— Что-о?! Что вы задумали?!
Аракча не успел даже дотянуться до сабли, как получил смачный удар в челюсть, причём сразу с обеих сторон! Ох, как лихо он выкатился наружу! Прямо снежный ком, а не воин. И слышно было, как побежал жаловаться в соседнюю юрту — обидели, мол.
Баурджин ухмыльнулся:
— Вот ябедник! Эй! — Он посмотрел на остальных. — Чего сидите? Давайте-ка к очагу — тоже закатим пир!
— И впрямь, — поддержал Кэзгерул. — Чем мы хуже?
Кочевники — молодые парни — смотрели на побратимов, округлив глаза. Одни с неодобрением, другие — с испугом. Но были и такие, в чьих взглядах читалось явное восхищение. Те-то и уселись у очага.
— Пировать так пировать. Только, думаю, сейчас явится Жорпыгыл.
— Ну, явится и явится. Пригласим на пир и его!
И точно, снаружи послышались шаги и возмущённые крики. Баурджин, улыбнувшись, протянул руки к очагу — погреться.
Они ворвались, вошли с саблями наголо, с копьями. Первым шагал Оглан-Кучук, за ним — с осторожностью — Жорпыгыл, ну а сбоку крутился обиженный Аракча.
— Вон они, вон, — Аракча заканючил жалобно-злобно. — Меня назначили старшим, а они… они… Их надо немедленно убить, убить, переломать обоим хребты…
— Не заколебешься хребты-то ломать, шакалюга? — нагло скривился Баурджин. — Ну, подойди, подойди — ещё разок схлопочешь по морде!
Жорпыгыл зло прищурился — и так-то глазёнок не было видно, а уж теперь — как и смотрел? Как в танковую щель. И вероятно, что-то нехорошее замыслил, засранец!
Предваряя возможный эксцесс, Баурджин вытащил из очага искристую головню и широко улыбнулся:
— Скучновато здесь что-то! Юрту, что ли, поджечь, а, братец? Представляешь, как обрадуется этому огоньку хан Иначн-Бильгэ. Давненько у него не было столь весёлой охоты!
Жорпыгыл изменился в лице. Вот этого ему только и не хватало! Потом по всему племени будут говорить, что сын старого Олонга не может справиться со своими людьми! Они, мол, его не слушались, все перепились, устроили драку и даже чуть не сожгли весь лагерь! Нечего сказать, добрая пойдёт слава!
— Ну, так что ты стоишь, вождь? — Кэзгерул весело ухмыльнулся. — У нас есть кумыс. Садись к очагу, выпьем.
— Я выпью в другом месте, — сдерживая злобу, прошипел Жорпыгыл. Впрочем, он тут же взял себя в руки и даже изобразил что-то вроде улыбки. — Впрочем, не буду вас оскорблять, давайте ваш кумыс. Пируйте. Но не забывайте, что завтра охота.
— Мы не подведём тебя, вождь!
Встав, побратимы приложили руки к сердцам и поклонились. Все приличия, таким образом, были соблюдены, и Жорпыгыл мог теперь спокойно уйти — что и сделал. Аракча, похоже, ещё не до конца осознал, что произошло, и даже попытался забрать свой бюрдюк с кумысом. Ой, зря! Ребята-то ведь настроены были немного попировать, расслабиться.
Бдительный Баурджин тут же хлопнул несостоявшегося старшего юрты по руке:
— Э, ядовитый шакал! А ну, руки прочь от кумыса!
И обернулся, подмигнул:
— Гуляем, парни!
Гуляли, впрочем, недолго — во-первых, кумыса оказалось мало, а во-вторых — всё ж таки не хотелось вот так сразу подводить Жорпыгыла Крысу, хотя, наверное, и стоило бы. Нет, рано. Пока — рано. Да и планы сейчас у Баурджина-Дубова были не те. Просто хотелось повербовать сторонников. И это, похоже, удавалось.
Пастухи с южных пастбищ, здоровенные неразговорчивые парняги Юмал и Кооршак, на которых так неудачно наезжал Аракча, хлебнув кумысу, заметно повеселели и даже попытались затянуть протяжную песню «уртын дуу».
— Тихо, тихо, парни, — едва урезонил их осторожный Кэзгерул. — После охоты обязательно споем с вами.
— Да-да, ребята, споем! — клятвенно обещал Баурджин, приложив руку к сердцу. — Но — только после. А сейчас — зачем? И выпивка уже кончилась, и инструментов никаких нет — ни рояля, ни баяна, гитары задрипанной — и той не имеется! Нищета! И куда только Главполитупр смотрит?
И все замолчали из почтения к неизвестному, но наверняка могущественному богу Главполитупру.
Наутро все выстроились вдоль берега. По левую руку от рода Олонга встал ещё один найманский род, так же — и по правую. Шеренги смыкались, окружив все озеро! Вот уж поистине — тьма народа.
И тут Баурджин наконец увидел верховного хана. Инанч-Бильгэ — пожилой хитрован с узкой бородкой, ничуть не раскосый — верхом на белом коне объезжал своих верных вассалов в сопровождении вооружённых нукеров. Позади правителя ехал до жути странный субъект в длинной чёрной рясе и с большим серебряным крестом на груди — не поймёшь, то ли шаман, то ли священник. К тому же он, кажется, ещё и был изрядно пьян — шатался, едва не падал с лошади. Ну, пьянство среди монгольских племён особым прегрешением не считалось, скорее даже наоборот — было показателем мужества и истинно молодецкой удали. Вот, к примеру, едущий следом за священником-шаманом красивый молодой мужчина с лицом сладострастного сатира совершенно открыто прикладывался к нехилой баклажке, в которой уж явно было не ситро.
