— Кстати, он откуда взялся-то, этот автомобильчик вместе с шофёром?
— Ну, ясно откуда — из банды, — парнишка пожал плечами. — Как-то вечером тучи на небе собрались, загремело — вся шайка обрадовалась, награбленной подхватила — и в урочище, в овраг — к дацану. Попёрли туда, как только и влезли — не очень уж он и большой, дацан-то!
— Значит, вы в дацан зашли? — возбуждённо переспросил князь. — А чаши, чаши хрустальной ты там внутри не видел?
— Не, не видел, — наморщив лоб, отозвался гимназист. — Может, и была чаша, так бандиты её унесли. В общем, собрались все в дацане — а молнии в небе так и плескали, так и плескали — синие такие, страшные. Довольные были, смеялись... А главарь, Григорий по кличке Медведь, всё на меня посматривал, нехорошо так посматривал, я то сразу заметил. Потом подошёл, схватил за плечо, отвёл в сторону... Ну, думаю, всё! Ан, нет, оказывается. Посмотрел на меня, серьёзно так посмотрел, а потом начал нести всякую чушь — мол, я должен тут остаться, потому, как с ними мне всё равно никак не уйти, да и незачем. Остаться не просто так — каждую ночь читать какие-то то ли молитвы, то ли заклинания — Григорий мне даже листок тетрадный дал, да я его потом потерял. Продуктов, сказал, оставит, воды — не обманул. И ещё уверил, что из дацана я никак не смогу выйти до следующей грозы — и это тоже правдой оказалось! Не смог! Знаете, вот подхожу к стене, а за ней — пелена тумана, и словно бы каучуковая — мягкая — а пройти нельзя, не пускает! Вот страху-то натерпелся! Однако какая научная загадка! Надобно обязательно Петру Кузьмичу о ней рассказать. Вот так мы с ним беседовали, а потом вдруг ка-ак громыхнёт — молния прямо в дацан резанула! Грохот, ярчайшая вспышка, дым! Я, кажется, сознание потерял — а когда очнулся, уже грозы не было. И вообще — никого в дацане не было, ни одной разбойничьей рожи! Я помолился, обрадовался, ну, думаю, уж теперь-то выберусь, разыщу экспедицию, либо кого-нибудь из людей Балдын-цзасака — это князёк местный, очень хороший человек, много нам помощи оказал. Вы не от него, случайно?
— Нет, я, знаешь ли, сам по себе князь, — хохотнул Баурджин.
— Князь?! — гимназист внезапно сконфузился и покраснел. — Извините, пожалуйста, что я с вами вот так, запросто. Можно спросить, вы какого по табели о рангах звания? Неужели генерал? Или — действительный тайный советник?!
— Да, пожалуй, генерал.
— Ой! — мальчишка вскочил и учтиво склонил голову. — Извините пожалуйста, ваше высокопревосходительство, что обращался к вам неподобающим образом — я ведь не знал, кто вы.
— Ничего-ничего, — Баурджин со смехом похлопал пленника по плечу. — Садись, садись, у нас тут по-простому, без церемоний. Это плохо, что ты, гимназист Петя Мельников, бумагу с заклинанием потерял!
— Да не потерял... — Петя покраснел ещё больше. — А использовал... ну, по одной такой надобности...
— Ладно, ладно, не конфузься — дело житейское. Дальше давай рассказывай.
— Рассказываю, ваше высоко...
Баурджин сдвинул брови:
— Я же сказал — безо всяких церемоний!
— Слушаюсь, господин генерал!
В старом дацане Петя Мельников провёл около месяца, и, отчаявшись выйти, каждую ночь читал заклинание в главной зале храма — перед глиняным хрустальноглазым Буддой в маленькой стенной нише. Поначалу ничего не происходило, а на четвёртую ночь что-то зашипело, пошёл белый дым и каким-то образом на полу возник большой деревянный ящик с рыбными и мясными консервами и галетами английского производства. Петя обрадовался, устроил себе пир. Вода в дацане была — во дворике, у стены, бил небольшой родничок — а вот оставленные главарём банды продукты уже закончились.
— И я вот тогда, когда открыл консервную банку ключом, понял — этим разбойникам я зачем-то нужен!
Баурджин рассеянно кивнул — невероятная была история. Хотя, а сам-то он здесь — это как, более вероятный факт? Или всё-таки — чудо?
— Знаете, как страшно и грустно мне там было, — вздохнув, неожиданно пожаловался гимназист. — Ходишь по этому чёртову дацану, ходишь, заняться нечем, вокруг белёсый туман, а ночью — полная тьма, даже звёзд не видно. И скучища такая, что с ума сойти! Я уж латынь начал повторять и французский. А потом даже обрадовался, когда, недели через три, в дацане возник автомобиль! Знаете, даже мысли ни о какой чертовщине не появились — как-то не вяжется нечистая сила с прогрессом техники! Он просто выехал из тумана, светя фарами, этот автомобиль — там, знаете, широкий такой проход во двор из залы, а ворот давно уже нет, сгнили — машине как раз проехать можно. Ну, поначалу-то, конечно, я испугался — отскочил к стенке, прижался. А машина меня фарами — обдала, словно жаром. А потом двигатель заглушился, и из кабин вышел какой-то человек во френче и сапогах, спросил, не я ли Пётр Мельников? Как будто там кто-то кроме меня мог ещё быть! А ещё спросил — не было ли грозы? Я ответил, что за всё время — не было, вот кроме той, первой. Тогда он заявил, что не собирается здесь сиднем сидеть и покинет этот чёртов дацан при первом же удобном случае. А такой случай вскоре представился — оказывается, всего-то и надо было, что прочитать заклинание в грозу! Жаль, что грозы здесь редкие, а то я б давно так и попытался сделать. И вышел бы! Давно бы уже отыскал экспедицию.
