— Да уж, — поддержал хана Боорчу. — Соседи у нас — те ещё сволочуги. Тех же хоть взять татар…
— Кстати, о татарах! — Темучин поставил пиалу на кошму. Зеленовато-серые рысьи глаза его торжественно блеснули. — Те два неразгромленных тумена явились-таки под мою руку. Просят, нет, требуют хана… И не кого попало, а своего, природного.
— Где же такого найти? — удивлённо протянул Баурджин.
Темучин улыбнулся.
— А чего его искать, вот он! — Он указал перстом в грудь скромно сидящего Кэзгерула. — Ты хорошо помнил свою мать, парень?
Анда Баурджина вздрогнул:
— Честно говоря, не очень…
— Твою мать, беременную тобой, изгнали в дальний род по приказанию Инанч-хана…
— А вот я слышал…
— …прекрасно знающего, кто твой отец.
Сглотнув слюну, Кэзгерул посмотрел прямо в глаза грозного Повелителя и тихо спросил:
— И кто же он?
— Правитель татарских родов Эркегор… Эркегор Красный Пояс! Да-да, твой пояс достался тебе от отца. Инанч-Бильгэ слишком поздно узнал об этом, а узнав, велел выкрасть пояс — символ власти над всеми татарами. Пояс этот и сейчас у него. Но татары о тебе знают… вернее, узнали не так давно… с моей помощью.
Темучин усмехнулся и поднял пиалу:
— Так выпьем же за наши успехи, будущие и настоящие! Слава Великому Тэнгри, мы разбили татар, но остались ещё найманы Инанч-Бильгэ, часть меркитов, кара-китаи. Даже Тогрул хан! Не такой уж он и надёжный союзник. К тому же и цзиньцы всегда готовы воткнуть нож нам в спину.
— Эти — уж точно! — вспомнив Мэй Цзы, негромко подтвердил Баурджин-нойон.
А потом пели песни. Сначала — короткие «богино дуу», потом Боорчу пытался затянуть «уртын дуу» — длинную, но так до конца её и не осилил, уснул. Вообще, к утру заснули все гости, а молодые тихонько выскользнули из гэра…
— Баурджин-гуай, — откуда ни возьмись вдруг возник Кооршак.
— О! — Юноша от неожиданности вздрогнул. — Ты чего не спишь?
— Ходили с Гамильдэ посмотреть твой табун… Знатные лошади, умм!
Баурджин хохотнул:
— Выберешь себе любых!
— Спасибо, господин. Но я сейчас не об этом, — здоровяк замялся. — Видишь ли… Мы с Гамильдэ сейчас разговаривали с погонщиками… так вот они… так вот… Не знаю даже, как и сказать…
— Это уж точно! — выскочил из-за гэра Гамильдэ-Ичен. — Дай хоть я за тебя скажу, а то будешь тут мяться. Да не беспокойся, скажу, как надо — ведь все знают, я умею говорить хорошо и красиво!
— Даже, пожалуй, слишком красиво, — улыбнулся Баурджин. — Точнее — долго.
— Краткая речь красивой не бывает! — Мальчишка важно надул щёки и неожиданно поклонился. — Мой анда Кооршак-гуай просит тебя, уважаемый Баурджин-нойон, быть его сватом к некоей красавице именем Алса-Буик из рода Серых Спин, которая была женою Караим-нойона из монгольского рода куйсы, но так как Караим-нойон геройски погиб в недавней битве с татарами, то душа его ныне обитает у Великого Тэнгри и не возражает, чтобы бывшая жена его, а ныне — вдовица Алса Буик вышла бы вновь замуж за приличного и хорошего человека. Смею заверить, что мой анда Кооршак — как раз такой человек и есть. Верно, анда?
Кооршак ничего не ответил, лишь смущённо покачал головой и тихонько — с этаким восхищением — прошептал:
— Во даёт, сойка пустоглазая!
— Курукче, — вдруг вспомнила Джэгэль-Эхэ. — Она просила меня как-нибудь разузнать, не согласиться ли Кэзгерул-гуай… Не сможет ли он… В общем, она будет вовсе не против, если он зашлёт к ней сватов.
— Ну, дела-а-а, — завистливо протянул Гамильдэ-Ичен. — Прямо всех красавиц они расхватали! Этак мы с Юмалом без жён останемся!
— Какие ваши годы, — хохотнул Баурджин. — Зато как гулять будем! Как бы непременно сказал мой приятель Боорчу, если был хотя бы самую малость знаком с творчеством замечательного поэта Твардовского:
Я в другой колхоз, и в третий,
Вся округа на виду.
Где-нибудь я в сельсовете
На гулянку попаду!
На найманском наречии стихи, конечно, звучали совсем не так, как по-русски. Но всё же — звучали!
Несколько южнее от кочевья Баурджина-нойона, в солончаках Сангийндалан, пошедший к вечеру дождь — осенний и нудный — поливал двух рабов, уныло месивших босыми ногами конский и коровий навоз пополам с соломой.
— Побыстрей-то не можешь двигаться? — глухо осведомился один, тощий и какой-то облезлый, похожий на высохший болотный тростник. — Если к ночи не сделаем норму — хозяин будет нас бить.
— На себя-то посмотри, Гаарча! — с невесёлой усмешкой отозвался второй, щекастый коротышка. — Ведь еле двигаешься! Все из-за тебя… Не надо было воровать тогда пояс! Где теперь мы… и где Хульдэ? Ах, Хульдэ…
— Ну-ну, размечтался, Хуридэн-гуай, — издевательски захохотал Гаарча. — Чем мечтать, давай-ка лучше меси побыстрее!
Хуридэн вздохнул:
— И куда только спешит наш хозяин?
