И конечно, так и случилось.
Скачущие впереди воины — из самых алчных — вдруг осадили коней, словно бы наткнулись на стену. А потом и повернули назад, да только не успели улепетнуть, поражённые меткими стрелами ханской гвардии кераитов — тех самых, с серыми перьями кречетов на шлемах. Все они были в панцирях — и люди, и кони — в пластинчато-стальных или в кожаных, ничуть не менее крепких и красивых. У многих, усиливая защиту, пересекались на груди железные наборные пелерины, из-под низко надвинутых шлемов едва виднелись глаза, в руках угрожающе покачивались длинные составные луки, копья и тяжёлые сабли.
Вот она — броненосная конница!
Сердце Баурджина нехорошо ёкнуло.
— Назад! — приподнявшись в стременах, закричал он, поднимая над головой трофейную саблю. — Назад! К Чёрному кряжу!
Его воины и десяток Кэзгерула организованно повернули, остальные же, чересчур увлёкшиеся преследованием и добычей, попали под натиск кераитских «рыцарей», словно под асфальтовый каток. А ведь были ж предупреждены! Ну, как, как поддерживать дисциплину, когда, почуяв возможность лёгкого грабежа, большая часть войска превращается в алчное неуправляемое стадо? Ну, чёрт с ними, теперь уж ничем не поможешь.
Найманские воины — теперь уже молча, без всяких криков — понеслись назад… нет, не совсем назад — чуть левей, к Чёрному кряжу, как раз там проходила дорога на перевалы. Там можно было уйти. И там, за первым кряжем, ждала засадная «тысяча» хана Инанч-Бильгэ.
— Быстрей! Быстрее! — на скаку перепрыгнув на заводного коня, подгонял своих воинов Баурджин.
А их осталось так мало — многие, слишком уж многие нашли свою смерть от злой кераитской стрелы. Уже не видать было Ильгана с Цыреном, здоровяка Кооршака… нет, вот он… вон и Гаарча с Хуридэном — если б Баурджин не вытащил тогда саблю, где б они были? А где Гамильдэ-Ичен? Неужели погиб? Жаль… Единственный грамотей на весь десяток, да и вообще — неплохой парень.
Юноша оглянулся. Вон он, Гамильдэ-Ичен! Еле тащится, ясно — лошадь устала. А заводной-то у него нет.
— Скачите!
Махнув рукой, Баурджин придержал коня, дожидаясь отставшего парня. А за ним — уже пугающе близко — блестели доспехи тяжёлой конницы кераитов.
— Сюда, Гамильдэ, сюда… Бросай свою лошадь!
Не замедляя бешеной скачки, Баурждин помог парню перебраться на круп своего коня. Лошадь немного отяжелела… вот именно что — немного, слава Христородице, Гамильдэ-Ичен весил мало. И всё же враги нагоняли. Слава Богу, не пускали стрел, впрочем, вряд ли попали бы — уже начиналась метель. Снег хлестал по лицу, заставляя жмурить глаза, так что оставалась одна надежда — на лошадей. Не споткнулись бы на скаку, вынесли бы, спасли…
Баурджин погладил коня по гриве:
— Давай, милый, давай…
Вот и Чёрный кряж. Успели! Теперь оставалось самое сложное — взять перевал. А уж там — свои, там можно расслабиться — взять только. А дышалось уже так тяжело, и так же тяжело били в снег копыта уставших коней. И уже никто не кричал: «Хур-ра!» Не до криков было.
Ну, вот он — перевал! А прямо над ним — ярко-синее небо. Интересно как — здесь, в предгорьях, метель, а там — солнце. Обычно бывает наоборот. Лошади хрипели, проваливаясь копытами в рыхлые сугробы. Снег — мокрый, липкий, противный — словно хватал своими мягкими лапами, не давая идти. Уже пришлось спешиться — лошади не могли внести всадников в гору. Шли. Поднимались всё выше и выше. А пот тек по лицу, едкий, горячий, невыносимый. И щипал глаза. И в груди яростно билось сердце. Так яростно, с такой неудержимой силою, что, казалось, вот-вот вырвется, улетит, словно выпущенный из клетки охотничий кречет. Тяжело… тяжело, Господи!
Баурджин оглянулся — внизу, пусть ещё не так близко — уже виднелись чёрные размытые точки. Враги!
Перевал казался совсем рядом — ну, вот он, возьми и иди. А идти было трудно, и чем выше, чем трудней. И приходилось ещё вести за собой лошадей. Может, бросить? Нет, ну, правда — бросить?
Идущий впереди Гамильдэ-Ичен вдруг ткнулся носом в снег. И так застыл.
— Вставай! — Баурджин схватил мальчишку за шиворот, дёрнул. — Ну?
— Я… не могу… — задыхаясь, оглянулся тот. — Лучше умру… и пусть. И пусть.
— Я те умру! — Десятник выхватил саблю. — Хочешь — ткну?
— Не надо…
— Тогда иди! Двигайся!
Не только Гамильдэ-Ичен, а и многие уже двигались, ползли, карабкались наверх из последних сил. А впереди недостижимым лазурным небом сиял перевал! И враги внизу были так близко…
Баурджин не смог бы сказать, когда он понял, что все — дошли. Может быть, когда ударило в глаза закатное солнце? Или когда, теряя опору, он покатился с вершины перевала вниз, на ту сторону? Или чуть позже, когда услыхал мощный радостный крик: «Хур-ра?!»
Не помнил. Не сознавал. Лишь растянул потрескавшиеся губы в улыбке и прикрыл от солнца глаза. Дошли!