Парнишка снова вздохнул и зашмыгал носом:
— Месяц прошёл... Поди уже меня и искать перестали... у-у-у-у...
Уронив голову на руки, Петя заплакал.
— А ну-ка не реви! — возмутился нойон. — Ты ещё многого нам не рассказал, парень.
— Расскажу-у-у-у, — продолжал рыдать гимназист. — А Пётр Кузьмич, небось, переживает, себя корит... у-у-у-у... такой это человек... у-у-у...
— Ну хватит! Хватит ныть. Поведай-ка лучше, о чём вы с этим шофёром говорили?
— С Вотенковым? — мальчишка вытер глаза. — Да так, ни о чём, в общем. Он вообще нелюдимым оказался, я даже имени-отчества его не знал, а когда спросил, он скривился так и сказал, чтоб звал по фамилии — господин Вотенков. Мол, от товарищей его тошнит — при чём тут товарищи?
— Харя белогвардейская! — не выдержав, выругался нойон. — Это я не про тебя, Петя. Ишь, «товарищ» ему не нравится, к «господам» привык. Значит, удалось вам выйти-то. Правда, никакой грозы здесь в последнее время не было.
— Да как же не было-то, ваше высокопревосходительство? Так молния хлестала, я уж подумал — тут и конец нам. А Вотенков — не дрейфь, мол, а то пристрелю, сигай поскорей в кузов. Я и сиганул. Поехали... И ведь выехали-таки, вырвались! И гроза вдруг как-то сразу кончилась. А дацан — я сам видел! — исчез. Прямо на глазах растаял. Какое-то неизвестное науке оптическое явление. Машину мы в ивняке спрятали, да повалились спать... А проснулся я уже утром — солнышко так ярко блистало... А надо мной уже Вотенков стоял, из револьвера в меня целился! Я уж и подумал — всё, конец мой пришёл, сейчас застрелит. Дёрнулся к браунингу — я его ещё ночью отыскал, там он и лежал, в камнях, где оставил, никуда не делся. А Вотенков вдруг глаза отвёл, наган опустил. «Не хочу, говорит, лишнего греха на душу брать». Расскажи, мол, мне поподробней обо всей банде, да иди, куда хочешь. И ещё ухмыльнулся так нехорошо, добавил — если дойдёшь, мол. Ну, я обрадовался, всё в подробностях ему рассказал. Такое впечатление сложилось, будто он их хорошо не знал, этих бандитов, будто наняли они его для какого-то дела, как вот меня. Я тоже, спросил, мол, как же теперь Григорий-то без меня обойдётся, ведь раньше не обходился же, даже вон, еду в дацан прислал? А Вотенков ухмыльнулся — мол, всё, не нужен больше ты, для меня, мол, только и был нужен. Это ему срочно скрыться нужно было, да машину спрятать, а остальные, мол, и сами по себе придут в определённое время... как же он назвал... какое же время-то? Ладно, потом, может быть, припомню. Придут, мол, сделают своё дело, и спокойно уйдут. Вот так вот разболтался Вотенков, видать, от радости, что выбрались, а потом на меня так посмотрел хитро, да и говорит — иди, мол. Я и пошёл. Да вдруг щелчок услышал — это Вотенков курок взвёл и мне в спину целился! Видать, пожалел о своём откровенстве. Я выстрела дожидаться не стал — наземь, в траву, бросился, браунинг из-за пазухи выхватил — посмотрим, думаю, кто кого? А тут вдруг рядом, на ручье какой-то шум — вроде как упал туда кто-то... Вотенков прыжком в кузов, к пулемёту — так он маленький «пулеметатель» называл. Ка-ак застрочит! Я вскочил — а тут вдруг стрелу засвистели, люди какие-то выскочили, словно индейцы у Майн Рида или Фенимора Купера... Ну, а дальше вы знаете.
— Время... — выслушав гимназиста, задумчиво произнёс Баурджин. — Время не помнишь, когда остальные бандиты объявятся?
— Да не помню, ваше высокопревосходительство. Месяц Вотенков какой-то называл. Но не январь, не февраль, не март... Траву какую-то поминал.
— Траву?! Может быть — месяц седых трав?!
— О! Точно так, господин генерал! — обрадованно закричал мальчишка. — Месяц седых трав!
— Октябрь... А город, как в экспедиции называли город в низовьях реки Ицзин-гол.
— Хара-Хото. А что?
— Вот туда мы сейчас и отправимся.
Глава 15Август 1217 г. Ицзин-АйПРЕДЛОЖЕНИЕ, ОТ КОТОРОГО НЕЛЬЗЯ ОТКАЗАТЬСЯ
И неужели Дольше нам терпеть,
Чтоб варвары Отчизною владели...
— Ну, что, Петя? Научил Фаня играть в дурака?
— Научил, Иван Ильич. А он мне, знаете, такую мудрёную игру показал, что прямо ужас!
— Вот, сегодня вечерком и сыграем.
Баурджин расхохотался и, взъерошив парнишке волосы, отправился в покои, переоделся. Хотелось всё ж таки побольше показать земляку — так теперь именовал гимназиста князь — город. А тут наместнику было чем гордиться — за время его правления Ицзин-Ай значительно изменился, причём, естественно, в лучшую сторону, прямо, можно сказать, расцвёл.
Сильно похорошели дороги — за каждую, даже за самую мелкую и убогую, отвечал специально прикреплённый чиновник. Чиновников в городе было много, хватало и на внутригородские дороги, и на пригородные, ну а так называемые стратегические, по которым проходил Великий шёлковый путь — одна