— Видать, хочет завершить все хозяйственные дела до приезда нового хана. Да-да, что ты смотришь? У татар теперь будет новый хан — ставленник Темучина!
— Может, и нас тогда освободят?
— Может… А может, и нет — что за дело до нас татарскому хану?
— Уж точно — никакого. Давай-ка лучше месить.
— Давай.
Уныло моросил дождь, под ногами парней хлюпал навоз, смешанный с сеном и грязью, и клонившийся к вечеру день был беспросветно тусклым и серым.
А по степи, пригнувшись к гривам коней, радостно перекрикиваясь, мчались в татарские кочевья нарядно одетые всадники — новый хан с друзьями и телохранителями. Кэзгерул Красный Пояс, его побратим Баурджин-нойон, Гамильдэ-Ичен и здоровяки Кооршак с Юмалом. Гамильдэ всё тянуло поговорить, и он подгонял коня то к Кооршаку, то к Юмалу, парни дружно отмахивались и, беззлобно смеясь, обзывали чересчур навязчивого побратима пустоглазою сойкой. Вечерело. Сквозь разрывы дождевых туч пробивалось красное закатное солнце.
Шпион Темучина
Глава 1БаурджинОсень 1201 г. Северо-Восточная Монголия
О, если б я мог, как живительная вода,
Быть жаждущим людям полезным
И нужным всегда!
Преследователи не отставали, неслись по поросшей пожухлой травой палево-серой долине, узким языком врезающейся в лесистые сопки. На одну из таких сопок и взбирались сейчас беглецы, ведя притомившихся коней под уздцы — слишком уж крут был подъем. Кроме густых зарослей лиственницы и редких кедров, на окружавших долину сопках нередко встречались рощицы роняющих золотую листву берёз, живо напомнивших одному из беглецов — Баурджину — далёкую родину, потерянную, наверное, навсегда. Впрочем, сейчас не было времени предаваться ностальгическим воспоминаниям — пересев на заводных коней, преследователи неумолимо приближались.
Если б дело происходило не в монгольских сопках, если б эти всадники были не кочевниками, а, скажем, какими-нибудь западноевропейскими рыцарями или дружинниками из русских княжеств, тогда была бы надежда спрятаться, переждать, уйти, запутав следы… Баурджин невольно вздохнул — с кочевниками (без разницы с кем — монголами, тайджиутами, найманами, кераитами, меркитами и прочими) такие штуки не проходили. Редкостной наблюдательности были люди, что и понятно, иначе просто невозможно выжить, занимаясь охотой и скотоводством. Раззяв здесь не было…
— Шестеро, — затаившись за лиственницей, тихо произнёс напарник Баурджина — Гамильдэ-Ичен, юноша лет восемнадцати — темноволосый, смуглый, с большими серо-голубыми глазами, чуть вытянутыми к вискам. Правая рука и плечо Гамильдэ-Ичена стягивала тугая повязка с проступавшими кое-где бурыми пятнами крови, длинный и слишком просторный для тощего парня халат-дээл, явно с чужого плеча, подпоясанный простой верёвкой, топорщился на спине смешными складками, словно задубевшая шкура.
— Всего шестеро, Баурджин-нойон! — Парнишка наморщил нос. — Может быть, мы всё же сумеем с ними справиться? Смотри-ка, остановились… Ищут следы.
— Найдут, — задумчиво отозвался Баурджин — высокий и, как видно, сильный молодой человек, года на три постарше своего спутника, широкоплечий, с зеленовато-карими глазами и волосами светлыми, как выгоревшая на солнце степная трава. Не очень-то он походил на типичного монгола или меркита, хотя средь кочевых племён встречались всякие — были и рыжие, и светловолосые.
— Что-то долго ищут. — Гамильдэ-Ичен перевёл взгляд на Баурджина. — Нойон! Умоляю, давай нападём! Захватим трофеи — хотя бы лук и стрелы, ох, они бы уж нам пригодились, клянусь Христородицей!
Христородицей…
Баурджин усмехнулся. Найманы, к которым относились оба беглеца, верили в Иисуса Христа — и подобных им было достаточно по всей Монголии, от Халкин-Гола до Алтайских гор. Найманы, кераиты, часть меркитов и прочих молились Иисусу Христу и Христородице — именно так называли Деву Марию последователи опального ересиарха Нестория. Впрочем, о Нестории все эти племена вряд ли помнили.
— Да, пригодились бы, — согласно кивнул Баурджин. — Только эти шестеро — всего лишь передовой отряд погони. Разведка.
— И что? — Гамильдэ-Ичен воинственно сверкнул глазами. — У нас что, есть какой-то другой выход, кроме как немедленно напасть? Ведь ты же сам сказал, что рано или поздно они нас всё равно найдут. Игдорж Собака далеко не дурак. Да и Кара-Мерген тоже.
— Напасть… — тихо передразнил молодой нойон. Нойон — князь! — он и одет был по-другому, нежели юноша, хотя и не по-княжески, конечно, но всё же — голубой, с белой оторочкой дээл из тёплой овечьей шерсти, правда, оборванный снизу, но на то уж были свои причины, белые войлочные сапоги-гуталы — с загнутыми вверх носами, удобные и лёгкие, узкие шерстяные штаны, жёлтый шёлковый пояс, была и шапка да вот слетела ещё в долине — ну и чёрт с ней! Всем пригож Баурджин-нойон, чем не князь? Вот только оружия — один кинжал, не очень-то против шестерых разбежишься. Хотя, если подумать, Гамильдэ прав, со всех сторон прав — если нет возможности укрыться, то лучшая защита — нападение. Вот только обмозговать все надо как можно быстрее.