— Как же нет?! — Эрдэнэт всплеснул руками. — Знаешь, уважаемый Баурджин, я вот как раз только что подумал об одной девушке из хорошего рода. Так вот, у неё есть старшая сестра…
— Старшая?
— Очень работящая и умница, каких мало! Работа в её руках спорится, не всякий арат угонится. Все делает, все умеет — и на лицо пригожа. Пусть твой человек засылает сватов — не пожалеет!
— Зашлём, а, Гамильдэ? — подначил приятеля Баурджин. — Осенью, глядишь, и на свадьбе твоей погуляем — уж попьём арьки!
— О, арьку она прекрасно готовит! — Эрдэнэт восхищённо поцокал языком. — Одна бортохо с её арькой десятерых с ног свалит.
— Одна бортохо? Десятерых? — недоверчиво покачал головой Гамильдэ-Ичен.
Посланник тут же поправился:
— Ну, семерых — точно! Верно, Алтансух?
Тот, кого называли Алтансух — ещё совсем молодой воин, — смущённо поёжился, остальные громко захохотали. Видать, привыкли смеяться над молодым парнем.
— Позволь сказать, уважаемый? — почтительно обратился к посланнику Гамильдэ-Ичен.
Тот милостиво кивнул.
— Если та девушка, которую ты нахваливаешь, и вправду такая умница — что же она до сих пор не замужем? И… ещё вопрос — а сколько же ей лет?
— Лет ей, парень, не так уж и много, — Эрдэнэт начал отвечать с последнего вопроса, — двадцать два, а может, двадцать пять, а может — и двадцать восемь. Да какая разница? Разве возраст — главное для хорошей жены?
— Двадцать восемь! — Гамильдэ в ужасе заморгал.
— К тому же рука у неё уж больно тяжёлая, — как ни в чём не бывало продолжал посланник. — Если что не так, ка-а-ак вдарит — мало не покажется, не посмотрит, что муж или там жених. Верно, Алтансух?
Воины снова захохотали. Алтансух покраснел и замотал головой, так что Баурджину даже стало его жаль — да, уж точно, этот молчаливый парень был среди своих постоянным объектом насмешек. Светлоглазый — что, в общем-то, не редкость для монголов, и какой-то такой… Типа маменькиного сынка — бывают такие люди.
— Ай, Сухэ, расскажи-ка нашим друзьям, как ты прокрался в гэр к одной вдовице, перепутав её с младшей сестрой?
— Да не крался я никуда! — возмутился наконец Алтансух. — Выдумки всё это, клянусь Тэнгри!
Вдали, за сопками, показались белые юрты — очень много юрт — кочевье, ставка Темучина. Тут и там проносились воинские отряды, стояли возле гэров вооружённые копьями часовые, а над самым большим гэром развевалось синее девятихвостое знамя.
— Куда? — откуда ни возьмись возник конный разъезд. — Кто такие?
— Я Эрдэнэт, посланец хана, — молодой человек поспешно вытащил из-за пазухи золотую пластинку — пайцзу — с изображением оскаленной головы тигра, — со мной — Баурджин-нойон и его друг.
— А, Баурджин-нойон, — начальник стражи, здоровенный монгол в кожаных латах, с любопытством посмотрел на Баурджина, — сам великий хан уже справлялся о тебе. И велел ехать к Боорчу-гуаю — вы, говорят, знакомы.
— С Боорчу? — переспросив, улыбнулся молодой князь. — Конечно, знакомы, ещё бы. Ох, опять пить… Что глядишь, Гамильдэ? О тебе беспокоюсь — как бы не упился.
— Да я никогда… — Юноша вспыхнул.
— Ой, Гамильдэ… ты Боорчу-гуая не знаешь!
Боорчу — высокий, статный, красивый, с тщательно расчёсанными кудрями и чёрной как смоль бородкой — встретил гостей с неподдельной радостью и тут же велел слугам принести арьки.
— А может, Боорчу-гуай, у тебя и вино найдётся? — ухмыльнувшись, предположил Баурджин.
— Найдётся и вино. — Боорчу радостно хлопнул нойона по плечу. — Но сначала — арька! Фу, Баурджин, от тебя ли слышу? Неужели кислятину пить будем? Это кто с тобой? Неужель Гамильдэ?
— Он.
— Вырос как, не узнаешь! — Боорчу весело подмигнул юноше. — Ну, садись, Гамильдэ. Арьку пить будешь?
— Буду… Только не очень много.
— Э, парень! — шутливо погрозил пальцем вельможа. — В гостях воля не своя — сколько нальют, столько и выпьешь!
Баурджин знал, что Боорчу хоть и любил выпить, но не настолько, чтобы упасть, да и вообще — не столько пил, сколько прикидывался пьяным, и всё время был себе на уме, разыгрывая этакого гостеприимного барина. Вот и сейчас молодой князь замечал некие мелкие несуразности, вообще-то Боорчу не свойственные — уж если тот приглашал в гости, то уж арька лилась от души. А тут… Арька, конечно, присутствовала, но всего два кувшина — прямо-таки гомеопатическое количество для хозяина гэра. В основном подавали вино, вернее сказать, бражку из прошлогодних сушёных ягод — черники, голубики, малины. Вкусная, надо признать, была бражка — Баурджин с удовольствием выпил три пиалы, да и Гамильдэ-Ичен не отставал. И всё же этого было мало. Да и настоящего куражу не чувствовалось, а чувствовалось прямо противоположное — будто всё это: и арька, и вино, и гостеприимство Боорчу — пусть даже непоказное — исключительно ради дела. Интересно, что это будет за дело?
