Баурджин в подробностях описал все свои злоключения, не упомянув лишь о бурных любовных отношениях, возникших вдруг между ним и Кералан Дара. Зачем об этом рассказывать воинам? Распалять только зря.
В степи вдруг показался одинокий всадник, неспешно трусивший к костру. Вот он обогнул орешник, пропал — видать, спустился в овраг, — вот опять появился, уже хорошо стала видна лисья шапка и коричневый дээл из верблюжьей шерсти.
— Ну, вот он, Кэзгерул, — кивнув, Гамильдэ-Ичен потёр руки. — Теперь и покушать можно!
— Ишь, — переглянувшись, расхохотались здоровяки. — Привык к мясу!
— К хорошему быстро привыкаешь, — согласно кивнул Баурджин.
А его побратим-анда уже подъезжал к костру:
— Мир вам, парни. Что, опять никаких известий?
— Глаза-то протри, чудо! — поднимаясь на ноги, громко захохотал Баурджин. — Ну, слезай же с коня, братец! Дай-ка я тебя обниму!
— Баурджин! Брат! — Кэзгерул спрыгнул с коня, заключая анду в объятия. — Я знал, знал! Знал, что ты вернёшься! — По лицу юноши катились счастливые слезы. — А в войске Инанч-Бильгэ до сих пор пируют. И у нас теперь будет хороший повод! Ну, что сидите? — Кэзгерул обернулся к парням: — Собирайтесь, поехали!
— А мясо?
— Возьмите с собой.
Нельзя сказать, что появление Баурджина вызвало в стане Жорпыгыла Крысы какую-то радость, впрочем, и гнева тоже не вызвало, так, равнодушие. Правда, Жорпыгыл даже соизволил похлопать вернувшегося по плечу — всё ж таки это именно его десятник провернул такое хитроумное дело. Правда, малозначительное, но тем не менее…
— На пути домой присматривайся к бродягам, — вполне серьёзно посоветовал Жорпыгыл. — Набирай в свой десяток, наберёшь, так и быть, замолвлю за тебя словечко — получишь от отца летнее пастбище. Ну как, рад?
— Благодарю тебя, хан. — Баурджин вежливо поклонился.
Жорпыгыл ухмыльнулся:
— Я тоже рад, что ты из всем известного труса превратился в храброго воина! Вот бы все так. Этот мелкий, Гамильдэ-Ичен, как, труса не праздновал?
— Гамильдэ-Ичен проявлял в бою смелость и осмотрительность — качества вполне редкие.
— Вот как? Ну, что ж. — Жорпыгыл потёр руки. — Рад и этому. Тебя послушать, так в твоём десятке все герои!
— Так и есть, хан, — улыбнулся юноша. — Все. Кроме некоторых.
— А, ты, верно, имеешь в виду Гаарчу с Хуридэном? Ну, эти-то собачины те ещё…
Вот в этом вопросе Баурджин был полностью согласен с ханом.
— В общем, я расскажу о тебе отцу, — встав, подытожил беседу Жорпыгыл. — Вернёмся домой — получишь и пастбище, и табун. Смотри только, работай и не забывай тренировать свой десяток. Если… ха-ха… ты его сможешь набрать! Да, чуть не забыл — сам верховный хан Инанч-Бильгэ приглашает тебя вечером на пир в свою юрту. Неслыханная честь для простого пастуха! Осознай!
— Осознаю, — Баурджин поклонился, — и с удовольствием принимаю приглашение.
— Ну, ещё бы ты его не принял!
Жорпыгыл расхохотался и, похлопав юношу по плечу, выпроводил из юрты.
