Гамильдэ-Ичен вздохнул:
— Всё равно бы не успели уйти, верно, Сухэ?
Ничего не ответив, Сухэ лишь вздохнул — скорее всего, согласился.
— Смотрите, они и сзади, — оглянувшись, негромко произнёс нойон. — Попались птички. Ладно, подъедем ближе, подумаем, что будем делать. В конце концов — хур и бубен при нас, а странствующие музыканты — везде желанные гости. Талант не пропьёшь!
Подъехав ближе, Баурджин и его спутники приветствовали неизвестных всадников учтивыми полупоклонами:
— Сонин юу байнау? Какие новости?
— Вы — те самые хогжимчи-музыканты, про которых судачат все окрестные гэры? — вместо приветствия поинтересовался один из воинов, судя по всему — десятник: немолодой, с коричневым морщинистым лицом, похожим на подошву верблюда, и перебитым носом.
— О, да, — услыхав вопрос, важно приосанился Баурджин. — Мы — они и есть. Те самые.
— Следуйте за нами, хогжимчи. — Десятник махнул рукой и заворотил коня. Впрочем, тут же обернулся: — Я вижу, вы при саблях? Не советую пускать в ход.
— Что ты, что ты, уважаемый! Даже и не думаем.
В окружении молчаливых воинов в панцирях из дублёных бычьих кож, хогжимчи направились к основным силам… гм-гм… врагов? Нет, воины не проявляли особой враждебности, впрочем, как и дружелюбия. Проехав мимо тяжёлой конницы, десятник спешился и жестом приказал невольным гостям сделать то же самое, после чего повёл их в берёзовую рощицу, живописно кудрявившуюся кронами неподалёку. У рощицы, на небольшой полянке, был разбит походный шатёр из чёрного войлока, цвета, традиционно считавшегося у кочевников нехорошим. Перед шатром горели очистительные костры, вокруг которых вслед за десятником и сопровождавшими его воинами Баурджин с компанией обошли ровно девять раз, после чего им было приказало ждать.
Десятник скрылся в шатре и, немного погодя, вышел, сразу же ткнув пальцем в грудь Баурджина:
— Ты — старший хогжимчи?
— Допустим, я, — пожал плечами нойон.
— Тогда заходи первый, — воин кивнул на шатёр, — там тебя ждут.
— Ждут?! Интересно, кто же?
— Увидишь. — В усмешке, промелькнувшей на тонких губах десятника, Баурджин не заметил ничего ободряющего.
— Саблю! — Воин протянул руку, и нойон, отцепив от пояса ножны, передал их ему, после чего откинул полог шатра.
Внутри тускло горел светильник, пахло курдючным жиром и какими-то сладковатыми благовониями. С непривычки закашлявшись, Баурджин протёр глаза… и, разглядев сидевшего на кошме человека, закашлял снова. Хозяином шатра оказался сам Кара-Мерген, Чёрный Охотник, о чём, наверное, можно было бы догадаться и раньше.
— Ты — музыкант? — жестом пригласив сесть, осведомился хозяин шатра.
Невысокий, но крепкий и жилистый, с жёлтым лицом и узкими пронзительно чёрными глазами, он походил скорее на татарина или тангута, нежели на обитателя северных монгольских сопок. Над правой бровью — белёсый шрам. Ага! И меч самурая — вот он, в изголовье! Короткий офицерский меч… Честно говоря, так себе меч — фабричный. Да, похоже, и владелец относился к этой вещице без особого почтения, видно сразу — сняв, небрежно бросил куда ни попадя. А если попробовать дотяну… А смысл? То-то и оно, что никакого.
Кара-Мерген вдруг усмехнулся:
— Не понимаю, как может быть музыкантом глухой?
А ведь он точно не местный, южанин. Слишком растягивает слова — именно так говорят на юге, в Гоби, и в тангутских степях.
— Я не совсем музыкант, — негромко промолвил нойон. — Скорее улигерчи — сказитель.
— Замечательно! — Чёрный Охотник явно обрадовался. — Сказители — это как раз то, что нужно.
— Кому нужно? И что?
— Не спеши — замёрзнешь, улигерчи, — надменно хохотнул Кара-Мерген. — И не задавай лишних вопросов, ты получишь вполне достаточные пояснения. В общем, дело несложное…
Примерно через час Баурджин покинул чёрный шатёр и, подойдя к своим, натянуто улыбнулся:
— Дальше едем с ними.
— Хорошо, едем. — Гамильдэ-Ичен вскинул глаза. — Только хотелось бы поточнее узнать, что это за люди?
— Догадайся.
— Джамухи? Вижу, что угадал. Ну, кому тут ещё быть-то?
Пристроившись позади главных сил сотни, «господа артисты» — куда деваться? — поехали следом. Не своею, конечно, волей, но… утешало одно — направлялись они, по всей видимости, в очень нужном для порученного дела направлении — в стан Джамухи!
А предложенное — точнее, навязанное — Чёрным Охотником дело и впрямь оказалось не таким уж и сложным. Просто нужно было сочинять и распространять всяческие гнусности о Темучине и его людях — как в стихах, так и в прозе. Поездить по кочевьям, так сказать, просветить аратов… под чутким присмотром доверенных воинов Кара-Мергена. Такой вот получался агитпроп. Наверняка сия задача был поручена не только группе Баурджина, но и всем прочим странствующим певцам, кои попадались на глаза людям Чёрного Охотника.
Рассказывать гнусные страшилки о Темучине? Плёвое дело. Только вот как быть с понятием чести? Этот вопрос почему-то сильно интересовал Гамильдэ-Ичена.
