И всё же войска у престарелого Тогрула было вполне достаточно… нет, не для того, чтобы победить, а чтоб нанести врагу наибольший урон. Погибнуть с честью, кажется, не было больше выхода для старого правителя кераитов! Однако собирался ли тот погибать?
Всадник на белом коне быстрокрылой птицей пересёк равнину и, остановившись рядом с Жорпыгылом, передал приказ для всей сотни. Жорпыгыл, выслушав, почтительно кивнул и в свою очередь отправил вестового на дальний край — к самым бедным десяткам.
— Пойдёте в бой не сразу, а чуть погодя, — осадив коня, оскалился вестовой — Аракча, всё тот же Аракча, явный зложелатель и недруг обоих побратимов. — Ханы решили — сначала наступает правое крыло, затем — центр, и уж после — вся наша сотня. Ну и вы, куда ж без вас? — Аракча презрительно сплюнул и продолжал: — Ваша задача — лихим налётом вклиниться в основные ряды врага и притворным отступлением заманить его к дороге на перевал — под громящий удар наших славных воинов из засадной «тысячи» повелителя Инанч-Бильгэ! Ясна задача?
— Чего ж тут не ясного? — Баурджин пожал плечами. — Вклиниться и заманить. Заманим — эко дело!
— Смотрите только, не перепутайте, кого заманивать, — скривился, словно от зубной боли, Аракча. А может, у него и в самом деле болели зубы, оттого и злобился на всех, как шакал? — Нукеры хана Тогрула носят на шлемах серые перья кречетов. Их и заманивайте, во главе с самим ханом.
И снова запели боевые рога, и гневный рокот барабанов перебил воинственный клич. Качнувшись, опустились копья, сверкнули с лязгом вытащенные из ножен сабли, и тучи тяжёлых стрел с воем затмили небо. Наступление началось.
Первым, как и было указано ханами, ринулся на врага правый фланг, расстилаясь по равнине широкой лавой. Меткие стрелы врага вырывали из седел всадников — одного, второго, десяток — Баурджину было хорошо видно, как падали в снег люди, а лишённые седоков лошади всё так же продолжали свой безумный бег, теперь уже бессмысленный.
— Хур-ра! Хур-ра! — орали на скаку всадники.
И вот они наконец достигли вражеских рядов, сшиблись… И, преследуя, поскакали дальше — враг отступал, явно уклоняясь от прямого боя.
Звякнув упряжью, пришли в движение шеренги основных сил найманов — всадники стегнули коней и, убыстряя ход, понеслись по равнине.
— Ну, вот. — Баурджин обернулся к своему десятку. — Будьте наготове, скоро и наша очередь.
— Мы давно готовы, нойон! — звонко выкрикнул Гамильдэ-Ичен.
Ишь как они его — нойон! Князь, стало быть… А какой он князь? Баурджин поморщился — не князь, а самый что ни на есть трудовой крестьянский парень. То есть, конечно же, не крестьянский, а пастушеский.
— Вперёд! — подъехав к «сусликам», лично отдал приказ Жорпыгыл. — Бейтесь достойно, и, кто знает, может быть, я прощу вам все ваши долги и недоимки.
Баурджин хмыкнул: ничего не скажешь, хорошо сказал, прям «отец родной». Утешил!
— Не забывайте поставленную задачу! — Жорпыгыл посмотрел на десятников. — Сам великий хан обещал вам в случае успеха подарить по парчовому халату и сабле!
Баурджин едва не расхохотался:
— Поистине безмерны милости великого хана!
Ну что ж, вперёд так вперёд — приказ получен, боевая задача определена чётко, остаётся действовать.
— Ну парни, — выехав чуть вперёд, Баурджин, совершенно по-гагарински улыбнулся и махнул рукой. — Поехали!