Баурджин даже хмыкнул, пихнув локтем побратима:
— Во даёт, алкоголик!
Последнего слова Кэзгерул, конечно, не понял, но общий смысл вполне уловил, правда, не улыбнулся, а лишь задумчиво прошептал:
— Эрхе-Хара… Так вот зачем охота… Так вот почему мы здесь…
— Что ещё за Хара такая?
— Эрхе-Хара — молодой хан кераитов, — терпеливо пояснил побратим. — А значит, дело пахнет большой войной!
— Почему — войной?
— Потому что у кераитов есть и старый хан — Тогрул. Который вовсе не собирается никому уступать власть.
Баурджин понятливо кивнул:
— Ах, вон оно что. Тогда понятно. Слушай, а ты откуда их всех знаешь?!
— Ещё бы, не знать! Ведь Эрхе-Хара и моя покойная мать… Впрочем, потом как-нибудь расскажу — поверь, это не очень интересно, да и некогда сейчас…
И впрямь, не успел Кэзгерул до конца произнести фразу, как уже запели трубы, возвещая начало загонной охоты — любимого развлечения монгольских и не только монгольских племён.
Жорпыгыл лично распределил воинов по участкам, и поскольку выделенная роду Олонга территория оказалось довольно обширной, а людей было мало — оцеплению пришлось сильно растянуться.
— Ты! — Жорпыгыл ткнул пальцем в грудь Баурджину. — Будешь командовать этим десятком. — Он кивнул на молодых парней, в числе которых были и Гаарча с Хуридэном, после чего перевёл взгляд на Кэзгерула. — А ты — тем! Помните — за каждого зверя отвечаете лично!
Мог бы и не говорить! И без того было все ясно — хитрый Жорпыгыл, доверяя командование молодым и неопытным, ставил их в весьма непростые условия. По условиям охоты, которая, если уж говорить прямо, являлась репетицией и подготовкой к войне, ни один зверь, даже самый маленький, не должен был ускользнуть от загонщиков под страхом смерти последних. Ну а если на свободу вырвется не один, не два зверя, а больше, кто виноват? Конечно, десятник — не сумел организовать! Ему и переломить хребтину без всякой жалости — кому нужны неумехи? Такая вот складывалась ситуация, нехорошая, прямо скажем. Ну, что сейчас думать, когда уже нужно действовать!
Баурджин скептически оглядел свой десяток и махнул рукой:
— За мной, парни.
Потом оглянулся на Кэзгерула:
— Удачной охоты, брат!
— Да помогут тебе святые и Христородица! — отозвался тот.
Попрощались. И поскакали, и понеслись, быстро достигнув леса. А там уж волей-неволей пришлось спешиться, взять под уздцы лошадей — больно уж густо росли деревья, да и буреломов, и урочищ хватало. А вот это было хорошо — буреломы!
— Гаарча, ты с Хуридэном — здесь, у лиственницы, — расставлял воинов Баурджин. — Вы двое — дальше, за буреломом, вы — на том холме. Ну а я — везде.
Так вот и решил, довольно неглупо. Ну, ещё бы — Жуков под Халкин-Голом примерно так же расставлял войска, а один корпус держал в резерве. Вот как сейчас Баурджин — себя. Что поделать — танкового корпуса у него не было.
— Что ж, — парень хохотнул, — буду сам вместо танка. А зверье — вместо самураев… ха-ха! Неплохое сравнение!
Жорпыгыл-то считал Баурджина совсем неопытным командиром, да так оно и было — ну где и кем успел покомандовать этот парень? Нигде и никем. Но что касается генерала… Дубов действовал чётко: раз парни попались совсем ещё юнцы, значит, нужно расставить их парами, чтоб друг друга поддерживали да зверья не боялись. Мало ли кто может выскочить на засаду после того, как по лесу пойдут загонщики? Волки, медведи, кабаны… А может — чем чёрт не шутит? — и тигр?! И ни один не должен проскочить без разрешения хана!
— Зверюг убивать только в самом крайнем случае, — послав гонца Кэзгерулу, чтобы делал всё то же самое, ставил задачу Баурджин. — Нам главное их удержать, а значит — что? Правильно, напугать! Видите вон то урочище? Ну, где бурелом и овражек? Вот туда всех и гоните. Нет, сидеть в засаде тихо вовсе не нужно, совсем даже наоборот! Орите, колотите о шлемы копьями, в общем, шумите, как можете. Зверь ведь не дурак — на шум не пойдёт. А возле урочища — чтоб никого из вас не было, пусть любая зверюга чувствует: там безопасно.
Проинструктировав охотников, Баурджин занял позицию на возвышении — не то чтобы лучше видеть своих (попробуй тут хоть что-нибудь разгляди, в чащобе!), а чтобы лучше слышать. Да и привычки красноармейского командира давали себя знать.
Позади, метрах в двухстах, расстилалось озеро. Ветер кое-где уже сдул почти весь снег, и обнажившийся лёд блестел длинными бирюзовыми языками. Впрочем, блестел недолго — выглянувшее было с утра солнце быстро зашло за тучу. День становился пасмурным, тёмно-серым, мрачным.
Баурджин прислушался — где-то далеко в лесу завопили, забили в бубны, заулюлюкали — охота началась! Поскакали по деревьям белки — этих было бы трудновато удержать, но ведь они и не дуры — бежать из леса на озеро, чтобы стать там лёгкой добычей какой-нибудь хищной птицы. А вот лисы, бурундуки, барсуки — этих нужно удерживать. Ага! Вот поднял шум караул слева… вот справа… а вот — самый крайний. А вот зашумели и дальше — это уже отделение Кэзгерула. Отделение… хм… совсем уже армейскими категориями стал рассуждать!