидевшие на корточках близ носилок, — при виде хозяина проворно вскочили на ноги.
— Прошу! — Юань Чэ гостеприимно откинул полог.
Поблагодарив, Баурджин с удобством расположился на мягких подушках.
— Домой! Только не слишком быстро, — усаживаясь напротив, громко распорядился поэт и тут же пожаловался на носильщиков: — Плачу этим бездельникам столько, сколько ушло бы на содержание пары добрых лошадей. Правда, на лошадях здесь не везде проедешь... к императорскому дворцу, например, запрещено.
Князь кивнул:
— Понятно. И часто вы бываете во дворце, Юань?
— Когда приезжает император, — просто ответил поэт. — Видите ли, он заказал мне две оды. И заплатил весьма щедро.
— Счастье для подданных — иметь такого властителя!
— Поистине счастье.
Дюжие носильщики несли паланкин умело и плавно, и Баурджин вынужден был признать, что и сам бы не отказался заиметь подобное средство передвижения. А что — удобно и не трясёт. Что же касается так называемой эксплуатации человека человеком, то вряд ли эти здоровяки-носильщики слишком уж утруждались — чай, не камни на каменоломне таскали, да и больше отдыхали, чем работали. Доставили хозяина куда надо, и сиди отдыхай, точи лясы. Как пояснил поэт, устроиться носильщиком паланкина считалось среди простого народа большой удачей, можно сказать, подарком судьбы.
Баурджин быстро придумал, с чего начать разговор — уж конечно, никак не сразу с Елюя Люге. Нет, с другого.
— Сегодня на нас напали разбойники! Представьте, Юань, — прямо в коридоре заведения тётушки И! Запрыгнули на второй этаж, напугали несчастную девушку. Пришлось их выкинуть.
— Вон оно что! — Поэт явно встревожился. — Значит, они и сюда добрались. Совсем обнаглели.
— Вижу, сии лиходеи вам хорошо знакомы? — удивился князь.
Хозяин паланкина потёр переносицу:
— Не то чтобы знакомы... Но я про них много чего слыхал. Странно, что вы не слышали. Ах да, вы ж чужестранец. Прошу извинить, сейчас поясню. В общем, это такая банда — «красные шесты»...
— Почему красные?
— Потому что шесты у них — красные. Говорят, что — от крови жертв, но, думаю, — врут. Эти разбойники с помощью своих шестов ловко запрыгивают на верхние этажи богатых домов, дворцов, пагод — ну, а дальше что им в руки попало, то пропало.
— Ну, это ясно... О, боги! Ведь забыл, забыл предупредить о нападении тётушку И. А ведь обещал!
— Ничего, я скажу слугам — сбегают предупредят, — засмеялся Юань Чэ. — Там, за столом, вы, кажется, говорили про какую-то старинную книгу?
— Да, недавно приобрёл, — тоном беспросветного простака-провинциала произнёс Баурджин. — Думал — эпохи Пяти Династий, а оказалось — киданьская.
— Киданьская? — Не выдержав, поэт весело рассмеялся. — Здорово же вас нагрели, дружище! Смею вас уверить, киданьские книги — не такие уж и старинные. Кстати, сколько вы заплатили?
— Связку монет.
— Связку цяней... Полную?
— Увы, полную.
— Ай-ай-ай! — Юань Чэ участливо поцокал языком. — Не знаю даже, как вас и утешить. Постойте-ка! — Широкое лицо его вдруг озарилось улыбкой. — Вы вот что... Вы давайте-ка, подарите эту книгу нашему общему знакомому тысячнику Елюю Люге!
— Елюю Люге? — Баурджин сделал вид, что напряжённо вспоминает, о ком же это вдруг зашла речь.
— Ну, такой красивый мужчина с лихо закрученными усами, кидань, мы с ним сидели в гостях у Лу Синя-шэньши.
— А! — Князь стукнул себя по лбу. — Кажется, вспомнил. Так он — кидань?
— Именно! И знаете, из тех, кто кичится своей бывшей империей — Ляо. Ещё повезло, что Елюй Люге — тысячник в дальней крепости, жил бы здесь — давно попал бы под особое наблюдение. Чжурчжэни не очень-то любят киданей, точнее сказать — наоборот! — Поэт снова погрозил пальцем и пьяно захихикал.
Баурджин еле сдерживал радость. Вот как всё хорошо складывается — теперь можно безо всякой опаски встретиться с Елюем Люге и, если что, сослаться на совет Юань Чэ, поэта.
— Знаете что, Бао? А давайте-ка песню запоём, а?
— Песню?
— Угу... Да так запоём, чтоб... чтоб в Южной столице — и то слышно было. И-и-и-и...
Юань Чэ пьяно взмахнул рукой и, повалившись на подушки, громко захрапел.
— Эге, да вы, батенька, совсем надрались, — покачал головой Баурджин. — Однако, наверное, скоро приедем.