И понеслись! Поскакали! Растеклись лавой… Мы красные кавалеристы, и про нас…
Эх, и здорово же нестись вот так, чувствуя, как летит из-под копыт смёрзшийся снег, а в лицо дует морозный северный ветер!
…Былинники речистые ведут рассказ!
Баурджин — впереди, за ним — заводная лошадь, потом — клином — десяток, а чуть поодаль, справа — так же несутся конники Кэзгерула.
И солнце, и ветер в разгорячённые лица, и светящиеся каким-то непонятным счастьем глаза! И пусть нет в руках сабель, пусть не развеваются за плечами разноцветные шёлковые ленты, пусть грудь не защищает панцирь, пусть… всё равно, воинский злой азарт уже захватил конников — по сути, нищих пастухов — в свои сети. Захватил, закружил. Понёс, заставляя важно хмурить лицо и, пуская стрелы, орать: «Хур-ра-а-а! Хур-р-ра!»
А лошади ржут, храпят, прядают ушами, и — на удивление — не видно вражьих стрел. Это хорошо, это очень хорошо, видать, не до того вражинам… Эх, сохранить бы своих! Вон они, скачут, несутся, низко пригнувшись к гривам коней. Здоровяки — Кооршак и Юмал, — у них хоть копья имеются, а вот у прочих «сусликов» одни стрелы. Плосколицые Ильган и Цырен, за ними ещё двое, потом — малыш Гамильдэ-Ичен, а уж последними — Гаарча с Хуридэном. Н-да-а… Не очень-то они торопятся.
Интересно, как там, впереди? Разбиты ли основные силы врага, или, может, бежали уже неизвестно куда? А вдруг собрались с силами и скачут уже вперёд всем своим несокрушимым туменом? Знать бы! Как всё-таки не хватает раций… как не хватало их тогда, в тридцать девятом! А что такое танки без раций? Неуправляемое железное стадо. Даже быстроходные «бэтэшки»… Тем более — быстроходные.
— Хур-ра-а! Хур-рра-а! — орали со всех сторон, и конь Баурджина летел по равнине стремительной приёмистой рысью.
Юноша оглянулся в седле — не отстают ли? Нет, не отставали.
— Хур-ра! Хур-ра!
Где-то далеко справа мутным, почти неразличимым пятном маячили главные силы. Бежавшие по небу облака затмили солнце, пошёл снежок, сначала — мелкий, а потом все крупнее.
— Хур-ра!
Баурджин увидел врага внезапно — вот только что никого не было и вдруг раз — возникли, словно из-под снега, всадники на гнедых конях. Своих здесь не было, значит — чужие.
— Хурр-ра-а!
Юноша два раза махнул левой рукой и быстро пригнулся — то был знак остальным, чтоб стреляли. Молодцы! Поняли! Над самой головой засвистели стрелы. Враг тоже огрызнулся — поразив коня Гаарчи и… и кого-то ещё… сейчас было неясно кого, да и некогда выяснять. Потом, все потом!
Сближаясь с врагом, Баурджин махнул правой рукой:
— Копья!
Жаль только, не у всех они были, но у кого были…
Хоть и коротко копьецо, по сути — казачья пика — а всё же как здорово оказалось вдарить им с налёта! Вражеский круглый щит из обтянутого красной кожей дерева разлетелся на куски. А сам вражина, взвив коня на дыбы, полоснул саблей! Хорошо, Баурджин среагировал, пригнулся, выставив вперёд копье. Чёрт! Перерубил-таки! Ай-ай-ай, нехорошо как! Юноша с сожалением покачал головой, увидев, как отрубленный наконечник копья тяжело шмякнулся в снег. Что ж… Враг, торжествуя, приподнялся на стременах, раскручивая над головой сабельку. Боже, как отвратительно от него пахло! Наверное, язычник — никогда не моется. Ишь как щерится, сволочуга, а глазёнки-то, глазёнки — узкие, словно смотровые щели у танка. Самурай недорезанный!
