— Так рассказывай же, улигерчи! Надоело ждать!
— Ну, уж это как ваш участковый решит. — Баурджин оглянулся на десятника.
— А, рассказывайте! — почесав голову, махнул рукой тот. — Всё равно ждать. Только учтите — руки мы вам не развяжем.
— А как же играть?
— Не знаю, — усмехнулся воин. — Придумайте что-нибудь, на то вы и улигерчи-дуумчи.
— Что ж, делать нечего, — нойон посмотрел на парней. — Сейчас я начну сказание, а как притопну ногой, повторяйте хором последнее слово. Все поняли?
— Поняли. Повторим.
— Ну, что ж… Как говорится — с Богом!
Плохо было то, что убойная поэма Некрасова «Мороз, Красный нос» в данных конкретных условиях ну никак не годилась — обещано-то было нечто другое. А что — другое? Баурджин-Дубов долго не думал, взяв в качестве литературной основы выступления людоедку Эллочку Щукину из «Двенадцати стульев».
— В одном дальнем кочевье жила-была баба!
Нойон притопнул.
— Баба!!! — на два голоса в унисон выкрикнули Гамильдэ-Ичен и Сухэ.
— Не доила она коров…
— Коров!!!
— Не делала сыр долгими зимними вечерами…
— Вечерами!!!
— И даже овечью шерсть не пряла!
— Не пряла!!!
— Вот сучка! — возмущённо выкрикнул какой-то седобородый дед. — На кой ляд такая баба?
— Тихо ты, Харгимгийн, не мешай! Тебе-то уж точно уже никакой не надо!
Старик притих, и ободрённый первым успехом нойон продолжил сказание дальше:
— А все сидела, да смотрелась в медное зеркало!
— Зеркало!!!
— Любовалась собою.
— Собою!!!
— И все завидовала жене хана.
— Хана!!!
— Ханша пошьёт тэрлэк из шелка…
— Шелка!!!
— И она — из простого сукна.
— Сукна!!!
— А бедный муж её, простой арат, с утра до ночи работал!
— Работал!!!
— Пас на дальних пастбищах скот.
— Скот!!!
— А жена его упрекала — нет у меня расписного тэрлэка…
— Тэрлэка!!!
— Ожерелья жемчужного нет у меня.
— У меня!!!
— Плохой ты муж, парень!
— Парень!!!
Вдруг послушался топот копыт. Все повернулись и посмотрели в сторону быстро приближавшихся всадников. Первый испуг быстро сменился радостью.
— Хэй-гэй, наши! Вождь с шаманом скачут и пастухи. Эх, не дали дослушать…
Десятник Эттэнгэ приосанился и выехал на середину площади, к «артистам».
— У спрятанного настила задержаны трое подозрительных. Говорят, что сказители-музыканты.
— Музыкаты? — Старейшина, сморщенный смешной старичок с седыми прядями волос, выбивающимися из-под войлочной шапки, обрадованно уставился на задержанных. — Вот так послали боги! Как раз вовремя — случка прошла удачно!
— Случка прошла удачно! Удачно… удачно… — радостно зашептали в толпе.
— Да, удачно! — подбоченясь, ещё раз подтвердил старейшина. — Посему — сегодня вечером объявляю праздник. Верно, Голубой Дракон?
Тот, кого он назвал Голубым Драконом, смотрелся куда импозантней, да и вообще, выглядел, пожалуй, внушительнее всех. Смуглое горделивое лицо с орлиным носом, упрямо выпяченный подбородок, брови вразлёт, длинные волосы, чёрные как смоль. Сам мускулистый, поджарый. Красавец мужчина, что и говорить. Этакий индеец. Глаза ничуть не узкие — большие, тёмные, внимательные, а вместо шапки — зубастый череп птеродактиля, выкрашенный голубой краской. Ну, правильно — Голубой Дракон. Голубой — цвет вечности, верности и спокойствия. Странный цвет для шамана, колдуну бы больше пошёл чёрный. Это ведь шаман, кто же ещё-то? В такой-то шапке! Да и на шее — ожерелье из змеиных голов. Красивое… видать, этот шаман большой модник… и разбиватель женских сердец, право слово, ишь как посматривают на него местные молодайки! Словно кошки на сметану.
— О, великий вождь Корконжи, — спешившись, шаман подошёл к старейшине. — Позволь сказать слово?
Старейшина махнул рукой:
— Говори, Гырынчак-гуай. Всегда рад тебя слушать.
— Эти люди… — шаман обвёл пленников подозрительным взглядом. — Они называют себя сказителями? Что ж, может быть, это и так. Но, разве сказитель не может быть разбойником или чьим-нибудь соглядатаем?
Баурджин поморщился — шаману нельзя было отказать в логике.
— И что ты предлагаешь, Гырынчак? Отменить праздник?
— Зачем? — Голубой Дракон исподлобья взглянул на притихших обитателей кочевья. — У вас будет сегодня праздник, люди! Раз его обещал великий вождь Корконжи, да хранят его боги. Только сперва пусть зубы дракона, — он торжественно дотронулся до «драконьего» черепа, — скажут нам — кто эти люди на самом деле? Эттэнгэ-гуай, пусть они по очереди войдут в гэр вождя. Сначала — этот. — Палец шамана упёрся в грудь Баурджина. — И не забудьте принести хворост для священных костров.
Глава 8Красные повязки Голубой ДраконЛето 1201 г. Северо-Восточная Монголия
Кого можно победить,
Того и победили…
Чёрный смолистый дым от священных костров, разложенных перед гэром старейшины, поднимался высоко в небо. Двое молодых парней — помощники шамана — с разрисованными обнажёнными торсами, гремя погремушками, громко выкрикивали заклинания — прогоняли чёрные замыслы чужаков.
