ина. Вот и весь десяток. У Кэзгерула — немногим лучше.
— Смотрите, вот они! — бросил вдруг Гаарча и поплотней вжался в снег, ноздреватый и тёмный.
У самого края ущелья, выйдя из-за красной скалы, показались враги. Остановились, внимательно осмотрели тропу, спешились…
— Приготовить стрелы, — передал по цепочке Баурджин. — Стрелять только по моей команде.
Они залегли за камнями. Лучники — нищие воины захудалого рода. Десятка полтора. А врагов, даже на первый взгляд, раза в три больше. Правда, это только те, кого видно, кто вот здесь, у тропы. Пойдут вдоль пропасти или нет? Ага, совещаются… Всё ж таки решились пойти!
Трое вражеских воинов — из простых, без всяких доспехов, всего лишь в вывернутых полушубках — оставив коней, двинулись по узенькой тропке. Осторожно, крепко прижавшись к отвесной скале. Что ж — они сами выбрали свою незавидную судьбу…
— Приготовились, — тихо приказал Баурджин и сам наложил на тетиву стрелу, целя, правда, не в этих троих, а в тех, что толпились у красной скалы. — Стреляйте!
Длинные боевые стрелы тяжело просвистели в воздухе. Не успев даже вскрикнуть, двое вражеских воинов — те, что шли первыми, — пронзённые насквозь, полетели в пропасть! Третий тот час же повернул обратно, правда, назад до своих не дошёл, упал, но в ущелье не свалился, так и остался лежать ничком на тропе, утыканный стрелами.
Быстро сориентировавшись, кераиты убрались за скалы и тоже начали огрызаться — одна из их стрел чуть было не попала Баурджину в шею.
— Не высовываться! — уклонившись, предупредил он. — Будем ждать, когда снова полезут.
— Можем и не дождаться, — сзади подполз Кэзгерул. — Кераиты не дураки, чтоб подставляться под стрелы, да ещё в таком неудобном месте.
Баурджин обернулся:
— Думаешь, поищут обходную тропу?
— А ты как бы поступил на их месте?
— Да уж точно, на рожон бы не лез. Послушай-ка, нам нужно бы выставить дополнительные посты.
— Обязательно! Пойдём поищем подходящие места — тут, если что, и без нас обойдутся.
Десятники, осторожно посматривая на врагов, всё ещё пускавших стрелы — правда, уже в гораздо меньшем количестве — отползли в безопасное место и уж только там, за скалою, поднялись на ноги. Местность вокруг казалось неприглядной и неуютной — скалы, пропасти, тропинки, редкие кустики, ложбинки с пористым весенним снегом. Высокие разноцветные скалы — синие, тёмно-голубые, красные — царапали вершинами низкое облачное небо, дул промозглый ветер, довольно студёный и мерзкий, однако кое-где за скалами солнце уже пекло так, что впору было снимать лишнюю одежду.
— Вон, — осматриваясь, Баурджин кивнул на горушку с поросшим низеньким редколесьем склоном. — Удобное для вражин место, чтоб подкопить силы. А откуда они могут сюда пробраться? А вон по той тропке, — юноша показал рукой, — раз. Либо — по тому ручью, точнее, по его руслу — два. Значит, нужно выставить два поста — у ручья и у тропки. И вот там, — Баурджин кивнул на лысую вершину горушки, — хорошо бы посадить пулемётчика… тьфу ты, лучника… а лучше — двух.
Кэзгерул покачал головой:
— Вряд ли кераиты сюда доберутся. Где мы, а где эта горушка?
— Слушай, брат, — Баурджин бросил на побратима усталый взгляд. — Вряд ли, не вряд ли — давай сейчас обсуждать не будем, а будем исходить из того, что враги вот сюда вот, на этот склон, вполне могут выйти. Выйти, сконцентрироваться и внезапно ударить с тыла. Ведь могут?