Откинув нетерпеливым жестом полог, князь выглянул из паланкина, всматриваясь в тёмную пелену опустившейся на город ночи. Было тепло и влажно, звёзды на небе спрятались за чёрными тучами, и уже начинал накрапывать дождик. Быстро же изменилась погода. Ну, оно и понятно — осень. Та самая, что лучше трёх вёсен, — Баурджин улыбнулся, вспомнив монгольскую поговорку, и вдруг пристально впился взглядом во тьму. Луч дрожащего света, вырывавшийся из неплотно прикрытой двери какой-то корчмы, выхватил из темноты две низкорослые фигуры, явно бежавшие за носилками. Неужели — те самые?! Как их? «Красные шесты»! Нет, не может быть... Неужто они настолько мстительны, что... Или это какие-нибудь другие лиходеи, прельстившиеся богатым паланкином?
— Приехали, господин!
Носильщики остановились и плавно опустили носилки.
— А, что? — проснувшись, захлопал глазами поэт.— Ах, приехали. Это хорошо, что приехали, это очень хорошо... Вот что, парни! Теперь доставьте домой моего друга господина Бао — и до полудня свободны.
— Можем мы зайти в корчму, господин? — тут же поинтересовался один из носильщиков.
— Можете. — Юань Чэ милостиво кивнул. — Только сперва доставьте.
— Будет исполнено, хозяин! — разом гаркнули парни. — Куда везти господина?
— В квартал Синего дракона, — быстро пояснил Баурджин. — Рядом с домом каллиграфа Пу Линя, недалеко от Восточного рынка.
— Не извольте беспокоиться, довезём, господин!
Простившись с поэтом, нойон развалился на подушках и вскоре заснул под мерное покачивание носилок. Разбудили его холодные капли — полог всё ж таки быстро промок — и ругань носильщиков. Баурджин прислушался.
— Восточный рынок — там! — говорил один из парней. — Во-он за той пагодой.
— Да нет, не за пагодой, а совсем в другой стороне, ближе к стене.
Ага... Похоже, заблудились.
— Ребята, а ну-ка, опустите носилки, — выглянув, попросил князь. — Сейчас сам посмотрю.
Выбравшись из паланкина, он осмотрелся — всё так же моросил дождь, нудный, но, слава богу, тёплый, кое-где в разрывах туч сверкали желтизной звёзды. Вот на миг показалась и луна, вернее, её кусочек. Тускло-серебристых лучей ночного светила оказалось вполне достаточно для того, чтобы Баурджин смог разглядеть на углу дом своего соседа, каллиграфа Пу Линя. Ну да, это именно его дом, вон и крыша, и вишня рядом с оградой.
— Всё, приехали, парни, спасибо, — поблагодарил Баурджин. — Вон мой дом, рядом.
— Рады стараться, господин! — совсем по-армейски отозвались носильщики и, вмиг подхватив паланкин, скрылись в дождевой мгле.
А нойон с улыбкой направился к дому. Правда, не дошёл...
Каким-то шестым чувством, краем глаза Баурджин заметил метнувшиеся к нему тени с длинными копьями... Не с копьями, нет, — с шестами!
Ввух!!!
Кончик шеста со свистом пронёсся над его головою. Баурджин едва успел присесть, если б чуть-чуть промедлил, то...
Ввух!!!
Ещё удар... Ещё!
Что делать? Нападавших — двое. Те самые, низкорослые. Проследили! Хорошо хоть, темно. Хотя нет — предательская луна появилась вдруг в небе во всей своей подлой красе. Разбойники выставили вперёд шесты... оп! Перехватили их неуловимым движением... и ещё, и ещё... так, что шесты закружились, словно вертолётные лопасти, — ой, как ловко с ними управлялись низкорослые лиходеи!
Ввух!!! Ввух!!!
Ну точно вертолёты!
Попадёт таким пропеллером по шее — мало не покажется. Да и не только по шее. Жаль, нет с собой сабли, не положено горожанам с саблями на боку шастать, только кинжал имеется... Ага...
Издав жуткий крик, Баурджин вдруг растянулся в луже.
— Готов! — торжествующе вскрякнул один из врагов.
— Иди проверь его, Цюй, — приказал второй. — Если нужно — добей.
— Сам знаю.
У самой лужи послышались по-кошачьему мягкие шаги... Опаньки! Наклонился... Баурджин резко вонзил кинжал в грудь лиходея, почувствовал, как потекла между пальцами липкая горячая кровь. Разбойник даже не дёрнулся — столь профессионально и хладнокровно был нанесён удар.
— Что ты там возишься, Цюй? — нетерпеливо закричал второй.
Выдернув клинок, Баурджин отпихнул мёртвое тело и, резко вскочив на ноги, метнул кинжал в оставшегося врага. Попал бы... если бы не шест, коим ловко воспользовался бандюга! Лишь чуть шевельнулся кончик — и отбитый кинжал улетел бог весь куда. А Баурджин остался безоружным.