Нойон с любопытством взял одно из полотнищ, усмехнулся — грубая, грубая работа... Как вдруг внимание его привлекли раздавшиеся позади крики. Баурджин тут же обернулся — позади, шагах, наверное, в десяти, громко крича, дрались, валясь в пыли, мальчишки, подзадориваемые быстро собирающейся толпою зрителей.
— Дай, дай ему!
— А ты лягни, лягни!
— За ухо его кусай, за ухо!
— Ставлю три цяня, что вон тот, лохматый, победит!
— Конечно, победит. Это ж наш, с рынка.
— Так и тот наш — лепёшечник!
— Видать, не поделили парни что-то.
— Дай ему, дай!
— Куси за ухо!
Естественно, в драку никто не вмешивался, до тех пор, пока Баурджин не распознал в одном из парней лепёшечника, только что посланного за пивом. А, распознав, обернулся к десятнику:
— Ху, разберись!
Десятник кивнул воинам.
А что произошло дальше, даже опытный Баурджин не смог бы точно сказать! Вот только что была драка, толпа, и вдруг... Воины действовали умело и быстро — не говоря грубого слова, улыбаясь, оттеснили могучими плечами одного, другого, третьего... Оп! Что-то почувствовав, тот, что напал на лепёшечника резко вскочил на ноги, осмотрелся и, швырнув деньги в пыль, бросился бежать.
— Догнать? — тихо осведомился Ху.
Баурджин немного подумал и махнул рукой:
— Не стоит. Кажется, я знаю этого парня... Что с деньгами?
— Сейчас...
Отойдя, десятник ухватил за плечо хнычущего лепёшечника:
— Деньги?
— Да целы-ы-ы-ы, — мальчишка размазывал по лицу слёзы и сопли. Пожаловался. — Он, гад, видать, давно за мной следил.
— И что же это за гад такой? — негромко поинтересовался Баурджин. — Ты его знаешь?
— Да знаю, — мальчишка, наконец, утёр сопли. — Кижи-Чинай это. Давненько его не видать было, да вот объявился — на медяхи польстился, чучело, видать, вконец обеднел.
— Кижи-Чинай, — усмехнулся князь. — Вот и свиделись... Значит, ты здесь, парень.
— Выловить? — дождавшись, когда лепёшечник отправился, наконец, за пивом, осведомился десятник.
Нойон покачал головой:
— Пока нет. Но узнать, где он обретается — стоит. Только по-тихому. Сможете?
— Конечно! Сейчас лепёшечника спросим.
Лепёшечник ничего толкового и не рассказал! Знал только, что «ядовитейший гад» Кижи-Чинай раньше по мелочи промышлял на рынке, потом куда-то исчез и вот опять появился. А где живёт, на кого работает — то было парню неведомо.
— Ладно, — отпустив мальчишку, князь махнул рукой. — Понадобиться Кижи-Чинай — достанем.
— А что, может понадобиться? — тихо переспросил Ху Мэньцзань.
— Пока не знаю, — Баурджин пожал плечами и рассмеялся. — А пиво здесь, действительно, вкусное.
Когда наместник вернулся во дворец — в хорошем настроении и словно бы даже отдохнувший — управитель дворца Чу Янь ждал его с бумажными кипами в руках.
— Рассуждения кандидатов в секретари, господин наместник, — важно пояснил он. — Я сказал, что мы пошлём к победителю вестника.
— Правильно сделал, — похвалил Баурджин и, забрав бумажные листы, удалился в свои покои.
— Велите подавать обед, господин? — опомнился, побежал следом Чу Янь.
— Нет, я не голоден. Вечером будем обедать, Чу Янь!
— Понял, господин, — мажордом поклонился. — Вечером.
За окнами дворца плавилось солнце. Было тепло, даже жарко, хотя дымоходы-лежанки — каны — оставались холодными, это осенний денёк выдался погожим и тёплым. Так бы и всегда. Развалившись на ложе, Баурджин взял листок наугад:
— «Мо-цзы — есть Мо-Цзы. И верно будет замечено, что все наши милости происходят от милостей великого государя. Государь, поистине, оказывает своему народу великие милости и дело народа — с благоговением принимать их. Что же касается милостей иных, то...»
И вот всё — в таком духе. Анализ — даже не анализ, а тупо зазубренный текст анализа — какой-то старинной классической книги, ни одного конкретного ответа, ни знаний законов, ни умения оперировать с цифрами... Ясно! Манерный барчук в белом — в своём классовом репертуаре. Не конкретные знания, а зубрёжка и — временами довольно грубая — лесть.
С раздражением отбросив листок в сторону, Баурджин вытащил другой. Вчитался...
— Чтение и анализ классических книг есть несомненное благо, но ещё большим благом будет являться применение их к обычным делам государства, ну, а сели такое применение невозможно, следует воспользоваться логикой, рассуждениями и здравым смыслом. Так, например, древние рассуждали — что есть первопричина Вселенной? Что первично, Инь или Ян? Их рассуждения можно продолжить и дальше, если, к примеру, мы будем говорить о военачальниках и войне, о правителе и народе. Верно утверждение: раз существуют войны, есть и военачальники. Но, причина не всегда причина, а следствие — не всегда следствие. Иногда они могут меняться местами, и тогда будет верным следующие утверждение: раз есть военачальники, будут и войны. Если не будет войн — не будет и военачальников, если не будет военачальников — не будет и войн.
