Кто и что искал в его доме? Чен? Лэй? Лао? Что ещё разнюхал Ба Дунь и особенно его конкурент Мао Хань? И главное, когда придёт караван из Баласагуна? Тот самый, который должен был привести деньги и забрать подготовленные сведения. Когда же, когда же он придёт? Сейчас или через месяц-два? Ох, плохо без связи. Так и представляется — была бы рация... Точка-тире точка-тире... «Торговец» — «Центру». Красота! И не нужно никаких караванщиков, никаких связников, одни батарейки да рация. Да, и ещё радистка, желательно — красивая.
— У Чена появился новый пояс, — как-то вечером произнёс Игдорж — они с князем как раз играли в шахматы. — Жёлтый такой, красивый.
— И что? — Баурджин переместил ладью на две клеточки вправо. — Шах!
— Заслонюсь.
— А так?
— Тогда — так.
— Пояс, говоришь? Интересно было бы узнать, сколько он стоит?
Игдорж потерял коня и скривился:
— Уже узнал. Пятнадцать связок цяней — медных монет.
— Пятнадцать связок? — От удивления князь «зевнул» слона. — Настоящих, полновесных?
— Ну да, а то каких же?
Баурджин присвистнул:
— Пятнадцать связок — это пятнадцать тысяч монет... Месячное жалованье немаленького чиновника! Откуда у Чена такие деньги... Стоп! Значит, ты полагаешь — Чен?
— Похоже, — согласился Игдорж. — Надо будет с ним как следует поговорить, и желательно побыстрее.
— Согласен, — быстро кивнул нойон. — Вот завтра и поговорим!
Чен шёл, нет, летел почти что на крыльях. Сердце юноши пело. Вот ведь как бывает, кажется, что попал в такую передрягу, из которой и не выбраться уже ни за что и никогда, а вот, потом всё оказывается так, что лучшего и желать нельзя, или, уж по крайней мере, изо всего случившегося можно извлечь такую нешуточную выгоду, такую, что... Такую, что мечта об учёбе может сделаться былью уже завтра!
Сердце пело.
А город заливало весеннее солнце, уже не такое яркое, как в полдень, но и не столь тусклое, как вечером. Оранжево-жёлтое, оно отражалось в разноцветных крышах домов и храмов, катилось мячиком по лужам, пылало широкой дорожкой в реке. И людей на улицах, казалось, стало куда больше, чем прежде, — откуда они все и повылезали-то? Все эти торговцы, разносчики пирогов, мастеровые, нищие, вездесущие мальчишки, мелкие чиновники, рыбаки... Славные люди! Чен на бегу улыбался всем. Они сказали, что... Они попросили — он сделал. Честно отработал своё. И получил обещанную награду. Да, наверное, они скоро захотят его убить, но он-то, Чен, не такой уж дурак, понимает, что к чему, и давно уже решил убраться отсюда подальше. В Кайфын! Или ещё дальше, в Сун! Уж там-то его никто и никогда не достанет. А с деньгами везде хорошо. Выучиться, стать шэньши, и тогда... Ух!!! От подобных мыслей просто захватывало дух! И, что самое главное, эти мысли очень скоро могли воплотиться в реальность! Впрочем, почему могли? Обязательно воплотятся, обязательно.
Вот и дом. Дёрнуть ворота, вытереть об решётку ноги, войти, кивнув возящемуся у очага Линю, — вот уж, поистине, странный слуга... земляк хозяина... Поправить халат, пригладить волосы, натянуть на лицо подобострастную улыбку, подобающую усердному слуге.
— Звали, мой господин?
— Звал, Чен... Садись вот, на кресло.
— На кресло?!
— Садись!
Чен послушно уселся...
И словно огнём обожгло суставы на руках — их вывернул быстро подобравшийся Линь.
— Ой, больно!
