о поскакали прочь.
В зияющей голубизне небес ярко светило солнце, освещая сопки, поросшие смешанным лесом, отражаясь в широкой сверкающей ленте реки, петляющей меж высокими берегами. Вокруг, средь зелени трав, алели маки, желтели одуванчики и купальницы, нежным пурпуром цветков рвался к небу буйно разросшийся иван-чай. Со склонов холмов лёгкий ветерок приносил сладковатый запах клевера.
Ехали недолго, уже к полдню все спешились и, резко свернув направо, в сопки, дальше пошли пешком, ведя коней под уздцы. Шумели берёзы. Прозрачное небо подпирали лиственницы и кедры. Пахло смолой и цветущим шиповником, жужжали шмели, а где-то совсем рядом увлечённо колотил по стволу дятел.
Чаща постепенно становилась все гуще, вскоре и вовсе стемнело — солнечные лучи гасила тёмно-зелёная тень. Узкая, змеившаяся меж деревьев тропинка привела путников к небольшому ручью, у которого был сделан привал. Напоив, пленников отвели в искусно замаскированную пещеру, где и оставили, завалив тяжёлыми камнями вход.
— Без особых затей, но надёжно, — прокомментировал вслух Баурджин. — Попробуй выберись, никаких сил не хватит.
— Думаю, они к тому же оставили где-нибудь часового.
— Конечно, оставили, Гамильдэ! А как же?!
— Разбойница… Красивая! Очень! Такую б жену! — Жарлдыргвырлынгийн, а попросту — Жорж, молча привалился спиной к стене пещеры и закрыл глаза.
— Правильно, — одобрительно кивнул нойон. — Лучше поспи, чем говорить такие речи. Ишь, жены-разбойницы захотелось… Поспим. Восстановим силы, кто знает, может быть, они нам очень скоро понадобятся. Кстати, тут и подстилка имеется. Курорт!
— Что? — шёпотом спросил Сухэ у Гамильдэ-Ичена.
— Не знаю, — покосившись на Баурджина, так же, шёпотом, отозвался юноша. — Нойон много непонятных слов знает.
— А!
Баурджин прикрыл глаза и задумался, пытаясь подвести некоторые итоги. Убитых погонщиков было, конечно, жаль, но не они были главной потерей. Повозки с товарами! Без них выдавать себя за торговцев не имело смысла. А тогда — за кого? За тех же торговцев, только ограбленных? Поверят ли? Попросят доказательств, а кто их пленникам даст? Разве что Дикая Оэлун выпишет справку: так, мол, и так дана таким-то сяким-то в том, что они честные торговцы, ограбленные вверенным мне бандподразделением. Баурджин усмехнулся. Интересно, долго их здесь будут держать? Впрочем, нет — вопрос поставлен неверно, прямо сказать — тактически и стратегически безграмотно. Каким образом отсюда поскорей смыться — вот какие задачи сейчас ставить надо!
— Гамильдэ!
— Да, нойон?
— Подползи ящеркой к камешкам, полежи, послушай… Только осторожно.
Гамильдэ-Ичен зашуршал соломой. Затих.
Баурджин ненадолго задремал, настолько чутко, что прекрасно слышал каждый, даже самый тихий, шорох. Услыхал и когда подполз Гамильдэ-Ичен, открыл глаза:
— Ну?
— Их там двое, нойон.
— С чего так решил?
— Слышал, как разговаривали. О чём — не знаю, ветер.
— Где они?
— Шагах в десяти от камней, под лиственницей. Там, из-за камней, видно.
— Видно, говоришь? — Баурджин встрепенулся, прогоняя остатки сна. — Ну, пойдём, взглянем.
Они осторожно подобрались к заваленному камнями входу. Как и сказал Гамильдэ-Ичен, камни были уложены неплотно, сквозь узкие щели прекрасно просматривалась небольшая полянка перед пещерой, кусты можжевельника, папоротники, лиственница. Ага, вот они, субчики! Валяются, как колхозники после подсчёта трудодней.
В папоротниках, под лиственницей, прислонившись к широкому стволу, в непринуждённых позах расположились охранники — двое молодых парней в поношенных летних тэрлэках и узких шерстяных штанах. Босые, но с копьями и саадаками. Так просто не вылезешь — изрешетят стрелами.
— Ну, посиди ещё. — Баурджин похлопал юношу по плечу. — А я пройдусь посмотрю — что тут за пещера?
— Ничего хорошего, — шёпотом отозвался Гамильдэ-Ичен. — Я уже проверял.
Парень оказался прав — пещера имела в длину всего пятнадцать с половиной шагов при ширине десять. Баурджин, правда, попытался копнуть рукой стену — напрасные хлопоты. Гранит, однако, или какой-то другой твёрдый минерал.
— Вот, правильно, нойон! — встрепенулся проснувшийся Сухэ. — Надо копать!
Да, тебя только тут не хватало, парень. Как там пословица-то про молчащего дурака? Промолчит — сойдёт и за умного?
Баурджин обернулся:
— Копать? А ты что, метростроевец?
— Кто, нойон?
— Проехали… Так всю сопку можно прокопать, никакого толку не будет. Расскажи-ка лучше, о чём это вы с нашим гостем ночью беседовали?
— С каким гостем? — Парнишка вздрогнул. — А, с Барсэлуком. Хороший парень. Все меня про Темучина расспрашивал — хочет к нему податься. Я и рассказал, почему б не рассказать хорошему человеку?
— Действительно, — нойон сплюнул, — почему? Ладно, не мешай пока… Чапай думать будет!
— Чего?
Баурджин раздражённо отмахнулся.