Предложение хана, конечно же, отнюдь не вскружило Баурджину голову: если разобраться, предлагалось ему опять ишачить на чужих пастбищах. Пасти чужих коней, да ещё и тренировать воинов — не слишком ли щедрые подарки для Жорпыгыла Крысы и старого Олонга? А может, лучше вообще не возвращаться домой? Кто там его ждёт-то? В лучшем случае — старая колдунья Кэринкэ да, возможно, ханская наложница Хульдэ. Впрочем, нет, та — вряд ли. Хотя наверняка обрадуется возвращению и даже одарит любовью. Не его одного, естественно… Не возвращаться? А что потом делать? Ведь тогда он, Баурджин, и доверившиеся ему люди обретут статус беглецов — и по законам найманов первый же встречный получит право их убить. Степь только кажется бескрайней и безлюдной, на самом же деле слухи там распространяются быстро. Нет, порывать с родом Олонга пока не стоило. Потом — может быть… К тому же именно в родовых кочевьях у озера Буир-Нур располагалось загадочное урочище Оргон-Чуулсу… на которое Баурджин — генерал армии Иван Ильич Дубов — до сих пор имел вполне определённые надежды. А, собственно, почему бы их не иметь?
Верховный хан найманов Инанч-Бильгэ лично угощал рисовым вином — а по сути, брагой — своих верных воинов. Конечно, сам он к ним не подходил и в рот вино не лил — посылал слуг с пиалами. Кроме самого хана и некоторых военачальников, которых Баурджин не знал, на почётных местах сидели сыновья Инанч-Бильгэ — Буюрук (старший) и Тэйбака (младший). Буюрук — щелоглазый, щекастый, с сальными волосами и высокомерно искривлённым ртом — чем-то напоминал ошпаренного кипятком поросёнка, младший же его братец, Тэйбака, выглядел куда приятней, хоть и не так, как красавец Эрхе-Хара. Тёмные глаза с длинными ресницами, узенькая бородка, совсем по-гусарски лихо закрученные кверху усы. Типичная физиономия дамского угодника и сердцееда. Тэйбака, кстати, сидел ближе к приглашённым, нежели его отец или старший брат. Что же касается Эрхе-Хара, так того пока не было — верно, где-нибудь рыскал либо спал, упившись пьяным-пьяно.
О сыновьях верховного хана Баурджину только что поведал Жорпыгыл Крыса. Снизошёл-таки до беседы, и вовсе не потому, что вдруг проникся симпатией к собственному десятнику, нет — просто-напросто выказывал свою осведомлённость. Надо же было хоть кому-то её выказывать! А юноша слушал да мотал на ус — авось пригодится.
— Великий хан приветствует тебя и дарит чашу этого прекраснейшего вина! — громко произнесли сзади. Нет, обращались вовсе не к Баурджину, слишком уж тот был мелок для подобных милостей верховного правителя найманов, — Инанч-Бильгэ жаловал Жорпыгыла, вернее, даже не столько его самого, сколько в его лице престарелого Олонга.
Юноша скосил глаза — хорошая была чаша, изукрашенная пиала литра на два. Жорпыгыл аж срыгнул, пока выпил — тем не менее поднялся, поблагодарил правителя, приложив руку к груди:
— Велика твоя милость, великий хан! Хочу поделиться ею с одним из лучших моих воинов по имени Баурджин-нойон. Именно он увлёк за собой отборные войска Тогрула!
Ещё раз поклонившись, Жорпыгыл передал пиалу десятнику. Вот ведь, хитрая бестия! И как все повернул, гад! Хотя, конечно, неплохо было задумано, что и говорить — ведь верные Тогрулу кераиты вполне могли победить, если б как следует упёрлись. А так — увлеклись преследованием и вместо ловушки — а приготовить её найманам вряд ли бы хватило воинов — ускакали себе спокойно чёрт-те куда. Между прочим, у Баурджина было такое чувство, что Тогрулу кто-то специально помог. То, что подставили десятки его и Кэзгерула, — это, в общем-то, без обид. Какие обиды могут быть на «высокое воинское искусство», как объяснил случившееся в горах Жорпыгыл Крыса.
— Пей, пей! — Жорпыгыл поощрительно ухмыльнулся.