Девять раз Баурджин обошёл каждый из костров, затем был тщательно обкурен головешками и уже после этого наконец-то допущен в гэр. Войдя, поклонился:
— Мир вашему дому!
— А, улигерчи! — Старейшина Корконжи обрадованно потёр руки. — Ну-ка расскажи нам что-нибудь!
— Вот именно, расскажи, — усмехнулся шаман. Сняв с головы череп птеродактиля, он сидел на белой кошме рядом с хозяином гэра. — Только не что-нибудь, а то, что мы спросим. Откуда ты и твои люди?
— Мы явились с юга. — Нойон молитвенно сложил руки. — Явились с миром, чтобы…
— Юг — понятие растяжимое, — холодно перебил шаман. — Есть юг — Гоби, юг — тангутские степи, царство Цзин — тоже юг, и также юг — озеро Буир-Нур и кочевья у берегов Керулена. Кочевья Темучина. Так, значит, вы оттуда пришли?
Баурджин на миг опустил глаза — шаману нельзя было отказать в логике — умный, чёрт.
— Да, мы были и в кочевьях Темучина. Читали сказания, пели. Но гэры моих спутников остались далеко к югу от Керулена, в Гоби, на границе тангутских земель. Я ж был рождён в Баласагуне.
— Ого! — Шаман перевёл взгляд на старейшину и пояснил. — Город Баласагун, уважаемый Корконжи, расположен очень далеко на закате солнца, в землях кара-киданей, на пути в Хорезм и кипчакские степи.
— Говоришь, это очень далеко, Гырынчак-гуай? — с глуповатой улыбкой переспросил старейшина. — Всегда интересно послушать о далёких странах.
Шаман улыбнулся:
— Думаю, наш гость расскажет об этом чуть позже. А сейчас пускай говорит о том, что к нам ближе — о пути от Керулена к нам. С кем встречались, где ночевали, что делали? А?
Нехороший был взгляд у этого Гырынчака — прямо не шаман, а смершевец, допрашивающий подозреваемого в работе на немецкую разведку.
— Многих хороших людей, дававших нам кров и приют, я уже и не упомню, — уклончиво отвечал Баурджин. — Но что смогу, конечно же, расскажу…
Он вновь опустил глаза, припоминая, что можно рассказывать, а что — было бы нежелательно. Что никак не вязалось бы с обликом странствующих музыкантов. Например — то, что они не так давно были купцами. Сегодня — купцы, завтра — музыканты… Странно! Это явно насторожит допрашивающего. Не старейшину — шамана, он у них тут, похоже, за орган контрразведки работает.
— Мы ещё не добрались до Аргуни, когда на нас напали разбойники, — осторожно начал нойон. — Отобрали лошадей, повозки. Слава богам, нам удалось бежать.
— Бежать… — задумчиво повторил Гырынчак и, прищурив глаза, быстро спросил: — Откуда у вас лошади?
— Нам их подарил некий Хоттончог-гуай из рода, что кочует неподалёку от вас.
— Знаю. Хоттончог — наш враг!
— А мы тут при чём? — искренне удивился нойон. — Мы совсем посторонние люди, вовсе не желающие участвовать в ваших распрях.
— Хорошо. Где вы были до Хоттончога?
— В кочевье Чэрэна Синие Усы.
— И с ним мы не дружим.
— Хм, интересно. — Баурджин негромко хохотнул. — Всех своих соседей, я смотрю, вы не жалуете. Однако кочуете рядом. А ведь кроме здешних сопок есть ещё и бескрайние степи, куда вы могли бы вполне свободно откочевать!
— Ха, Гырынчак! — вдруг воскликнул старейшина. — Этот чужеземец говорит в точности так, как ты!
— Он слишком много говорит, Корконжи-гуай, — шаман недовольно нахмурился, — и большей частью вовсе не то, что я хотел бы услышать.
Нойон поднял голову:
— Так ты, уважаемый Гырынчак, не ходи вокруг да около, а задай конкретный вопрос — на него и получишь ответ. Ты, верно, думаешь — мы лазутчики Темучина? Так вот — нет. И я могу это доказать!
— Я не нуждаюсь в твоих доказательствах, — надменно усмехнулся шаман. — Поверь, я и сам могу придумать таковых сколько угодно. Скажи мне, откуда эта вещь? — Он внезапно похлопал по голубому черепу птеродактиля, лежащему на кошме рядом.
— Из Гоби, разумеется. — Нойон усмехнулся — о кладбищах динозавров он узнал ещё в тридцать девятом, рассказывали на политинформациях, было дело.
— А видел ли ты разрисованные древним народом скалы? — не отставал Гырынчак. — Что на них нарисовано?
— Разные диковинные звери, птицы. Даже слоны, кажется. Слон — это…
— Мы знаем, что такое слон.
— Повтори ещё раз — в чьих кочевьях вы были?
Баурджин быстро повторил и был уверен — нигде не ошибся. Потом добросовестно описал путь — горные тропинки, скалы, леса. Даже набросал словесные портреты тех, с кем встречался — старого Хоттончога, Чэрэна Синие Усы, Дикой Оэлун…
— Ах, Оэлун, разбойница. — Шаман и старейшина переглянулись. — Похоже, ты её хорошо знаешь, улигерчи. Слишком хорошо… Пожалуй, не хуже, чем Кара-Мергена и красные повязки, а?
Вот этим вопросом нойон был ошарашен.
Кара-Мерген, Чёрный Охотник… И с чего это шаман расспрашивает про него? И ещё какие-то красные повязки…