Лежал — сыровато, правда, и жёстко — думал. Днём, похоже, ничего не получится, а вот ночью… Интересно, на оправку выводить будут или прямо тут? Хорошо б, выводили…
— Сухэ!
— Да, нойон!
— Иди к выходу, попросись по большому делу!
Алтансух вскочил с неожиданным усердием — видать, давненько парню хотелось. К удивлению Баурджина, стражи его просьбе вняли, хотя и не сразу — немало пришлось покричать. Поднялись, поднатужившись, отворотили каменюку… ага, использовали в качестве рычага еловый ствол. Ясно…
— Ну, как?
Вернувшийся с оправки, Сухэ прямо-таки излучал довольство:
— Ух, хорошо! Теперь можно и дальше посидеть.
— Да я не о том. Как там все происходило-то?
— Да за лиственницей, на полянке. Один за пещерой следил, другой — за мной — с натянутым луком!
— С натянутым луком? — Баурджин присвистнул. — Однако. А что там за местность кругом?
— Да обычная — сопки, кусты, лес — сами ведь видели.
И впрямь, видели…
Баурджин долго размышлял, советовался с Гамильдэ-Иченом, и, наконец, ближе к вечеру план побега был, в общих чертах, готов. Сначала, как стемнеет, должен был попроситься на оправку самый ловкий — Гамильдэ-Ичен. Идти, считая до десяти, и — на счёт «десять» — броситься на своего конвоира. Именно на счёт «десять» — ни раньше, ни позже. Одновременно — тоже на «десять» самый сильный — Жорж — должен был вытолкнуть наружу один из входных камней. Главное — успеть всем разом, ну а дальше — дело техники.
— Справишься, Жарлдыргвырлынгийн?
— Конечно! — усмехнулся Жорж. И поблагодарил: — Спасибо, нойон.
— Спасибо? За что?
— Ты первый князь, правильно произнёсший моё имя. Мне приятно.
— Хорошее у тебя имя, Жарлдыргвырлынгийн. Красивое!
Если б не было так темно, то был бы хорошо видно, как погонщик покраснел от удовольствия.
А Баурджин мысленно похвалил себя — не зря по вечерам тренировался, произносил про себя трудное имечко. Улыбнулся:
— Ну, парни, никак стемнело. Пора!
Гамильдэ-Ичен подбежал к выходу:
— Эй, эй, откройте. Приспичило!
Никакого эффекта!
— Эй! Оглохли, что ли!
Гамильдэ-Ичен с силой шевельнул камень.
— А ну, потише! — гулко засмеялись с той стороны.
— Так ведь приспичило же!
— Там ходи! — захохотали стражники.
Вот, свиньи!
— Будем качать камень, — шёпотом распорядился Баурджин. — В конце концов охранникам это надоест, а там — посмотрим.
Впрочем, долго надоедать часовым им не пришлось — самый крупный камень откатился в сторону. Но вместо ожидаемой темноту снаружи вдруг вспыхнул свет — разом зажглись факелы. Гамильдэ-Ичен, зажмурившись, приложил руку к глазам, все остальные узники поспешно скрылись в глубине пещере.
— Эй, ты, с травяными волосами! — громко прозвучал противный женский голос, так похожий на голос германской актрисы Цары Леандер. — Выходи, разговор есть.
Разговор?
— Похоже, наш побег пока откладывается, парни, — негромко произнёс Баурджин. — Думаю, ненадолго.
В ночном небе сияли звезды. Баурджин, со связанными за спиной руками, шёл посреди выхваченного дрожащим пламенем факелов коридора — оранжевой просеки среди девственно чёрного леса. Шёл не так уж и долго: обойдя ручей, шествие свернуло к большой куче камней, громоздившихся на крутом склоне. Нойон остановился, опасаясь упасть.
— Что встал? — обернулась идущая впереди атаманша. Рыжие волосы её в свете факелов казались языками пламени, зачатком всепожирающего лесного пожара.
Баурджин неожиданно улыбнулся:
— Боюсь, как бы не сломать ноги.
— Не того боишься, парень! — презрительно хохотнула Дикая Оэлун. — Не так страшно сломать ноги самому, как то, что их сломают другие. А тебя, быть может, это и ждёт… Шагай!
Пройдя средь нагромождений камней, молодой пленник оказался в узком проходе. Впереди, не оглядываясь, быстро шла атаманша, за ней — Баурджин, а уж дальше — двое воинов с факелами, остальные остались на склоне.
Разбойница вдруг резко остановилась. Скрипнула дверь… Ну, надо же! И здесь — пещера. Пещера Лехтвейса — так лучше б сказать, поскольку открывшаяся узнику картина больше напоминала какой-нибудь богатый гэр или даже дворец. Под ногами — ворсистый ковёр, на стенах — золотые светильники, играющие зеленоватым пламенем, сверкающие щиты и шлемы, кругом, на сундуках, дорогая золотая и серебряная посуда, хрустальные пиалы, груда струящихся парчовых тканей, низкое, покрытое голубым шёлковым покрывалом, ложе на резных тигриных лапах. И в самом дальнем углу… Баурджин непроизвольно вздрогнул, увидев оскаленную морду дракона! Давно отжившего дракона… Кости — искусно собранный скелет и череп. Динозавр, явно найденный в Гоби — там такого добра во множестве.
— Не бойся, он не кусается, — наслаждаясь произведённым эффектом, обернулась Дикая Оэлун.
— Цара Леандер! — прошептал пленник. Да, очень похожа, и не только голосом. Чертами лица, точёной фигурой… Вот только волосы…
— Что ты там такое мычишь? Молишься?
— Хороший экземпляр! — Баурджин с улыбкой кивнул на скелет. — И сохранился вполне прилично. Не скажешь, что пролежал в песке миллионы лет. Ты его мне не продашь?