— А много ли у него людей?
— Очень много. Монголы, найманы, часть татар, да всех и не перечислить.
Баурджин сжал от досады губы. Ну, Сухэ! Вот уж и впрямь, лучше бы молчал! А Барсэлук-то каков? Ну, змеище! Лазутчик! В том не было больше никаких сомнений. Джамуха, конечно, не успел бы подослать шпиона так быстро. Впрочем, зачем ему подсылать, когда доверенные люди наверняка имеются во всех кочевьях. Вот, как Барсэлук. Что же теперь с ним делать? Убить? А потом? Что подумает Джамуха, узнав об исчезновении своего человека? Нет, лишней крови не надо. Но и эту гнилую беседу следует прекратить.
Нарочно производя побольше шума, Баурджин выбрался из гэра:
— Что-то не спится. О, и у тебя, Барсэлук, бессонница?
— Да вот, решил подышать воздухом. — Лазутчик явно был недоволен. Так все шло хорошо и гладко, и вот…
Был тот ранний предрассветный час, который ещё называют — «час волка». Темно, но на востоке уже голубело небо и занималась заря. По оврагам и меж сопками клубился густой белый туман, и лесистые вершины казались исполинскими кораблями, плывущими невесть куда по зыбкому белому мареву.
Сев в траву, Баурджин привалился спиной к тележному колесу, готовясь прервать возобновившуюся беседу неожиданной репликой. Впрочем, ничего такого гость пока не спрашивал — разговор зашёл об охоте. Нет, но вот всё-таки…
— Интересно, как поставлена охота у Темучина? Наверное, каждый род — сам по себе?
— Ничего не сам по себе…
— Чу!!! — Баурджин приподнялся и приложил палец к губам. — Кажется, скачет кто-то!
Он сказал это просто так, лишь бы не дать развиться дальше опасному разговору, но, прислушавшись, неожиданно услыхал конское ржание. Во-он за той сопкой! Ржание, впрочем, быстро прекратилось. Показалось?
Нет, точно — кто-то ехал! И ехал осторожно, прямо к гэру.
— Сухэ, буди всех!
Шёпотом отдав приказ, Баурджин выхватил из телеги саблю и лук, затаился за колесом, наложил стрелу. Рядом опустились в траву остальные.
— Нет, — подумав, шепнул нойон. — Не здесь. Туда, к склону.
Все быстро перебрались в сторону, оставляя гэр и повозки якобы безо всякого прикрытия.
— Где они? — напряжённо всматриваясь в предутреннюю мглу, тихо спросил Гамильдэ-Ичен.
— Там… — Баурджин кивнул на лесные заросли на склоне сопки. — Слышишь — птицы?
— Да, раскричались…
— А ведь ещё не время.
— Вон они!!! — выдохнул вдруг Сухэ, приподнимая над травой лук.
— Не стрелять без команды, — сурово предупредил нойон и, вглядевшись, заметил медленно выныривающих из тумана всадников. Тёмные фигуры на низкорослых конях приближались бесшумно, как призраки. Вероятно, обмотали копыта лошадей травою.
Они приблизились почти к самому гэру…
Три… четыре… шесть… Девять! Девятеро. Что ж, не самый плохой расклад.
Тихо было кругом, тихо… Даже потревоженные птицы перестали кричать. И вдруг… Топот копыт! Сзади… Словно кто-то улепётывал изо всех ног… вернее — изо всех лошадиных сил. Кто-то? Баурджину оглянулся… Барсэлук!
— Трус! — презрительно шепнул Гамильдэ-Ичен.
А часть чужаков, отбросив всякую осторожность, тут же бросилась в погоню за беглецом! Остальные, выхватив сабли, вломились в гэр…
— Пора! — кивнул Баурджин.
Повинуясь приказу, просвистели стрелы… И три из них нашли свои жертвы!
— Тэнгри! Тэнгри! — яростно закричали нападавшие.
И тут же залегли в траве — неохота было подставляться под выстрелы. Вражьи стрелы со свистом впились в тележное колесо рядом с Баурджином.
Девять воинов. В погоню за Барсэлуком ускакало по крайней мере трое. Значит, осталось шестеро. Шесть на шесть! Если так, то…
— Бросьте луки! — громко посоветовали сзади, и сразу несколько стрел воткнулись в траву рядом с людьми Баурджина.
Враги сзади?! Но как? Там же крутой склон, заросли, ни пешему не пройти, ни конному не проехать.
— Ну, я кому говорю?! Даю слово, что не причиню большинству из вас зла!
Баурджин вздрогнул: а голос-то женский! Противный такой, резкий, как у звезды гитлеровского кинематографа Цары Леандер.
— Поднимайтесь!
И снова в траву впились стрелы — теперь уже совсем рядом.
Нойон оглянулся: ну да, вон они, на склоне. Значит, там есть тайная тропа. Надо было вчера поискать — непростительная оплошность для такого бывалого командира, как Баурджин.
Однако пора выполнять требования — иначе перестреляют, как зайцев.
— Встаём!
Защитники гэра медленно поднялись на ноги. Все, кроме двух погонщиков — Чуулу и Наранцэцэга. Эти так и остались лежать со стрелами в горле.
Баурджин недобро зыркнул глазами на возникших из тумана врагов.
— Положите луки… И саблю…
Их оказалось человек двадцать, и во главе — молодая женщина с огненно-рыжими волосами. Подпоясанный по-мужски тэрлэк из плотной синей ткани, красные княжеские гуталы, лица не разобрать — темновато ещё.
Так… А это, случайно, не Дикая Оэлун, о которой предупреждал старик Хартойлонг? Она и есть, больше, похоже, некому.
Разбойники между тем шарили по повозкам и гэру.
