Про тангутские города, как и о чжурчжэнях, много и с подробностями рассказывал Гамильдэ-Ичен, откуда только и знал про всё это? Наверное, когда-то вычитал в древних книгах. Слушать его было интересно не только хозяевам, но и самим «торговцам», впрочем, старик Хартойлонг всё же старательно переводил беседу на монголов Темучина, по всему чувствовалось, что эта тема волнует его куда больше, нежели описания чжурчжэньских чернооких красавиц и тангутские города.
После пары-тройки прямых вопросов было бы невежливо молчать об этом и дальше, а потому, поймав вопросительный взгляд Гамильдэ-Ичена, Баурджин решительно взял разговор в свои руки. Опустил пиалу, улыбнулся:
— Ты спрашивал о Темучине, Хартойлонг-гуай? Не знаю, что и сказать… Да, конечно, мы проезжали краем его кочевий, торговали, разговаривали с людьми. Много людей у Темучина, много!
— Говорят, с ним часть найманов? — поинтересовался старик. — Это правда?
— Правда, — согласно кивнул гость. — Не только найманы, но и множество других племён.
Старик удивлённо покачал головой:
— И как же так получается? Найманы — поклонники Христородицы и Иисуса Христа, а монголы — язычники. Говорят, Темучин принуждает христиан поклоняться чёрным богам, а кто отказывается, тому ломают хребет. Так?
— Не слышал, — Баурджин отвечал уклончиво, хорошо понимая, что наверняка кто-то в роду — если не сам старик — доносит обо всех событиях Джамухе или его приближенным. Донесут — уже донесли — и о торговцах. Ничего подозрительного, но если купцы будут хвалить Темучина… вряд ли они доберутся дальше на север, к диким берегам Аргуни.
— И что, у Темучина в самом деле много народу?
— Много… Хотя в точности-то мы и не знаем, нас ведь это не интересовало. Но покупали монголы охотно. Кстати, Хартойлонг-гуай, а сможем ли мы проехать с возами к кочевью Великого Джамухи? Говорят, это очень многолюдное кочевье, и мы, я думаю, смогли бы там неплохо расторговаться.
— Проехать можно, — подумав, ответил старик. — Только вас туда не пропустят. Джамуха не пускает чужих. Мой вам совет, если не хотите неприятностей — завтра, добравшись до кочевья Чэрэна Синие Усы, поворачивайте-ка обратно.
— Чэрэн Синие Усы? — задумчиво переспросил Баурджин. — А кто за ним, дальше, к северу?
— В северных лесах живут людоеды.
— Хо, надо же, людоеды! — удивился князь. — И что, многих съели?
Старик, не реагируя на вопрос, продолжал:
— В сопках — пастбища Оэлун Ихке — Дикой Оэлун — молодой вдовицы, к ней не заворачивайте — больно уж народ у неё разбойный. Не купят — ограбят!
— Что, прямо такие лиходеи? — удивился нойон.
— Уж точно, — старик ухмыльнулся, — лиходеи — верно ты сказал, уважаемый. Мы недавно тут, так люди из рода Дикой Оэлун уже умудрились угнать у нас трёх лошадей! Мы жаловались великому Джамухе, но ведь те отвертелись — не мы, мол.
— Ну, да, не пойман — не вор.
— Но мы-то знаем — они это они, больше некому! Не люди — волки!
— Так дали бы отпор!
— И дали бы… — Старейшина воинственно затряс бородой. — Не сомневайтесь, дали бы… если бы не Джамуха, под страхом смерти запретивший все распри. Конечно, если б мы поймали Оэлун с поличным — другое дело, а так… Так получится, что мы первые напали.
— И Джамуха немедленно пришлёт сюда войско, дабы примерно наказать ваш род, — понятливо улыбнулся Баурджин.
— Не обязательно войско… — Старик с явным испугом передёрнул плечами. — Пошлёт отряд Кара-Мергена… А это куда хуже, чем войско. Кара-Мерген не ведает жалости!
— Кара-Мерген? — живо заинтересовался гость. — А кто это? Судя по имени, он, верно, откуда-то с далёкого запада или с севера — там когда-то были большие и богатые страны. Кара-Мерген… Чёрный Охотник…
— Да мы и не знаем о нём ничего. — Хартойлонг махнул рукой, но в чёрных глазах его явственно виднелся испуг.
И больше, несмотря на все расспросы гостей, никто в гэре не заговаривал о Чёрном Охотнике, а старейшина, судя по всему, корил себя за одно упоминание этого имени — перебрал арьки, старый дурень, разговорился…
Гостей проводили с почётом, как и принято. Вообще, кочевники отличались поразительным гостеприимством, что очень облегчало любые перемещения по степи — каждый путник мог быть уверен, что найдёт еду и ночлег в любом гэре. Правда, существовали ещё и разбойники, и постоянно враждующие роды, и просто изгои, не упускавшие случай поправить своё материальное положение за счёт раззяв-путешественников.
Вечерело, и тени сопок вытянулись далеко в долину длинными чёрными языками. В небе, пока ещё не чёрном, а бледно-синем, повис серебристый месяц и белые звезды. За дальними горами садилось оранжевое солнце. Вокруг было так красиво, что Баурджин невольно залюбовался окружающим пейзажем: чёрные тени сопок, оранжевое солнце, синее, уже начинающее темнеть небо. Высоко в небе, подсвеченная лучами заходящего солнца, висела чёрная тень орла.
— Сонин юу байнау?
