Честно говоря, не столь уж и стар был цзиньский посланник, сколько мерзок — весь какой-то прилизанный, улыбчивый, липкий. И хитрый — на лице написано — хитрый! Нужен ему сейчас Баурджин, как же! Просто не менее хитрый Темучин, после случая с Цзы Фанем, якобы в целях безопасности посланника запретил тому куда-либо ходить одному — только в сопровождении «учёнейшего Баурджина-нойона». Баурджин немало посмеялся, услыхав своё новое звание — «учёнейший»! Это ж надо так обозвать! На китайский манер, наверное, чтобы большее впечатление произвести на «почтеннейшего шэньши».
— Хорошо ли вы спали, уважаемый господин Ло? — подъехав к выделенной посланцу юрте, вежливо осведомился юноша.
— А, вот и вы, господин Баурджин-гуай! — Чжан Ло как раз вышел наружу и, дожидаясь, пока слуги приведут лошадь, щурился, посматривая по сторонам. Лицо у него было… не сказать, чтоб неприятное или особо дурное, вполне обычное для китайца лицо… но вот выражение… Этакое «я-вас-очень-очень-уважаю-люблю-но-при-случае-обязательно-воткну-нож-в-спину»! Именно так.
Китаец приторно улыбнулся:
— Спал я, словно младенец, спасибо великому хану. Не затруднит ли вас, уважаемый шэньши Баурджин-нойон, сопроводить меня на прогулке вдоль реки? Там такие чудесные места, они очень напоминают мне родину.
— Рад буду сопровождать, — приклеив улыбку, кивнул Баурджин. — Я и сам туда собирался.
Вот тут он ничуть не погрешил против истины! И в самом деле — Гамильдэ-Ичен тоже должен быть где-то там, у реки, вместе со всеми. А сменятся они не скоро, так что лучше уж съездить самому, тем более — и случай удобный представился.
— Мэй Цзы тоже поедет с нами, если вы не против, — посланник улыбнулся ещё шире, — видите ли, она знает много стихов. А я люблю поэзию.
— Конечно, конечно, пусть едет!
Ага, стихи она будет читать, как же! Лишняя пара глаз и лишняя пара ушей. Что же там собирается высматривать Чжэн Ло? Расположение караульных постов? Но — зачем это ему? Где империя Цзинь и где река Керулен? Прямо скажем, не близко. Впрочем, для шпиона любая информация лишней не будет. Хотя что толку ему от постов? Они ж все временные.
Втроём они не спеша ехали вдоль голубой ленты реки, наслаждаясь прохладным ветерком и зеленью корявых, растущих на береговых кручах сосен. Яркое солнце отражалось в воде узенькой золотистой дорожкой, в омутах играла рыба. Баурджин-Дубов улыбнулся — а хорошо было бы посидеть сейчас с удочкой, хотя бы во-он у того плёса…
— Красивая река, — негромко сказал Чжэн Ло. — И широкая…
Позади что-то коротко произнесла Мэй Цзы. Что — Баурджин не понял, сказано было по-китайски.
— Она спрашивает, не нужно ли почитать стихи? — повернув лошадь к реке, с улыбкой пояснил посланник.
— Что ж, — Баурджин пожал плечами. — Если хочет, пусть почитает. Я ведь всё равно ничего не пойму.
Странные были стихи. С каким-то лающим указующе нервным ритмом. Баурджин, признаться, ожидал от китайской поэзии чего-нибудь понежнее, напевнее. А тут… Словно отрывистые команды вермахта.Чжен Ло переводил:
Расцветают цветы под весеннее пение птиц,
Словно в утренний снег облачаются горы над ними.
Разделить бы мне тело на тысячи зрячих частиц,
Чтоб под каждою сливой Лу Ю любовался цветами.
— Лу Ю — так зовут поэта, — пояснил чиновник и, явно хвастая, добавил: — Я с ним лично знаком!
— Хорошие стихи. — Баурджин тряхнул головой и подумал, что в переводе всё это звучит куда изящнее, нежели в оригинале, даже в нежных устах Мэй Цзы.
— Давайте прогуляемся по бережку! — предложил Чжэн Ло.
Баурджин снова согласился, хорошо помня приказ Темучина — ни в чём посланнику не мешать. Просто ходить рядом и наблюдать. Внимательно. А потом — подробно докладывать. Баурджин-Дубов этот приказ воспринял как надо — все правильно, разведка и контрразведка должны добывать информацию, а уж делать выводы и приказывать — прерогатива ставки.
И кой же чёрт посланника понесло к реке? Полюбоваться природой, стихи послушать? Ой, не смешите мои шнурки…
На всякий случай юноша старательно запоминал все те места, где они, хоть ненадолго, задерживались. У старой сосны, напротив большого серого камня, дальше… А дальше Чжэн Ло словно бы застыл у камышей, даже наклонился, умыл водою лицо.
Мэй Цзы снова заговорила, и посланник, оторвавшись от воды, зашагал дальше. Правда, перевести не забыл:
Уже улетают гуси к югу, для нас чужому.
Цветут в садах хризантемы, краснеет в лесах листва.
И мысли мои подобны ножницам из Виньчжоу:
Отрежу кусок пейзажа и переложу в слова.
Хорошие был стихи, образные. Вот только в оригинале звучали хуже некуда, как-то отрывисто, зло.
И снова побрели, и опять почитали стихи, и остановились, и постояли, любуясь на игру солнца в светлой воде… Так и бродили, словно больше других дел не было — с чего, спрашивается?