Баурджин внимательно посмотрел вниз, высматривая засадную «тысячу» Инанч-Бильгэ. Напрасно пялился — таковой просто не было! Не было — и всё тут, спрятаться-то здесь негде. А в спину уже дышали враги…
Глава 8Мир вашему дому!Весна 1196 г. Горы Хангай
Жажда добычи вела монгольских ханов в тысячекилометровые походы, через пустыни и лесные чащи.
Никого! У скалы не было ни одного найманского воина. Ни единого.
— Может быть, они прячутся в горах? — несмело предположил Гамильдэ-Ичен. Вот уж кого не спрашивали…
— Может быть, и так, — задумчиво кивнул Кэзгерул. — А может быть, и по-другому. Нам бы самим сейчас неплохо спрятаться — кераиты будут здесь очень скоро.
— Так и сделаем, — согласно кивнув, Баурджин приказал своему десятку — вернее, тому, что от него осталось, — быстро свернуть с дороги и подниматься вверх по какой-нибудь охотничьей тропке.
— А по какой нам идти? — снова спросил Гамильдэ-Ичен. — Ведь тропинок тут очень много.
— Вон по той! — Баурджин уверенно показал рукой на первую попавшуюся. Как бывший командир, знал — никогда, нигде, ни в какой ситуации не нужно показывать бойцам собственные сомнения. Бойцы должны быть полностью уверены в командире. Вот как сейчас.
— Едем! — махнув рукой, юноша первым поскакал по тропинке, за ним двинулся его заметно поредевший десяток и Кэзгерул со своими.
Выбранная Баурджином тропинка уходила круто в горы. Впрочем, воины не стали уходить далеко, а чуть поднявшись, залегли на краю пропасти меж двух коричневато-карминных скал. Хорошее было место, удобное: если вдруг кераиты надумают пуститься в преследование, то очень многие из них найдут быструю смерть в ущелье.
Кэзгерул, погладив расцарапанную щёку, подошёл к побратиму, предложил посмотреть на дорогу из-за чахлых кусточков, что росли у одной из скал.
— Конечно, посмотрим, — улыбнулся Баурджин. — Я и сам хотел тебе сказать.
Оставив лошадей под присмотром воинов, оба десятника побежали к скале, где, достигнув кустов, и расположились с весьма относительными удобствами — скрючившись и прижавшись друг к другу. И чёрт с ним, с неудобством, долго здесь сидеть парни вовсе не собирались, так, посмотреть только.
Внизу, в дорожной котловине, послышался быстро приближающийся шум — топот копыт, гомон. Миг — и из-за скал выскочил передовой отряд кераитов во главе с пожилым мужчиной в блестящих доспехах из мелких металлических пластинок. Вероятно, это и был сам кераитский хан Тогрул, старший брат красавчика узурпатора Эрхе-Хара. Не задерживаясь, вражеские воины, гремя оружием, пронеслись по дороге дальше — Баурджин даже не мог предположить куда. Честно сказать, он до самого последнего момента надеялся, что вот-вот, вот сейчас, спугивая сидящих на голых вершинах скал орлов, прозвучит боевой клич найманов, и тяжёлая конница Инанч-Бильгэ, выскочив из засады, наголову разгромит беглецов-кераитов. Баурджин даже представил все в лицах — как скачут свои, как кричат, как носятся в воздухе тучи стрел и тусклое весеннее солнце играет в разящей стали. И гордая ухмылка тронула губы юноши, а рука сама собой легла на эфес сабли.
Но нет… Ничего не случилось. Кераиты спокойно улепётывали, и никто им в этом не мешал, даже не преследовал. Почему? Что ещё задумали Инанч-Бильгэ и Эрхе-Хара? Господи, а не побратимы ли со своими десятками невольно показали врагу путь из долины? Да, показали. Невольно. Но ведь не сами по себе, ведь их сюда послал… да Жорпыгыл и послал! Значит, что же, получается, он предатель? А какой смысл предавать победителей ради побеждённых? Нет, кажется, всё тут намного хитрей…
— Если б мы не укрылись сейчас в горах, а стояли бы и раздумывали, кераиты б нас просто смели, — негромко заметил Кэзгерул Красный Пояс.
Красный пояс… У кого он теперь, интересно? Впрочем, не об этом нужно сейчас думать — часть кераитских воинов вдруг отстала от главных сил, остановилась. Некоторые из всадников спешились, наклонились… Ясно! Ищут следы! Значит, всё ж задумали продолжить преследование. Вот, сволочуги! Ну, вообще-то, все правильно — хан и главные силы ушли, а эти, видать, получили приказ найти и уничтожить затаившуюся группировку врага, сиречь — оба десятка побратимов и приставших к ним воинов. Вернее, то, что от этих десятков осталось.
— Уходим! — на ухо прошептал Кэзгерул. — Они сейчас живо обнаружат наши следы.
Воины внизу вдруг обрадованно зашумели.
Баурджин усмехнулся:
— Уже обнаружили! Ты прав, брат, — уходим.
Завернув за скалу, парни быстро побежали к своим, где после недолгого совета решили поджидать кераитов здесь же, на горной тропе.
— Пусть только попробуют сунуться! — хохотнул Кэзгерул. — Живо окажутся в пропасти.
— А много их? — спросил кто-то.
Баурджин прищурился:
— На дне ущелья места хватит для всех! И ещё останется.
Юноша оглядел своих. Гамильдэ-Ичен, худющий Гаарча с толстощёким Хуридэном, здоровяки Юмал и Кооршак — их всё же не убили, лишь правая рука Юмала была перетянута грязной шёлковой тряпицей. Вот других парней — Ильгана с Цыреном и ещё некоторых, увы, — уже не было. То ли погибли, то ли ранены, то ли просто отстали. Шесть человек, считая самого Баурдж