— Эх, картошка-тошка-тошка… — хлебнув арьки, негромко затянул Баурджин.
Тут и фронт вспомнился — не только Халкин-Гол, но и Четвёртый Украинский. И даже самое начало войны — Демянск…
Баурджин и не заметил, как задремал, а проснулся оттого, что замёрз — с реки явственно несло холодом. Кругом ещё было темно, но на востоке, за рекой, уже окрашивался алым цветом тёмно-синий край неба. Вот и славно! Вот и половить на первой зорьке!
Хлебнув из баклаги, Дубов прихватил удочку и стал спускаться к реке… Как вдруг услыхал почти совсем рядом лошадиное фырканье. Затаился у самой воды, за большим камнем, прислушался, всматриваясь в предутреннюю промозглую мглу.
Стук копыт!
Кто-то спускался по круче. Всадники! Человек с десяток или около того. Вернулись мужчины? Но почему едут так тихо, пробираются с осторожностью, словно стараются остаться незамеченными. Нет, свои так не ходят!
Ага, вот остановились…
— Где тропа? — прозвучал злой шёпот. — Ну, отвечай, живо, иначе мы станем пытать девку!
— Не знаю… Кажется, там, за кустами. Я ведь говорил, что не здешний.
Голос Гамильдэ-Ичена!
Точно — он!
Баурджин насторожился и, выждав, когда неведомые всадники проедут мимо, быстро зашагал следом.
Хитры, хитры, сволочуги — обходят кочевье с подветренной стороны, чтоб раньше времени не почуяли псы. Да, чужаков немного… А идут уверенно — видать, знают, что мужчин в кочевье нет. Вот-вот, как раз с первой утренней зорькой ворвутся в беззащитные гэры, убьют стариков и детей, уведут в полон женщин… Однако…
Однако род Черэна Синие Усы — вражеский род, союзники Джамухи. А эти ночные всадники — их враги. Так? Выходит, да. Так что же, выходит, нужно действовать по принципу: враг моего врага — мой друг? Ну уж нет! Здесь все враги! К тому же они, похоже, схватили Гамильдэ-Ичена и ту девчонку, Боргэ. Что ж… тем хуже для них!
Огибая деревья и камни, Баурджин-нойон неслышной тенью следовал за таящимися в предрассветной тьме всадниками. Ага, вот те остановились, спешились. Кругом — густые заросли можжевельника, слева — река, справа — овраг, урочище.
А вот и Гамильдэ-Ичен! И — кажется — Боргэ. Обоих привязали к корявой сосне. Ну, правильно, чтоб не мешали. Интересно, оставят ли часового? У них ведь каждый человек на счету… Оставили. Сами же, взяв под уздцы коней, направились к гэрам…
Что ж, пора действовать — и как можно быстрее!
Словно рысь — неслышно и неудержимо — молодой нойон метнулся к вражине, ух что-что, а опыт снятия вражеских часовых у Дубова имелся немалый. Подкрался, вытащил нож…
Часовой обернулся — услышал. Охотник, мать его…
— Это ты, Хартогул?
— Я, я… Забыли баклагу.
— Баклагу? Какую…
Острый клинок без особого шума разорвал грудь. Враг дёрнулся, вскрикнул…
— Тихо, тихо. — Баурджин тут же зажал ему рот, чувствуя, как стекает по ладони вязкая горячая кровь. Кровь ночного врага…
Опустив мёртвое тело в траву, подбежал к пленникам, вырвал изо рта Гамильдэ-Ичена кляп:
— Стражник — один?
— Нойон! — В голосе юноши вспыхнула радость. — Ты как здесь?
— Рыбу ловил. — Баурджин быстро перерезал путы и напомнил: — Я спросил…
— Кажется, один… — Гамильдэ бросился к девушке. — Боргэ! Боргэ!
Нойон освободил и девчонку.
— Боргэ… — с нежностью произнёс Гамильдэ-Ичен.
— Не время сейчас для любезностей, — Баурджин тут же прервал их. — Боргэ, можешь идти?
— Да… — Девушка быстро пришла в себя.
— Незаметно, но быстро бежишь в кочевье — всех будишь, но — неслышно. Пусть будут готовы!
— Поняла! — без лишних слов девчонка скрылась в зарослях.
Молодец. Всем бы так…
— А мы с тобой — пойдём следом за вражинами. Кстати, кто это, не знаешь?
— Нет…
— Ну да, вряд ли они тебе представились…
Баурджин с Гамильдэ-Иченом почти бегом бросились краем оврага — как раз там и пробирались сейчас чужаки.
Небо алело восходом. А здесь, на берегу, ещё было темно, и чёрные деревья хватали корявыми лапами низко висевшие звезды. Вот впереди кто-то вскрикнул — споткнулся. Послышались приглушённые ругательства — это главарь водворял порядок. Пахнуло лошадиным потом и грязью никогда не мытых тел… Язычники.
Вот они выбираются из лощины… Садятся на лошадей… Сейчас, вот-вот, сейчас навалятся неудержимой лавой… Горе, горе беззащитным гэрам!
Идущий последним замешкался, нагнулся, поправляя подпругу, — остальные уже подъезжали к кочевью…
Нойон молча протянул Гамильдэ-Ичену нож. Юноша кивнул, примерился…
Взметнулась в седло чёрная тень… И, на миг застыв, упала в траву со слабым стоном.
— Вперёд! — вскакивая на трофейного коня, усмехнулся Баурджин. — Что там у него?
Гамильдэ-Ичен быстро обыскал поверженного врага:
— Сабля… И палица… Ещё — лук.
— Саблю — мне, остальное забирай. Садись!
Юноша уселся на круп коня сзади.