Нойон только головой покачал — ну до чего изощрённая демагогия! Хотя, конечно, интересно, что и сказать. Посмеявшись, снова начал читать — а дальше пошли уже более конкретные вещи, некоторые из них Баурджин просматривал тезисно.
— О математике. Об умножении и делении, о дроблении чисел. О великой пользе «нуля». О финансах и количестве требуемой в государстве монеты. О законах...
Вот здесь уже князь вчитался внимательней.
— Сила наказания — не только в устрашении и справедливости, но и в его неотвратимости. И в этой триаде — «устрашение, справедливость, неотвратимость» — последнее мне представляется главным.
Спорное утверждение! Баурджин хмыкнул. Однако — здесь проглядывается живой ум, свободный от шор авторитетов, видны рассуждения, ход мысли — по-своему изящный и стройный. Нет, какой молодец этот крестьянский парень... Как его?
Князь посмотрел на другой стороне листа подпись — Фань Чюлянь. Фань Чулянь... Постойте же! Ведь это же никакой не крестьянский сын, а изнеженный модник-барчук! Ну да, он и есть — из рода важных чиновников — Фаней. Хм... Баурджин задумался. Может, этот барчук ухитрился списать? Да нет... Пожалуй, списать такое невозможно, тут самому думать и рассуждать надо. Что же получается — крестьянский сын — бездарь? А изнеженный и манерный барчук — умный и знающий человек? Странно...
Всё классовое чутьё Баурджина-Дубова протестовало против увиденного, но не верить собственным глазам он не мог. Значит, всё-таки Фань Чюлянь... Всё-таки Фань...
Позвонив в колокольчик, наместник позвал мажордома.
— Отобедаем сегодня вместе, Чу Янь!
— Но, господин, это идёт вразрез со всеми традициями!
— Я приказываю! Вы посмеете ослушаться? В конце концов — на то и традиции, чтобы их рушить.
Управитель дворца поклонился:
— Это большая честь для меня, господин! Вы разрешите мне переодеться в более подобающее для официального обеда платье?
— Нет. Велите подавать обед прямо сейчас, и не в трапезную, там слишком уж парадно. В кабинет! Там, за столиком, и усядемся. Ну?! Чего же вы ждёте? Исполнят приказ!
— Слушаюсь и повинуюсь, мой господин.
Уселись. Баурджин — развалясь, откинувшись на спинку дивана, Чу Янь — на самом краюшке кресла.
Вошедшие слуги — шестеро молодцов — вынесли серебряные подносы с пищей. Князь наклонился к управителю:
— Вон тот краснощёкий молодец, с кувшином... Как его зовут, забыл?
— Суань Лэ, господин.
— Молодец, Чу Янь! Хорошо, что вы помните по именам всех слуг.
Мажордом польщённо улыбнулся:
— Это моя работа, господин.
— Ну, Суань Лэ, — пряча улыбку, Баурджин перевёл взгляд на слугу. — Докладывай, чему ты и твои сотоварищи научились?
— Стрелять из лука, мой господин! И ещё — немного владеть саблей. Десятник Ху Мэньцзань согласился позаниматься с нами.
— Вот и славно! И как успехи?
— Пока скромны, — Суань Лэ потупился и тот час же вскинул глаза. — Но мы стараемся, господин!
— Вот, правильно, старайтесь! Это вам не подносы таскать. Ну, что сказать? Идите, тренируйтесь.
— Но, господин, — замялся слуга. — У нас ещё семь перемен блюд.
— А вы тащите сразу всё, — со смехом махнул рукой князь. — Мы уж тут разберёмся, что в каком порядке кушать.
Молча поклонившись, слуги ушли за блюдами.
— Осмелюсь заметить, вы ломаете традиции, господин, — негромко произнёс мажордом.
— Так я ж и говорил, что намереваюсь их сломать. Это ведь, кажется, традиции сунцев, наших врагов?
— Ну... вообще-то — так, господин, — нехотя признал Чу Янь.
— Ладно, хватит о традициях — выпьем. Какое вино предпочитаете?
— Какое укажете, господин.
— Нет, давайте уж, не чинясь! Сами себе наливайте.
Мажордом оказался вовсе не дурак выпить, правда, почти совсем не хмелел, а лишь раскраснелся, да и говорить стал более свободно — что и надобно было князю.
— О школах? А что вы хотите узнать о школах, господин? О, эти школы... Это обучение... Да-да, бывает так, что учатся и дети бедняков — для этого лишь нужно отыскать богатого и влиятельного покровителя, какого-нибудь важного провинциального шэньши, или даже лучше — покровительницу, чаще всего ими становятся стареющие куртизанки. Да-да, так часто бывает! Я так на своей, к примеру, женился — и уже тридцать лет живём душа в душу! Да, так тоже бывает, и довольно часто. А бывает и совершенно наоборот. Знаете. Ещё бывает, в провинцию приходит разнарядка — направить нескольких юношей в обучение по курсу «способный подросток». И что тогда делать? Особенно, если такая бумага приходит, скажем, во время посевной или жатвы?
— Да, — лично разливая вино, усмехнулся наместник. — Что тогда делать? Ведь никто по доброй воле не отдаст хорошего работника.
— Конечно, не отдаст! — Чу Янь рассмеялся. — Я вижу, вы всё понимаете, господин. И тогда какой выход? А определить в учение какого-нибудь всем надоевшего глупца или лентяя, как провинциалы частенько и делают! Таким образом, лентяям — везёт. Если, правда, они не слишком тупы, хотя бывает всякое.