— Ты?! — Баурджин взглянул на парня с некоторой долей ужаса, а потом рассмеялся и махнул рукой. — Что ж, не буду препятствовать. Пускай потом икается Турчинай!
Раздав подчинённым инструкции, наместник простился с ними до вечера и принялся за придирчивый отбор приведённых начальниками стражи парней. Надо сказать, задачка неожиданно оказалась не такой уж и лёгкой — сотники хотя и божились, что их парням всего-то по шестнадцать лет, но выглядели те на все двадцать — этакие мускулистые хорошо упитанные горы, отнюдь не похожие на бесприютных бродяжек. С горем пополам Баурджин отобрал трёх человек. Маловато... ещё б хотя бы парочку.
— Можно я пойду, господин? — неожиданно попросил Фань.
— Ты?!
Вот уж от кого нойон вовсе не ожидал подобного! Что, хочет несколько загладить свою вину? Зачем? Какой в этом смысл? А хотя пусть как хочет.
— Ты умеешь держать оружие, Фань?
— Да, я занимался в фехтовальной школе, — секретарь, казалось, обиделся. Впрочем, его проблемы.
И вот, наконец, настал чудесный, расцвеченный разноцветными фонариками вечер, пахнущий фиалками и жасмином. Баурджин, приказав заложить лучшую свою коляску, с шиком подкатил к воротам особняка Турчинай.
— О, господин мой! — вдова сбежала по лестнице вниз, едва увидав князя. — Как долго вы у меня не были! Если б вы только знали, какое это счастье для меня — видеть вас в своём доме, вы бы, конечно, приходили сюда гораздо, гораздо чаще! Ну! — Турчинай протянула руку. — Идёмте же, мой повелитель!
Ах, как она была пленительна и прелестна — с высокой причёской, в алом — с вышитыми драконами — халатике из тонкого шёлка, с изящными серебряными браслетами и узеньким ожерельем на тонкой лебединой шее! Каким колокольчиком звучал тоненький голос! Боже, боже, неужели всё, что только что узнал о ней Баурджин — правда?!
Войдя в покои прелестницы, князь первым делом подошёл к выходу на галерею — во внутреннем дворе, алча халявного угощения, уже толпились юные бедолаги. Наместник узнал Кижи-Чиная, Жэня, ещё пару воинов Ху Мэньцзаня. А где же Фань? Не соизволил прийти? А чего ж тогда просился? Господи! Баурджин присмотрелся — да вот же он! Растрёпанный, с голыми ногами, в какой-то невообразимо ветхой хламиде. Замаскировался, надо сказать, здорово!
Ага, вот он подошёл к месту для омовения... разоблачился... Следом за ним — Кижи-Чинай...
— Что вы там такое увидели, мой господин?
Как всегда неслышно, Турчинай подошла сзади.
— Всё кормишь сирот?
— Да. Мне очень жаль этих бедняжек.
Обняв гостя за плечи, вдова заглянула ему в глаза и, крепко поцеловав в губы, увлекла за собой в опочивальню, на ходу скидывая халат...
Едва успела обнажиться грудь, как в дверь постучали.
— Кто ещё там?
— Непредвиденные трудности, госпожа! Илянь ранен!
— Ранен? Неужели...
— Да, попался один «расписной»!
— Последний. Подожди, я сейчас выйду... Любимый, я вынуждена тебя... Что с тобою, любимый? Почему ты так смотришь?
Не говоря ни слова, Баурджин схватил прелестницу-вдовицу в охапку и проворно связал её же поясом, тут же засунув в рот какую-то скомканную тряпицу — кляп. И — не говоря ни слова и не оглядываясь — вышел прочь.
Бах!
Сбитый с ног могучим ударом в скулу, покатился вниз по лестнице подвернувшийся под руку слуга, тот самый, что так не вовремя явился с докладом. Перепрыгивая через три ступеньки, Баурджин как мог быстро спустился в двор... Сидя за длинным столом, бедняги-подростки спокойно ели.
— Там, под лестницей, вход, — обернувшись, шепнул Фань.
Князь даже хохотнул, глядя на него — ну и замарашка! И быстро шмыгнул под лестницу, оказавшись в небольшом помещении, по-видимому, служившем для разделки мяса.
Оказался, надо сказать, вовремя!
По полу, зажимая живот и плача, катался Кижи-Чинай, двое парней Ху Мэньцзаня деловито отбивались от наседавших слуг всеми подручными средствами, а вскарабкавшийся на стол Жэнь, выкрикивая угрозы, вращал над головой окровавленным топором. Что, кого-то уже успел уложить?
Слуги — дюжие молодые парни — с опаской посматривали на него, но нападать не осмеливались.
Ага! Вот они кого ждали!
Хлопнув боковой дверью, в каморку влетел какой-то бородач с луком...
Правда, натянуть тетиву князь ему не дал — треснул с размаху в ухо!
Всё происходило настолько быстро, что никто и вякнуть не успел, как Баурджин, выхватив у ближайшего слуги широкий нож, ринулся в схватку.
Бам! Бам! Бам!
Бегая вокруг стола, князь едва успевал парировать удары слуг, но молился при этом только об одном — как бы Жэнь не перепутал его со слугою да не двинул топором, что есть дури!
Ввух!
Вот, то-то и оно — топор со свистом пролетел над головою. Слава богу, зацепив кого-то из слуг.
— Берегитесь!
Князь распластался по полу — пропуская над головой пущенный в него нож. Обернулся:
— Спасибо, Фань.
И ударил бросившегося на него вражину.