Миг, и руки слуги уже вывернуты за спину, и сам он болтался, подвешенный за запястья на спускавшийся с притолочной балки крюк, словно какой-нибудь окорок!
— Господин, ой-ой, больно!
— Опусти его пониже, Игдорж.
— Чен, мы будем убивать тебя долго, не торопясь... — Приглушённый голос хозяина не обещал ничего хорошего.
— Господин, чем же я...
— Ударь его кнутом, Игдорж...
— Ай, ай... Не надо.
— Тогда говори!
— Что, господин?
— Кто попросил и что ты нашёл?
— Только бамбуковые пластинки, — рыдая, признался Чен. — Там, в притолочине. Они якобы были прибиты для красоты. Ан нет. Я догадался. Такие расщеплённые палочки, ну, знаете, в старину на них писали. Я их и отдал.
— Кому?
— Одному старику, в харчевне «Синяя рыбка».
— Что за старик, запомнил?
— Да, да, конечно. Могу описать! Только... — Чен опять заплакал. — Он предупреждал, чтоб молчал, иначе — лютая смерть.
— А тебе так и так — лютая смерть, — глухо засмеялся Игдорж. — Эх ты, дурень.
— Не губите! Пожалуйста, не губите... — Крупные слёзы градом стекали по щекам молодого слуги.
— Опишешь нам старика, — сжал губы князь. — И, по возможности, покажешь.
— О, господин...
— Игдорж, развяжи его. Пойми, Чен, теперь только мы сможем защитить тебя.
— Я понимаю...
— И не вздумай бежать.
— О, я никогда...
— В Кайфыне или даже в Сун люди Фэнь Ю обязательно разыщут тебя. К тому же мы заявим о том, что это именно ты нас обворовал. Знаешь, как поступают с ворами?
Плечи Чена содрогались в рыданьях... однако мысли были вполне даже остры.
— Делай, Игдорж, — оглядев рыдающего слугу, распорядился князь.
Напарник вышел, вернувшись с раскалённым штырём на длинной ручке. Клеймо! Именно таким метят коров.
— Руку! Ну, быстро, подставляй предплечье. Или, может быть, хочешь получить печать на лоб?
— Нет, уж лучше предплечье, — быстро сообразил Чен.
— Ну, теперь терпи...
— Уау-у-у-у-у! — Жуткий вопль слуги прорезал комнату, вопль, полный разочарования, обиды и боли.
— Ну вот. Теперь не убежишь, парень! Да не реви, вовсе ты не так уж обижен, могло быть и хуже. Польстился на большие деньги? Что ж, не ты первый, не ты последний, можно понять. И тем самым ты предал Фэнь Ю, наплевав на его задание. Да-да, предал. Может, Лэй уже рассказала ему?
— Лэй ничего не знает.
— Тогда мы доложим, а?
— Не надо, господин, не надо. Ну, я прошу вас...
— Тогда кое-что будешь делать для нас!
— Буду, буду, конечно, буду. Всё, что ни попросите!
— И запомни... — Баурджин резко наклонился к невольно отпрянувшему подростку. — Запомни, мы платим щедро. Куда щедрее, чем Фэнь Ю или тот непонятный старик, которого ты нам покажешь.
Встав, князь отошёл к сундуку.
— Вот! — Он швырнул Чену связку монет. — Это пока. В качестве обезболивающего.
— О, господин!
Испуг в глазах слуги быстро сменился восторгом. И луч солнца, казалось, проник с улицы в дом — такой светлый и тёплый, жёлтый. Как дорогой, шитый золотом пояс, который так и не отобрали. Не отобрали! А это хороший, добрый знак.
— Я сделаю для вас всё, господин!
— Не сомневаюсь. — Баурджин спрятал усмешку. — Но ты не совсем верно меня понял, Чен. Ты будешь работать вовсе не на меня... а на себя и на своё будущее, которое с сегодняшнего вечера у тебя — самое благоприятное, можешь мне в этом поверить. Что, болит рука-то? Ну, извини, надо же нам было хоть как-то подстраховаться. Совестно было уж этак сразу предлагать деньги, не по обычаям.