Сверкнув, опустилась сабля… Баурджину казалось — медленно, а на самом деле — быстро. Вот сейчас, вот-вот сейчас, опустится, коснётся шеи, отрубит голову или разрубит пополам, до самого седла, торс… И главное, не спастись, не уклониться, сабля — оружие коварное, куда там мечу! Вот он уже — близко-близко — сверкающий смертью клинок…
Баурджин резко выставил вперёд обломок копья, по сути — шест, ударив концом его врага в лицо! И ведь попал, угодил прямо в левый глаз! А и поделом! Не растягивай удовольствие, коли взялся рубить, так руби сразу.
Воин завыл, зашатался в седле, выпустив из рук саблю. Сверкающий клинок воткнулся в снег. Баурджин не поленился, нагнулся, подхватил… рубанул с плеча! Вдруг сделавшееся каким-то мягким лицо врага медленно стекло с черепа… осталась лишь кровавая маска!
Юношу, вернее — Дубова, ничуть не замутило — на фронте, в Отечественную, не то ещё приходилось видеть. Вытерев саблю об полушубок, Баурджин соскочил с коня, стащил с поверженного вражины ножны. Быстро прицепил к поясу и вскочил в седло:
— Хур-ра-а-а!
И, дав шенкеля коню, поскакал, понёсся, догоняя своих — те уже, похоже, давно увлеклись преследованием.
Догнал… Обогнал… Ага, вон они — удирающие вражьи спины. Десятник поднял левую руку — готовить стрелы. Впрочем, и сами должны были уже догадаться, не командовать же в таких мелочах!
— Хур-ра-а-а! Хурр-ра! — кричали юные воины Баурджина, рядом с ним нёсся десяток Кэзгерула Красный Пояс, а, чуть поодаль — и другие десятки найманского рода Олонга. А Жорпыгыл? Нет, его не было, как не было и отборных воинов кочевья Олонга. Ну, правильно, у них же другая задача.
— Хур-ра-а!
Казалось, это стремительное, как взмах орлиного крыла, наступление, этот лихой, можно сказать, уже удавшийся рейд так же хорошо и закончится — преследованием и пленением бегущих врагов. Баурджин оглянулся — его воины неслись вперёд, улыбаясь и полностью позабыв о страхе.
— Хур-ра!
А враги… враги позорно бежали… и в этом их чересчур уж поспешном бегстве явно было что-то не так! А не заманивают ли? Вполне вероятно, ведь приёмы ведения войны у кераитов с найманами одни и те же.
Останавливая увлёкшихся погоней воинов, Баурджин закрутил в воздухе левой рукой, словно бы рисовал круг. Повинуясь ему, парни поспешно придержали коней… и то же самое сделали воины Кэзгерула. А остальные неслись: — Хур-ра! Хур ра!
— Почему мы остановились? — подскакав ближе, сверкнул глазами Гаарча. — Вся добыча сейчас достанется другим!
— Не достанется! — Десятник жёстко сжал губы. — Слушай мою команду — грабежом и погоней не увлекаться, вперёд продвигаться с опаскою, в любой момент быть готовым повернуть назад.
— А эти? Эти? — завизжал, заплевался Гаарча. — Остальные, значит, будут хватать богатства, а мы…
— А вы будете делать то, что я вам сказал! — Баурджин выхватил из ножен саблю. — Ты не согласен?
— Что ты, что ты! — Гаарча изменился в лице. — Я вовсе не то хотел сказать…
— Ну и прекрасно, — улыбнулся десятник. — Вперёд. Но, осторожно, как я говорил. Когда я подниму вверх саблю — все живо поворачиваем назад и скачем к Чёрному кряжу… туда, где дорога на перевал.
Баурджин ясно себе представлял: так и придётся сделать, и нечего поддаваться на притворное отступление кераитов — не так уж они и слабы, как сейчас хотят казаться. Жаль, не видно главных сил, интересно, как там у них?