Баурджин ласково потрепал скакуна по гриве, придержал — судя по всему, ещё было не время. Немного выждать.
Первый луч солнца упал на землю, освещая белые гэры.
— Хэй-йо-у-у-у! — бросаясь в атаку, завыли, заблажили враги. — Хэй-йо-у-у-у!!!
— Вот теперь — пора…
Нойон взмахнул саблей, пробуя, как сидит клинок.
— Хэй-йо-у-у-у!
Рассыпавшись лавой, чужаки ворвались в кочевье. Спрыгивая с коней на скаку, ворвались в гэры…
Где их уже ждали предупреждённые Боргэ женщины. А уж драться они умели, и постоять за себя могли. Тем более, на их стороне были и гости, опытные воины — трое разбойников и Сухэ.
И Баурджин с Гамильдэ-Иченом!
Вот уже приблизились гэры. Пахнуло дымом и запахом немытых тел чужаков. Гамильдэ соскочил с седла, и молодой князь, выхватив саблю, с ходу разрубил чуть ли не надвое неосторожно замешкавшегося врага.
— Хур-ра-а-а!!!
Из гэра с недоуменным видом выскакивали вражины. Видать, их там встретили как надо!
Один успел вскочить в седло, замахал саблей:
— Поджигайте, поджигайте гэры!
Баурджин направил на чужака коня. Блеснул на изгибе клинка первый солнечный луч. Удар! Искры! Ещё удар… А враг оказался опытным. Вот спланировать набег он толком не сумел, что же касается боя…
Ух, как ловко он дрался!
Удар! Удар! Удар!
И хрип лошадей, и злобное сверканье глаз. Удар!
Тяжёлые клинки высекали искры…
Удар! Отбив! Скрежет… Баурджин попытался захватить чужую саблю. Неудачно — клинок соскользнул вниз. И враг немедленно воспользовался оплошностью — острие его сабли разорвало дээл на груди нойона!
Хорошо, Баурджин успел откинуться назад…
Снова удар!
Отбив!
И звон клинков, и злобный взгляд, и запах немытого тела — запах врага.
Удар!
И скрежет…
Остальные вражины, кто успел, уже повскакали на коней и улепётывали со всех ног, точнее — со всех копыт. А этот — нет. Сражался до последнего, не думая о бегстве. Воин!
Лишь, чуть скосив глаза на своих, презрительно молвил:
— Псы!
Кто-то окликнул его:
— Джиргоадай, давай с нами!
— Бегите, псы… Я лучше умру.
Удар! Удар! Удар!
Искры… И чёрные, пылавшие ненавистью глаза.
А ведь он молод, очень молод. Наверное, не старше…
Удар! Скрежет! Искры!
А получи! Ага, не нравится?!
…не старше Гамильдэ.
А вот так?
Баурджин размахнулся, закручивая саблю хитрым винтом, который как-то показывал ему Боорчу, ударил изо всей силы, рассчитывая на такой же сильный отбив…
Звон! Искры!
И вот он — отбив!
Глухой, словно выстрел, звук встретившихся плашмя клинков… Лёгкое движение кисти…
Конь!
Хороший оказался конь у этого парня.
Запрядав ушами, рванул в сторону, словно почувствовав беду для своего хозяина, — и острие сабли Баурджина, вот-вот собиравшееся впиться врагу в шею, скользнуло, всего лишь раскровянив руку…
Сабля Джиргоадая со звоном упала на каменистую почву. А конь его — белый, в яблоках, поистине, отличный скакун и верный друг — взвился на дыбы и, без всякого приказа всадника, понёсся вниз по крутому склону.
— Куда ж ты, дурак? — закричал вслед Баурджин. — Разобьёшься!
Напрасно…
На краткий миг свечой застыв на краю обрыва, чудесный конь вместе со всадником полетел в воду.
— Жаль. Хороший был воин. — Нойон покачал головой. — И конь — очень хороший.
— Кого тебе больше жаль, коня или всадника? — поинтересовался подбежавший Гамильдэ-Ичен.
Баурджин утёр со лба пот:
— Как там?
— Все кончено, — бодро доложил юноша. — У врагов — четверо убитых… считая того, что в овраге — пятеро, остальные ушли.
— Плохо, что ушли.
— У нас — убит Нарамчи, разбойник. Два старика… И ранен Сухэ.
— А девчонки?
— Никто не пострадал… почти.
Пришедшие в себя после налёта обитатели кочевья деятельно наводили порядок: кто зашивал разодранный полог гэра, кто подметал площадку у коновязи, а те, кто постарше, готовили в последний путь убитых. И своих, и чужих.
— Зря мы позволили им уйти, — к спешившемуся Баурджину подошёл один из разбойников, Цэцэг. — Они вернутся. Накопят сил и вернутся.
— Если успеют до возвращения здешних мужчин, — криво улыбнулся нойон.
Цэцэг, хмурого вида парень лет двадцати двух, покачал головой и прищурился:
— А ты хорошо сражался, торговец. Слишком уж хорошо. Где научился так владеть саблей?
— У тангутов, — Баурджин брякнул первое, что пришло на ум.
— У тангутов? — удивлённо переспросил Цэцэг. — Вот уж не думал, что тангуты применяют те же ухватки, что и монголы.
— Видать, переняли…
Нойон посмотрел вдаль, где над сопками, поднималась ввысь еле заметная струйка дыма.
— Подают знак своим. — Цэцэг пригладил рукой растрепавшиеся волосы. — Вернутся.
— Может быть… — честно говоря, Баурджин тоже склонялся к этому.
— Нам надо побыстрей убраться отсюда, — оглянувшись, продолжал разбойник. — Часть товаров навьючим на лошадей. Жаль вот, придётся бросить повозки. Скажи, торговец, мы много бы выручили за них?