— Ну, допустим, могут, — скрепя сердце согласился Кэзгерул. — Правда, не думаю, чтоб это им пришло в голову — больно уж сложно. Надо искать обходную тропу, ползти по ручью — муторно.
— Зато действенно и относительно безопасно!
— Но у нас на счету каждый воин!
— В ущелье не нужно много. Оставим там… Гаарчу с Хуридэном, здоровяков-братьев, ну, я ещё с ним буду — вполне достаточно. Ты же с со своими возьмёшь на себя вот этот участок, — Баурджин обвёл рукой местность. — Ну и мелкий Гамильдэ-Ичен останется для связи — пусть шастает между нами туда-сюда, даже если всё будет спокойно. Да, чуть не забыл. Ты поручи своим людям по ходу дела подстрелить какую-нибудь живность — в этом лесочке наверняка водится дичь.
— У нас есть вяленое мясо, — возразил Кэзгерул. — Правда, немного. Ну, в крайнем случае, можно пить кровь наших коней.
— Кровь будем пить, когда уж совсем припрёт. А сейчас почему бы и не поохотиться, коль есть такая возможность?
Кэзгерул с некоторым удивлением посмотрел на побратима:
— Знаешь что, анда? Я теряюсь в догадках — ты сейчас рассуждаешь, как опытный полководец — нойон. Но ведь я знаю, да и все знают, что ты нигде не мог этому научиться, ты же рос рядом с нами. Мне иногда даже страшно становится тебя слушать, настолько ты бываешь прав! Мне, к примеру, мысль насчёт этой горушки даже в голову не пришла бы. Откуда она пришла к тебе? Ведь ты же нищий пастух, а вовсе не полководец! Или… Или ты действительно испил из волшебной чаши в заброшенном дацане колдовского урочища Оргон-Чуулсу?
— Испил, испил, — захохотал Баурджин. — Такой там крепкий оказался айран — до сих пор в голове шумит!
— Да ну тебя, анда! Все шутишь.
А Баурджин уже не смеялся, а задумчиво смотрел в небо.
— Опасаешься, как бы не начался снегопад? Может! И тогда уж нам придётся несладко.
Юноша перевёл взгляд на побратима-анду:
— Как ты думаешь, враги могут сунуться ночью?
— Ночью — в горы? — Кэзгерул рассмеялся. — Если только сойдут с ума.
— Это хорошо… хорошо…
— Чего уж хорошего-то?
— Кэзгерул, мы ведь совсем не знаем эти горы.
— Да, не знаем. К сожалению.
— А, значит, выход у нас один — возвращаться в долину к своим по хорошо знакомой дороге.
— Ага, — громко засмеялся Кэзгерул. — Хотел бы я посмотреть, как это можно проделать? Там же враги!
— Враги явятся за нами, думаю, завтра с утра. Вряд ли они станут мешкать.
— Что-то я тебя не очень понимаю, брат.
— И пойдут они в обход, через вот это горушку. По крайней мере, я бы сделал именно так, а у меня пока нет оснований подозревать кераитов в глупости.
— Анда, не говори загадками. Чего ты хочешь?
— Есть одна мысль. Твои парни умеют ставить настороженные луки?
— Среди них есть опытные охотники!
— Я скажу им, что нужно будет сделать. Да, ты не против, чтобы мои воины принесли клятву тебе?
— Мне?!
— Так, на всякий случай.
— Даже не знаю, что и сказать.
— Мы ведь с тобой побратимы!
Кэзгерул засмеялся:
— Уж ты и хитёр, анда! И, знаешь, я боюсь, что ты… что с тобой… В общем, храни тебя Христородица и Иисус Христос!