Откуда он взялся?! Одинокий всадник на белом коне. Ведь не было слышно ни стука копыт, ни лошадиного фырканья, ничего… Такое впечатление, что этот парень просто таился за деревьями на склоне сопки.
— Как стада? Полны ли угодья? — незаметно положив руку на спрятанный под рогожей лук, Баурджин пристально разглядывал незнакомца. Впрочем, в наступающей темноте мало что было видно. Тощий, в лисьем малахае, судя по голосу — молодой, но не особо. Так, лет двадцати пяти — тридцати. За спиной — лук, на поясе — сабля. Зачем мирному скотоводу сабля? А лук? Кто это — припозднившийся охотник? Но почему — один, где люди из его рода?
— Мы — торговцы из Баласагуна, — вежливо произнёс Баурджин. — Собираемся останавливаться на ночлег, если хочешь — можешь к нам присоединиться.
— Охотно. — Всадник спешился, похоже, он был весьма рад предложению. Вероятно, на него и рассчитывал. — А куда вы едете?
— На север, — неопределённо махнул рукой нойон.
— На север?
— Да, к Аргуни. По-моему, именно так называется тамошняя река.
Баурджину показалось, что незнакомец вздрогнул:
— К Аргуни?!
— Да, мы хотим там поторговать. Говорят, там много кочевий.
— Кочевий там и вправду, много… Только мне с вами не по пути.
Назвав себя, Баурджин улыбнулся:
— Какого ты рода?
— Меня зовут Барсэлук. Барсэлук из рода Белой Скалы, — наконец представился незнакомец. — Что ты делаешь?! — В испуге подняв глаза, он воззрился на забряцавшего кремнём и огнивом Жоржа.
Погонщик пожал плечами:
— Разжигаю огонь. А что?
— Не разжигайте! — Барсэлук умоляюще сложил руки. — Прошу вас, не разжигайте — пламя слишком далеко видно в ночи. А в сопках много разбойных людей.
— Как? — делано удивился нойон. — Насколько мне известно, великий хан Джамуха извёл всех разбойников в Хантайских горах и на берегах Аргуни.
— Джамуха — сам самый главный разбойник! — с неожиданным гневом выкрикнул Барсэлук. — Опасайтесь его!
— Вот как? — Баурджин удивился. — Что же, выходит, мы зря едем в его кочевья? Что, там невозможно торговать?
— Торговать, может, и можно, — усмехнулся ночной гость. — Только вряд ли вы потом вернётесь назад. Джамуха запретил всем покидать кочевья под угрозой смерти!
— А ты, уважаемый Барсэлук, значит, покинул?
— Покинул… — гость поник головой, но тут же воспрянул. — Вы — чужие люди, и я с вами откровенен.
— Странно, — усмехнулся нойон. — А вдруг — мы люди Джамухи.
Барсэлук неожиданно засмеялся:
— Если б это было так, вы бы не ехали этим путём.
— А что, есть другой?
— Есть. И куда короче. Только не все его знают, только — доверенные люди хана.
— А ты, выходит, из них?
— Был. Но теперь наши пути разошлись. Я еду на юг… к Темучину!
Вот так… Баурджин опустил глаза и задумался. А не переигрывает ли этот неизвестно откуда взявшийся парень? Раскрылся перед первыми встречными, почти все о себе рассказал — и о том, что он враг Джамухи, и что хочет перейти к Темучину.
Костер всё-таки разожгли, небольшой, в лощинке. Там же разбили походный гэр.
— А вы… вы знаете Темучина? — негромко спросил Барсэлук.
— Так, — нойон отмахнулся, — кое-что слышали. Мы ведь не монголы — торговцы.
— Жаль… У меня есть для Темучина важные сведения. Так вы не можете сказать, как мне быстрее добраться к нему?
— Скачи всё время на юг, — посоветовал подошедший Гамильдэ-Ичен. — Прошу к костру — мясо готово.
— О, у вас мясо? — обрадовался гость. — Добыли по пути барана?
— Нет, вяленое. Но хорошее, мягкое.
Подозрительный он был тип, этот Барсэлук, и чем дальше, тем больше склонялся нойон к этому выводу. О себе гость больше почти ничего не рассказывал, наоборот, расспрашивал — и всё больше о Темучине и подвластных ему племенах. Погонщики и «торговцы» отвечали, как учили — ничего, мол, не знаем, так, кое-что слыхали, не больше. А Алтансух так и вообще молчал, во время всей беседы не вставив ни слова. Словно следовал пословице — и дурак сойдёт за умного, если промолчит. Правда, дураком Алтансух, наверное, не был. Просто-напросто — обычный козел отпущения, из тех, над кем всегда издеваются в любом коллективе, особенно — в коллективе молодом или подростковом.
В походном гэре гостю, по обычаю, предоставили почётное место — на западной стороне. Затушив костёр, выставили часового, разыграв очереди на палочках. Первым дежурил Гамильдэ-Ичен, затем — угрюмый погонщик Чуулу, и последним — Алтансух, Сухэ.
Баурджин проснулся под утро. Специально именно так и настроился. Не то чтобы он не доверял Алтансуху, но… Проснувшись, прислушался, услыхав снаружи приглушённые голоса. Подавшись вперёд, вытянул руку — так и есть, гостя на месте не было! Ну да, это ведь его голос раздавался перед гэром. Нойон перекатился к краю походного жилья и навострил уши.
— Я очень, очень хочу понравиться Темучину, — негромко, с этакой вкрадчивостью толковал Барсэлук. — Сомневаюсь только, благородный ли он человек?
— О, не сомневайся! Темучин исполнен истинного благородства, к тому же — он из древнего рода.