— Ничего, — улыбнулся Чен. — Я же слуга, со мной можно было бы и попросту, без церемоний. Сунули бы сразу деньги, а то устроили тут театральное представление... Да-да, театр... Театр... Театр.
— Ты что, уже заговариваешься?
— О, нет, господин. Я вспомнил, где совсем недавно видел того старика. В театре! Их труппа даёт представления на паперти Храма Неба!
Глава 12ВСТРЕЧИ НА ПРАЗДНИКЕ ФОНАРЕЙВесна 1211 г. Ляоян
Мы словно две блуждающие ряски,
То разойдёмся мы, то вновь сойдёмся.
Разноцветные фонарики — цветная бумага и вставленные внутрь светильники или свечки, — казалось, были повсюду. Они висели под крышами дворцов и храмов, яркими цепочками сияли на оградах харчевен и постоялых дворов, гнездились сине-зелёно-красными кучками на воротах частных домов. Везде слышался смех, радостные крики и песни. Время от времени кто-то колотил в бубны, в разных концах города гремели петарды, от звуков которых Баурджин поначалу вздрагивал — слишком уж напоминало канонаду. Улицы и площади Восточной столицы заполонили бродячие артисты — акробаты, танцоры, фокусники. Собирая толпы людей, они давали представления прямо под открытым небом. Вкусно пахло только что выпеченным хлебом, жареной рыбой, рисом и специями. Уже третью ночь никто не спал — праздновали начало весны.
Не спали и в доме господина Бао Чжи. Хотя, конечно, почти все слуги находились на своём рабочем месте — в харчевне «Бронзовая улитка», украшенной яркими цветными фонариками.
Игдорж отправился навестить верных людей, а Баурджин остался дома, в который раз уже выслушивая рассказы Чена.
— Ну, теперь о старике. — Князь хлебнул вина и пододвинул второй бокал парню — пусть пьёт, праздник всё-таки.
— Спасибо, господин. — Чен осушил бокал и несмело улыбнулся. — О старике? Так я же уже рассказывал... и не раз.
— Всё равно — повтори, — усмехнулся нойон. — И постарайся вспомнить какие-нибудь — даже самые незначительные — подробности. Ты говорил, старик уже сидел за столиком в «Синей рыбке», когда и ты уселся туда же. Случайно.
— Да, так.
— А почему так? Почему ты выбрал именно этот стол? Что, других свободных не было?
— Да были... — Чен наморщил лоб. — Немного, правда, но были. Но я всегда садился за этот стол, там удобней, уютнее как-то. И видно, кто пришёл, и плющ вьётся вокруг...
— Угу, — глубокомысленно кивнул Баурджин. — Значит, никакая это не случайность — старик давно следил за тобой и хорошо изучил твои привычки. Ты говоришь, что начал разговор первым?
— Ну да, не сидеть же молча — невежливо. Поговорили, поговорили, и потом он предложил мне отыскать кое-что в вашем доме. Да я рассказывал уже.
— Рассказывал, — согласился князь. — Только почему-то не всё. А мы ведь договорились, нет?
— О, господин...
— Давай весь разговор в подробностях, быстро! Чен прикрыл глаза, вспоминая... Вот он входит в «Синюю рыбку». Нет, не потому, что голоден, отнюдь. Просто иногда хотелось почувствовать себя не бесправным слугой, а вполне респектабельным молодым господином, может быть, даже каким-нибудь закончившим трудовой день шэньши, зашедшим в харчевню пропустить стаканчик-другой. Чену нравилось, как сразу же, едва он входил, подбегали, подобострастно кланяясь, слуги, спрашивали, что господину угодно. Господину было угодно не так уж и много — креветки в бамбуковом соусе, пара-тройка стаканов вина да вежливое отношение.