— Споем, Баурджин? — Боорчу потянулся к многострунному хуру — то же ещё, хурчи выискался. А ведь не запьянел, что ему два кувшина арьки — что слону дробина. Играет… В смысле, делает вид, что пьян — зачем? Для кого?
— Ай-ай-ай, ехал я лесо-о-о-м, — на редкость приятным баритоном — ничуть не пьяным — вельможа затянул уртын дуу — длинную дорожную песню. Оторвавшись от хура, махнул рукой:
— Подпевайте, парни!
То ли попросил, то ли приказал — поди пойми!
— Ехал сопками и долинами-и-и-и… — переглянувшись, запели гости. Песню эту они знали — популярная была песня, Баурджин-Дубов её именовал — «Скакал казак через долину». Мотивом было схоже.
— Ехал мимо реки-и-и-и… Золотой Онон, голубой Керулен!
В этот момент бесшумно приоткрылась дверь гэра, и быстро вошедший мужчина молча опустился на кошму рядом с хозяином:
— Хорошо поёте, парни!
— Темучин-гуай!!! — узнав, молодой нойон едва не подавился песней. Вскочил на ноги — поклониться, за ним — испуганный Гамильдэ-Ичен.
— Сядь, Баурджин, — негромко приказал Чингисхан. Желтовато-зелёные — тигриные или рысьи — глаза его смотрели настороженно и жёстко, узенькая рыжеватая бородка делала монгольского повелителя похожим на Мефистофеля из оперетты «Фауст», которую Дубов с женой смотрели в первый послевоенный год в одном из московских театров. Именно оперетту, а не оперу. Оперы Дубов не очень-то любил за излишнюю пафосность и помпезность.
Дождавшись, когда все усядутся, Темучин подозрительно посмотрел на Гамильдэ-Ичена.
— Это мой человек, — поспешил напомнить нойон. — Самый верный и преданный. Если разрешишь, я хотел бы взять его…
— Возьмёшь, — Темучин усмехнулся. — Боорчу, нас здесь никто не…
— Никто, Великий хан! Ручаюсь! — Боорчу был собран и деловит. Какой там пьяница!
— Тогда слушай, Баурджин-нойон, — негромко начал хан. — Ты знаешь, кто такой Джамуха?
— Слышал, — Баурджин кивнул. — Вот, от уважаемого Боорчу и слышал.
Темучин с горечью скривил губы:
— Бывший мой друг… и предатель. Мне стало известно — он собирает войска далеко на севере. Меркиты, тайджиуты, часть найманов и прочие. Ты не похож ни на одного из них, Баурджин, и — вместе с этим — похож на всех сразу. К тому ж ты — уж не обижайся — чужак, изгой, обязанный мне своим нынешним положением…
— О, великий хан, моя благодарность…
— …которое ещё более укрепится. И вообще, — Темучин вдруг совсем по-мальчишески хохотнул, — не перебивай хана! А этот твой парень… как его?
— Гамильдэ-Ичен, великий хан.
— …кажется, запьянел. Боорчу, ты не перестарался, часом?
— Какое там — перестарался? — искренне возмутился вельможа. — Всего-то две бортохи и выпили. Так, баловство одно.
— Однако парень-то вот-вот сомлеет. Баурджин, побей-ка его по щекам… Во-от… Уже и глаза открыл. Плесните-ка ему бражки… да и мне заодно.
Напившись, хан продолжал инструктаж. Честно говоря, Баурджин уже давно понял, что именно ему предстоит делать — выяснить конкретные планы Джамухи, что же ещё-то? Численность и состав войск, вооружение, командование, характер взаимоотношений меж родами и племенами — это, пожалуй, важнее всего, уж больно разношёрстная компания собралась под знамёнами инсургента. В этом, несомненно, его слабое место.
С разрешения хана молодой князь изложил все свои соображения.
— Ты верно меня понял, юртаджи, — выслушав, довольно кивнул Темучин. — Именно это я и хочу знать. Впрочем, не только это — и твои собственные соображения тоже. Я знаю, ты любишь свою красавицу жену, детей, род. Если Джамуха приведёт войска на юг… Война! Запылают кочевья, обезлюдеет степь, и лишь одни вороны будут кружить над трупами павших.
— Я сделаю все!
— Верю тебе, юртаджи!
— Юртаджи? — Баурджин недоуменно моргнул.
Вообще-то так именовали особую структуру управления войсками и разведкой, которую молодой нойон называл по-своему — генеральный штаб. Так было привычнее. Юртаджи — штаб и полководцы-беки, или «численники».
— Да, юртаджи, — Темучин усмехнулся. — В случае успеха ты возглавишь разведку. Всю! Станешь моими глазами и ушами. Эта важная должность… должность для верных людей, зарекомендовавших себя… гм… особым образом. Помнишь Мэй Цзы?
— Да уж, век не забуду! — Баурджин передёрнулся, вспомнив шпионку, едва его не угробившую. — А вообще, красивая была девчонка…
Темучин с Боорчу расхохотались. По знаку хана вельможа плеснул в пиалы арьки:
— Да помогут вам Великий Тэнгри и Христородица! — прищурив глаза, торжественно произнёс Темучин.
Глава 4Цара ЛеандерИюнь 1201 г. Восточная Монголия
В глазах её огонь,
В лице её блеск…
— Ну, купи, купи этот дээли, красавица, что смотришь? Я ведь вижу, что нравится! Ты не смотри — примерь. А ну-ка…
Баурджин с неожиданной для самого себя ловкостью накинул халат на узкие плечи смутившейся тайджиутской девчонки — тёмненькой, узкоглазенькой, но вполне симпатичной. А может, это была и не тайджиутка вовсе, может, меркитка или найманка. Нет, найманы всё ж таки более европейского облика.