Выставленные посты — пара-тройка вооружённых копьями и саблями всадников — попадались довольно часто, но всю компанию преспокойненько пропускали. Видать, как и Баурджин, получили соответствующий приказ — не мешать. Юноша уже давно порывался спросить у воинов — где караулы найманов? Да не успел — увидал сам! Вернее, сначала услыхал знакомый голос Гамильдэ-Ичена. Уж кто-кто, а этот парень явно не собирался изображать из себя конную статую, а болтал, болтал, болтал… Благо напарники ему достались не из особо разговорчивых — Кооршак с Юмалом. Вот тоже Гамильдэ-Ичен — светлоглазый, с тонкими чертами лица, с веснушками даже! — типичный монгол. Ну, хоть здоровяки парни, Кооршак и Юмал, на этих самых монголов походят — если хорошенько прищурятся. А вообще-то, никакие они не монголы — найманы! А кто такие найманы? По всем признакам — европеоиды…
Подойдя ближе, Баурджин навострил уши — что это там Гамильдэ-Ичен парням впаривает?
— И вот, когда наш нойон Баурджин-гуай получит наконец свои пастбища, мы тоже станем важными и значительными людьми! Станем-станем, в том нет никаких сомнений, это так же верно, как то, что Солнце вращается вокруг земли…
— Вот это как раз не совсем верно. — Баурджин вышел из-за кучи камней. — Точнее, совсем не верно. А, впрочем, не суть… Здорово, ребята!
— Да будут милостивы к тебе Иисус и Христородица, Баурджин-нойон! — наперебой обрадованно откликнулись парни.
Эта их радость была Баурджину приятна, да он и сам чувствовал, что соскучился по друзьям, уже вторые сутки несущим службу.
— А где мой брат Кэзгерул Красный Пояс?
— Поехал с другими десятниками к ханскому гэру. Видать, получить инструкции.
— Важный человек! — Юноша улыбнулся. — Гамильдэ, не вспомнишь ли, с какой девчонкой уехала Джэгэль-Эхэ?
— А что, твоя невеста ещё не вернулась? — с тревогой переспросил Гамильдэ-Ичен. — Сменимся — поедем искать!
— Обязательно, — Баурджин согласился со всей серьёзностью. — Вот только знать бы ещё — куда ехать? Так что за девчонка?
— Не знаю, — парнишка смешно наморщил веснушчатый нос, — не из наших, точно… Такая, желтокожая… Да вот же! Вот же она!
Гамильдэ-Ичен с удивлением кивнул на идущую вдоль реки Мэй Цзы!
— Точно — она? — вскинул глаза Баурджин.
— Она, она, — с жаром уверил Гамильдэ-Ичен. — У меня глаз, как у сокола!
— Как у пустельги у него глаза, — захохотали Юмал с Кооршаком. — Такие же круглые и пустые!
— Э, кто бы говорил, верзилы!
— Чертяка пустоглазый! Слышишь, Баурджин-гуай, он вчера целую ночь рассказывал про плешивых людей. Есть, говорит, целая страна, где одни плешивые и живут. Правду говорил или врал?
Баурджин расхохотался:
— Рассказывал-то хоть интересно?
— Да уж, слушали, куда от него деваться?!
— Ничего себе — «куда деваться»? — взвился Гамильдэ-Ичен. — А кто упрашивал — расскажи, да расскажи? Они, Баурджин-гуай, так слушали, словно сойки — ажно рты пораскрывали!
— Сам ты сойка!
— Сойки, сойки…
— Пустельга пустоглазая!
— Ладно, хватит собачиться. — Баурджин махнул рукой. — Про девчонку давайте! Точно — она?
— Да говорю же, она! Клянусь Христородицей и Тэнгри!
— И в самом деле, похожа…
— Похожа?! Да она и есть, у меня глаз…
— Как у пустельги!
Чжэн Ло призывно замахал рукой с берега. Стоявшая позади него Мэй Цзы в красном, сверкающем в лучах солнца халате, улыбаясь, читала стихи. Прямо идиллия какая-то. Любители высокой поэзии, ититна мать!
— Ну, до завтра, братцы, пора мне!
— До завтра, Баурджин-нойон. Завтра поедем с тобой искать Джэгэль-Эхэ.
— Обязательно, парни… — махнув на прощанье рукой, Баурджин спустился с кручи вниз, к реке. — Значит, скорее всего, Мэй Цзы… Интере-е-есно, какие это у неё с Джэгэль-Эхэ дела?
Они бродили у реки примерно где-то до полудня и, только когда стало уже нестерпимо жарко, уехали прочь. На этот раз Баурджин держал коня позади, мучительно соображая, как бы так, невзначай, не вызывая особых подозрений, разговорить Мэй Цзы? Девчонка, между прочим, тоже оборачивалась, кидала на юношу явно заинтересованные взгляды. Ну, конечно, уж наверняка старый пройдоха Чжэн Ло приказал ей затащить контролёра в постель и что-нибудь вызнать. Старо, как мир… Стало быть, этим и нужно воспользоваться! Так это ненавязчиво…
Мэй Цзы напросилась сама и сделала это так ловко, что Баурджин даже не понял, как все и вышло. Придержала коня, обернулась, поговорила о погоде, о стихах какого-то Ли Бо, потом вдруг раз: «Если вы будете не против, я приду сегодня в ваш гэр, уважаемый господин; раз вам так понравились стихи, я, право же, буду чувствовать себя неловко, если их вам не прочту!» Вот, оказывается, как… Просто стихи почитать. Прямо хоть литературно-поэтический клуб открывай, вешай на юрту вывеску: «Уважаемые члены литкружка, в пятницу, в шестнадцать ноль-ноль, в красном уголке состоится вечер китайской поэзии с чаепитием и тортом. Просьба не опаздывать, иначе торт будет съеден без вас!»