Осмотрев местность — «проведя рекогносцировку», говоря словами генерала Дубова, — Баурджин чётко осознал: им нужно вырываться отсюда как можно быстрее. До тех пор пока враги не вышли к лесистой горе. Первое время, конечно, их можно сдерживать, и вполне успешно, но ведь кераитов много, а окружённых мало — когда-нибудь, рано или поздно, вражеские лучники просто-напросто перестреляют посты, после чего без особого труда займут лесистый склон. Дальше уж и говорить не стоит: ударят с обеих сторон, и, как говорится, пишите письма. Значит, не нужно ждать. А вот создать у врага такое впечатление нужно — за счёт охоты, костров и прочего. Дескать, запертые в горах найманы там и собираются отсидеться. Н-да-а… Гибельный путь! Что ж, придётся чем-то жертвовать… вернее — кем-то! А, где наша не пропадала! На Халкин-Голе, под Сталинградом, на Четвёртом Украинском что, легче было?
По возвращении Баурджин собрал всех — и своих, и кэзгеруловых, и приблудных. Чётко разъяснил, кому что нужно будет делать. Вроде бы всем всё было ясно. Однако неожиданно заартачился Гамильдэ-Ичен! Вот уж от кого ничего подобного не ждали!
— Нет! — неожиданно заявил парнишка. — Мой нойон — Баурджин, и я останусь ему верным до самого конца! Почему я должен приносить клятву верности другому? Нет, Кэзгерул Красный Пояс — хороший воин и командир. Но ведь у нас пока есть свой!
— Мы тоже не будем присягать другому! — переглянувшись, тут же заявили здоровяки — Кооршак и Юмал.
И напрасно Баурджин убеждал, что это — для их же пользы.
— Ты просто хочешь нас обидеть, нойон! Не знаем, уж чем мы перед тобой провинились.
— Ладно, — десятнику скоро надоело спорить. — Будь по-вашему, пусть уж все остаётся, как есть, в конце концов, быть может, всем нам придётся погибнуть и к своим не вернётся никто. Я вовсе не хотел вас обидеть, а…
— Мы прекрасно поняли тебя, нойон! — невежливо перебил Гамильдэ-Ичен. — Ведь по воинским законам кочевий десяток, не уберёгший своего вождя, подлежит смерти. Если ты собрался умереть, Баурджин-нойон, — знай, мы тоже умрём вместе тобой!
— Эх! — с улыбкой махнул рукой Кооршак. — Хорошо сказал парень! Верно и красиво… я б так не смог!
— О, мой верный Гамильдэ-Ичен! — подойдя ближе, Баурджин порывисто обнял парнишку. — Верные друзья мои… Что ж, коль уж вы так хотите… будете помогать уйти остальным! Гаарча, Хуридэн — а вас я всё же попрошу дать клятву моему побратиму. В случае чего вы отомстите за нас!
— О, мы так и сделаем, Баурджин-нойон! Как скажешь, — Гаарча льстиво заулыбался, а толстощёкий Хуридэн усиленно закивал. Да, эти парни вовсе не собирались за кого-то там умирать. Впрочем, Бог им судья.
Остальных Баурджин расставил по местам уже вечером. Здоровяков — у пропасти, Гамильдэ-Ичена — на горушке, за целым рядом настороженных самострелов. Гаарча с Хуридэном укрылись вместе с десятком Кэзгерула в лесочке, но не в той стороне, где самострелы и Гамильдэ-Ичен, а гораздо ближе к обходной тропе. Спрятались. Кэзгерул, правда, явно обиделся на своего анду — уж как порывался вчера остаться с ним, и как долго пришлось его уговаривать Баурджину. Уговорил-таки кое-как. Ты, сказал, не за себя сейчас отвечаешь, а за других — вот и отвечай, да как можно лучше.
— Ну, не дуйся, анда! — Баурджин всё ж таки улучил момент, хлопнул по плечу побратима. — Поверь, я вовсе не горю желанием поскорее покинуть этот мир. Сколько ещё тут не выпито хмельного, сколько не познано дев! Нет, рано мне спешить на тот свет, рано!