Их было много, врагов, до и своих хватало — и в этой сложившейся путанице очень трудно было контролировать ситуацию. Трудно, но нужно!
Смотря как бы сквозь врагов, Баурджин чётко фиксировал все их движения... Ага, вот один бросился к двери — наверняка за подмогой.
— Фань, Жэнь! А ну подоприте столом дверь!
— А как же эти?
— Не беспокойтесь!
Нанося удары налево и направо, Баурджин, словно разъярённый бык, оттеснил-таки слуг в дальний угол — трёх, четвёртый и пятый уже валялись на грязном полу и громко стонали, судя по всему, не допуская даже и мысли о возможности дальнейшего сопротивления. А загнанная в угол троица ещё огрызалась, ещё пыталась достать князя длинными, остро отточенными прутьями, пока Баурджин, рассвирепев, ухватил в руки скамейку...
Эх, раззудись плечо!
Одному по башке! Второй не успел пригнуться... Третий присел — да тут же получил удар ногой в брюхо!
— Здорово дерётесь, господин наместник!
А это кто ещё?
Баурджин обернулся...
Ху Мэньцзань! А за ним — воины! Господи, наконец-то!
— Господин, прикажете всё здесь разнести? — с готовностью осведомился сотник.
— Нет-нет, не надо шуметь, не то ещё разбудим хозяйку, — ухмыльнувшись, князь кивнул на второй этаж. — А ну-ка, прогуляемся, посмотрим. Фань, можешь пойти со мной.
— Это Фань?! — Ху Мэньцзань вытаращил глаза на замарашку. — Ну вы даёте, господин секретарь!
— Он храбро бился. Хватит разговоров, за мной!
Турчинай так и не смогла развязаться — не раззява какой-нибудь связывал, а бывший фронтовой разведчик, в своё время перетаскавший с передовой немало фрицев. Лишь отползла в угол и, злобно сверкая глазами, что-то мычала.
— А-а-а! — плюхнувшись на ложе, хамски ухмыльнулся нойон. — Кажется, это пресловутая гражданка Турчинай? А что, у вас в Хорезме принято встречать гостей вот так, сидя в углу?
Глава 17Октябрь 1217 г. Уголцзин-ТологойСИНЯЯ ЛУНА
О, сердце моё!
Беззащитный израненный город.
Едва из ворот дацана показались трое вооружённых карабинами людей, Баурджин подмигнул Пете и, плавно отпустив сцепление, выехал из ивняка, направляясь прямо к оврагу. Мотор работал ровно, и всё же здесь, в урочище, было сильное эхо. Те, трое, остановились, скинув карабины с плеч. Князь усмехнулся — напрасная предосторожность, если автомобиль, значит — свои, кто же ещё тут может раскатывать на грузовике, Чингисхан, что ли? Так у него прав нет.
Баурджин всё-таки чувствовал некоторое волнение, но, чем ближе он подъезжал к этой троице, тем дальше оно уходило, ведь он уже знал о бандитах многое. Некоторые вещи — автомобиль, ручной пулемёт, сигареты — ну никак не могло относиться к тысяча девятьсот седьмому году. Даже Петин «браунинг» — и тот был образца года тысяча девятьсот десятого. К тому же князь ещё несколько раз беседовал с гимназистом, выясняя, не замечал ли он за бандитами чего-нибудь несуразного — в речи, поведении, одежде? Как выяснилось — замечал. Многие слова, проскальзывавшие в разговорах разбойников между собой, мальчик просто не понимал, некоторые из них оказались просто блатной феней, а некоторые — «лишенец», «АМО», «Дуглас Фербенкс» — явно пахли двадцатыми голами. Двадцатыми — а не началом века. Может быть, именно поэтому бандиты не могли оставаться в прошлом надолго? А Петя почему-то мог. Потому что попал сюда не так, как они? Не специально? Ну, пока что было гадать?
Подъехав ближе, Баурджин остановил машину в паре шагов от троицы и, распахнув дверь, смачно сплюнул в траву:
— Что уставились, как бараны на ворота? Я — Вотенков!
Да, он сейчас был очень похож на того, кого ожидали увидеть бандиты, подстригся, сбрил бородку, даже усы выкрасил в светлый цвет. Ну и конечно, постарались портные — сшили и френч, и галифе — любо-дорого посмотреть!
Двое — один смуглый, сильный, небритый — Гришка-Медведь, второй — тоже мужик не слабый, с длинными вислыми усами — Микола-хохол. Петя их сразу узнал, вжался в сиденье, и Баурджин на миг пожалел, что взял с собой мальчишку. Однако без него всё выглядело бы слишком уж подозрительно, к тому же существовал шанс отправить гимназиста обратно в свою эпоху. Лишь бы в двадцатые годы не угодил! Впрочем, в двадцатые, наверное, всё-таки лучше, чем в тринадцатом веке.
— Закурить дай, Вотенков, — вразвалочку подойдя к машине, ухмыльнулся Гришка-Медведь.
Пожав плечами, Баурджин вытащил из кармана серебряный портсигар, раскрыл, протянул:
— Кури!
Бандит взял портсигар в руки, повертел, зашевелил губами — как видно, читал по слогам:
— «Его превосходительству уважаемому Семёну Петровичу...». Теперь вроде вижу, что ты Вотенков. Наслышан о твоих подвигах.
Вытащив спички, Гришка-Медведь с видимым наслаждением закурил, пуская дым кольцами. Маленькие злые глазки его пристально обшаривали округу. На вид бандиту было где-то около сорока, и вообще он производил впечатление человека бывалого и битого жизнью.