Баурджин усмехнулся:
— Честь? А мы с тобой кто, Гамильдэ? Может, ты забыл, зачем мы едем к врагам?
— Нет, а что?
— А то, что для нас главное — выполнить задание. А для этого нужно использовать все подручные средства. Как вот — предложение Кара-Мергена. Надо сказать, очень даже настойчивое предложение, из тех, от которых невозможно отказаться.
А Алтансух вообще ничего не спрашивал — молчал всю дорогу. Наверное, следовал пословице про молчаливого дурня. Хотя, наверное, зря так о парне…
Между тем дорога расширялась, лес, росший по её краям, редел, а сопки становились все ниже и ниже, пока наконец не превратились в просторную долину, тянувшуюся вдоль реки. Сразу, едва только выехали из леса, бросилась в глаза изумрудная зелень трав. Подул медвяной ветер, гоняя по траве светло-зелено-голубые волны, тысячи цветов вспыхнули разноцветными россыпями, радуя душу и сердце.
Баурджин невольно поискал глазами любимые цветы. Нашёл! Вон они, взорвались огненно-алыми брызгами на пологом склоне. Ну, точно…
— Клод Моне, — тихо произнёс нойон.
Едущий чуть впереди Гамильдэ-Ичен тут же обернулся в седле:
— Что?
— Так… ничего. Смотри-ка, кажется, гроза собирается!
Баурджин кивнул на синие тучки, бегающие по краю неба.
— Не-а, не будет дождя, — беспечно рассмеялся Гамильдэ-Ичен. — Ветер разгонит. Эх… — Юноша вдруг помрачнел. — Все бы хорошо, да только б нам Барсэлука не встретить! Ну, этого…
— Игдоржа Собаку, — задумчиво подсказал нойон.
Действительно, как бы не встретить… Хотя если разобраться — что он о них знал, этот Игдорж Собака? Только то, что они торговцы, а не музыканты. Конечно, подозрительно… Но ведь — одно другому не мешает. Были торговцами, а когда из-за разбойников лишились товаров, переквалифицировались в музыкантов — жить-то на что-то надо. Так то оно так… И всё равно, лучше бы не встречаться с Барсэлуком.
Не доезжая до излучины реки, отряд Чёрного Охотника свернул в небольшую рощицу и, миновав её, оказался у берега, белого от расставленных во множестве гэров. Каждая юрта была затейливо украшена, орнамент почти нигде не повторялся, из чего Баурджин тут же заключил, что каждый гэр принадлежит представителю какого-то рода, верного Джамухе. Было очень похоже, что эти представители собрались на съезд — курултай. Нойон возликовал, сдерживая радость — оказывается, очень вовремя подвернулся ему Кара-Мерген, очень вовремя. Курултаи по пустякам не собирали.
Часовые на сытых конях, в кожаных нагрудниках, в шлемах, с круглыми маленькими щитами и короткими копьями, завидев отряд, почтительно приветствовали его командира. Кивнув им, Кара-Мерген обернулся и велел ближайшему воину подозвать музыкантов.
— Видите эти гэры? — с надменной гордостью произнёс Чёрный Охотник. — Поистине неисчислима сила воинов великого хана Джамухи! Мои верные слуги укажут вам гэры, которые вы должны будете посетить, и будут сопровождать вас.
Кара-Мерген ухмыльнулся и, хлестнув плетью коня, помчался к небольшой площади перед самым высоким и красивым гэром. В кругу очистительных костров там стояли часовые — могучие воины в сверкающих панцирях из железных пластин. Над юртой, укреплённое на высоком шесте, развевалось на ветру красное девятихвостое знамя — символ мужества, победы и силы. Судя по всему, это и был гэр верховного хана Джамухи.
— Поезжайте за мной, — дотронувшись плетью до коня Баурджина, произнёс широкоплечий воин в кожаном нагруднике и с двумя саблями у пояса.
В одной из сабель молодой нойон тут же признал свою, и воин, перехватив его взгляд, ухмыльнулся:
— Твоё оружие в надёжных руках, хогжимчи! Не думаю, чтоб оно тебе скоро понадобилось.
— Да, но всё же хотелось бы получить его при отъезде. Сам знаешь, уважаемый, что нужно в дальней дороге — добрый конь, лук со стрелами и хорошая сабля. Так вернёшь?
— Если на то будет приказ, — уклончиво отозвался воин.
Кроме него, невольных гостей сопровождали ещё двое воинов, так что получалось трое на трое. Не самый плохой расклад: как видно, Чёрный Охотник не очень-то высоко оценивал воинские качества странствующих музыкантов. А, между прочим, напрасно!
Трое на трое. На такие шансы можно было ловить. Трое на трое… если не считать многих тысяч воинов, располагавшихся по всей видимой округе.
Первый гэр, куда они завернули, принадлежал жилистому вислоусому старику, старейшине рода Кабарги. На курултай он явился, как и положено, с кучей воинов и домочадцев, которые восприняли появление хогжимчи с большим интересом.
— Они споют вам песнь о страшных ужасах, творящихся на земле Темучина, бывшего беглого раба и разбойника, — войдя в гэр, важно заявил главный страж — тот самый, широкоплечий, с двумя саблями. Звали его Кэргэрэн Коготь. Почему именно Коготь, Баурджин не спрашивал — зачем? Тут были более интересные дела.
Хозяин гэра самолично протянул гостям серебряную пиалу с кумысом, символизирующим чистоту помыслов и побуждений. Как и положено, нойон принял напиток двумя руками, отпил и, поклонившись на четыре стороны, передал чашу Гамильдэ-Ичену, а уж тот, проделав те же манипуляции, — Сухэ.