— Пью во славу и за здоровье великого хана! — Баурджин поднёс пиалу к губам… и чуть не поперхнулся. Ничего себе, вино! Арька — вот это что! Самая натуральная арька — продукт перегонки кумыса, нечто вроде молочной водки. Ну, конечно, Жорпыгыл потому её и не осилил, попробуй-ка выпей два литра за один присест! Однако литр вылакал, собака… вернее, крыса…
Чёрт, и не выпить… Пахнет-то как противно, Господи! А поставить на кошму недопитую чашу — значит оскорбить хана. Придётся пить. Закрыв глаза, юноша выдохнул и решительно осушил чашу быстрыми глотками.
— Вот, славный малый! — одобрительно отозвался кто-то из сидящих рядом. — Плесните-ка ему ещё!
Ещё?! Ага, спасибо на добром слове. И так-то в башке зашумело. Хорошо так зашумело, качественно, как после пары бутылок «Зубровки». «Зубровку», кстати, генерал Дубов не уважал — только с Брежневым её пил, за компанию. А так, сам по себе, с друзьями, предпочитал водку, ну, или, на крайний случай, «Стрелецкую».
— Пойду продышусь, — тряхнув головой, Баурджин поднялся с кошмы и, чуть пошатываясь, направился к выходу, изо всех сил стараясь не задеть никого из гостей и чувствуя спиной презрительный взгляд Жорпыгыла. Да и чёрт-то с тобой, псина! Смотри!
Выйдя на улицу, юноша прислонился к коновязи и долго смотрел в небо. Смеркалось, уже начинали серебриться первые звезды и тусклый осколок месяца. Ещё немного, и они постепенно станут жёлтыми, золотыми, а блёкло-синий небесный свод сделается бархатно-чёрным. Баурджину нравилось это время суток — уже не день, но ещё вроде бы и не вечер, что-то среднее. Когда ещё не переделаны все дневные дела, но уже ясно, что скоро — уже совсем-совсем скоро — отдых. Пища, чаша с кумысом, долгие вечерние рассказы, женщины… Женщины…
Юноше вдруг отчётливо представилась Кералан-Дара, златовласая лесная колдунья. Привиделась она ему всё-таки или нет? Всё было так реально… Особенно это… моральное падение, как выразился бы замполит Киреев. Что и говорить, хорошее было падение, дай Бог почаще б так падать!
Солнце, быстро приобретая пылающий ярко-оранжевый оттенок, уходило в сиреневую дымку далёких гор. Баурджин — вернее, Дубов — попытался представить, что там? Судя по всему — Алтай… предгорья. Там же где-то — истоки великих сибирских рек — Иртыша и Оби. Тайга — без конца и без края.
Послышался быстро приближающийся стук копыт. Баурджин отвёл взгляд от неба — интересно, кто это ещё приехал? А, наверное, Эрхе-Хара.
Нет! На конях были одни женщины, и довольно молодые. Девчонки! А впереди-то ничего, симпатичная. Личико приятное, белое, глаза — как звезды. Волосы — длинные, тёмные, волнами выбиваются из-под шапки.
— Оставьте меня, — выпрыгнув из седла, заявила звездоглазка. — Я побуду здесь.
— Но, Гурбесу-хатун, повелитель запретил нам…
— Я сказала, оставьте! И не бойтесь, я ещё не сошла с ума, чтобы пировать с мужчинами. Просто поговорю с мужем.
Громко посетовав, остальные девчонки послушно повернули коней. Лишь одна обернулась:
— Так нам возвращаться в юрту без тебя, Гурбесу-хатун?
— Да, да, возвращайтесь! — Девушка махнула рукой, как показалось Баурджину, раздражённо. — Я знаю дорогу.
— Но…
— К тому же вернусь не одна.
Девчонки наконец уехали, к явному облегчению звездоглазой. Проводив их взглядом, она подошла к коновязи и, задумчиво взгляну