— Хорошая добыча, матушка! — закричал один из них — здоровенный амбал в темном дээле.
Хм… матушка… Хорошо — не бабушка!
Путников быстро и сноровисто связали, и спешившаяся предводительница банды с любопытством рассматривала их в лучах медленно выползавшего солнца. Надо сказать, что и молодой нойон пялил на рыжую атаманшу глаза с любопытством ничуть не меньшим. Красивая оказалась девка! Точнее — вдовица. Довольно молода, лет, наверное, не больше двадцати пяти, стройна, ловка, проворна. На поясе — целых две сабли. Тяжёлые, уйгурские. Зачем ей две?
— Кто такие? — положив руку на эфес сабли, прищурившись, поинтересовалась разбойница.
— Интересные у вас обычаи. — Баурджин презрительно сплюнул в траву. — Сначала напасть на мирных торговцев, а затем уже спрашивать — кто?
— Ха! — неожиданно скривившись, рыжая обернулась к своим соратникам, почтительно выстроившихся позади полукругом. — Этот травоволосый чёрт утверждает, что они торговцы!
Ага! Баурджин спрятал ухмылку. Упомянула чёрта! Значит, эти разбойники — из какого-то христианского рода. Кто? Найманы? Меркиты? Кераиты?
— Да, торговцы, клянусь Христородицей! Мы мирные люди… — Баурджин поспешно замолк, чтобы, не дай бог, не вырвалось дальше — «…но наш бронепоезд стоит на запасном пути».
— Веруете в Христа? — разбойница удивилась. — Большая редкость в здешних местах.
Баурджин пожал плечами:
— Ты, я смотрю, тоже веруешь?
— Не твоё дело! — сверкнув синими, словно вечернее небо, глазами, осклабилась атаманша. — Вы убили наших людей — и уже потому достойны смерти!
— Но и вы убили двоих погонщиков, — тут же возразил нойон. — К тому же мы только защищались.
— Ага, защищались. — Женщина презрительно скривила губы. — Скажи-ка лучше, за сколько вас нанял Игдорж Собака?
— Какая ещё собака? — не понял нойон. — Не знаем мы никакой собаки!
— Ага, не знаете… То-то вы так истово прикрывали его отход!
— Нечего с ними церемониться, матушка Оэлун, — закричали разбойники. — Кончать надо всех этих лазутчиков.
— Игдорж Собака… — задумчиво протянул Баурджин. — А нам он назвался Барсэлуком. Кто он?
— Как будто не знаешь. Лазутчик Кара-Мергена!
— Кара-Мерген?! Чёрный Охотник… Вот снова я слышу это имя…
— Убейте их! — Дикая Оэлун махнула рукой, и лиходеи взялись за сабли.
— Подождите! — дёрнулся Баурджин-нойон. — Позвольте нам похоронить наших павших. Мы христиане, и не хотим, чтобы их тела клевали хищные птицы.
— Христиане? Ах, ну да. — Оэлун почесала подбородок и махнула рукой. — Ладно, похороните. Заодно выкопаете могилу для наших… И для себя!
Последняя реплика потонула в одобрительном вое.
Вытащив из телег лопаты и заступы — имелись там и такие вещи, — четверо оставшихся в живых торговцев принялись рыть могильную яму. Понятно, не торопились…
А разбойники вели себя как дома — никого не опасаясь. Стреножив коней, рылись среди оставшихся товаров: кто-то примерял дээл, кто-то — гуталы, а кое-кто с большим удовольствием наигрывал на хуре, напевая протяжную песню про вечно синее небо, лесистые сопки и грозного бога Тэнгри. Да, выходит, среди лиходеев далеко не все были христианами.
— Надо бежать, — улучив момент, прошептал Гамильдэ-Ичен.
— Не разговаривать! — один из разбойников, оставленных для присмотра за пленниками, грозно повёл луком. — Ещё одно слово — и моя стрела пронзит болтуну горло!
— Ладно, ладно! — примирительно улыбнулся Баурджин-нойон. — Мы ведь копаем, не стоим без дела. А земля-то, между прочим, как камень. Вон, посмотрите…
Он нагнулся, незаметно подмигнув своим. Шепнул:
— Бежим к сопке!
Перехватил поудобнее заступ…
— Ну, хватит копать! — осадив коня прямо напротив Баурджина, приказала Дикая Оэлун. — Мне не нужны лишние мертвецы — так и быть, оставайтесь живыми!
Могильщики переглянулись.
— Да, да, живыми, — разбойница усмехнулась, — авось, пригодитесь.
Странное человеколюбие атаманши, как тут же выяснил для себя нойон, объяснялось просто — не солоно хлебавши вернулась погоня. Барсэлук — или кто он там? Собака? — бежал, скрылся, и теперь Дикая Оэлун рассматривала попавших в её руки пленников в качестве возможных заложников, если вдруг захочет отомстить Джамуха или… или Чёрный Охотник. Да, скорее всего, так и обстояли дела.
К удивлению Баурджина, всех погибших — и своих, и чужих — лиходеи похоронили достойно. Один из разбойников — высокий представительный бородач в чёрном тэрлэке, подпоясанном железными звенящими цепями — веригами, — даже прочёл заупокойную молитву. И все — даже возможные язычники — почтительно слушали, обнажив головы. Затем под заунывное пение того же бородача быстро забросали могилу землёю, утвердив на возвышении несколько круглых камней, а из более мелких камешков аккуратно выложили крест.
Сама Дикая Оэлун тоже помолилась, после чего, резко вскочив в седло, махнула рукою — пора. Погрузив награбленную добычу на лошадей, разбойники привязали к сёдлам и пленников, после чего дружн