После чего все расселись на кошмах — немного перекусить. Не принято был переходить сразу к делу, даже если и дело это состояло в усладе слушателей. Люди Кара-Мергена отлично понимали это, а потому и не нервничали, не подгоняли.
— Пусть счастье никогда не покинет этот гэр и его обитателей, — слегка обглодав баранью лопатку — почётный кусок! — Баурджин, по обычаю, передал её своим спутникам. — Далеко ль ваши пастбища?
Обычный вопрос, предусмотренный правилами вежливости, не должен бы вызвать никакого подозрения у стражей. И кажется, не вызвал — все трое воинов, довольно сопя, поглощали варёные бараньи мозги — вкуснейшее блюдо!
— Наш род кочует по восточным берегам озера Буир-Нур, — пояснил старик.
Буир-Нур! Так вот они откуда! Это очень, очень близко от кочевий Темучина. Только переправиться через реку Халков — Халкин-Гол.
— Достаточно ли там травы этим летом? Сыт ли скот?
Тоже обычные вопросы, их и полагалось задавать в гостях.
— Спасибо, скот сыт и травы хватает. Правда, давненько уже мы не были в родных кочевьях — с весны. А как вы? Какие новости?
— Все хорошо, слава богам и вечно синему небу, — окунув палец в пиалу, Баурджин побрызгал кумысом на четыре стороны, после чего сказал, словно бы между прочим: — Я знаю ваши места, там трудно кочевать — сопки, ущелья, овраги. Видать, в вашем роду много мужчин…
— Три сотни воинов на сытых конях выставил мой род под знамёна великого Джамухи! — с гордостью отозвался старик.
Три сотни воинов из рода Кабарги, чьи кочевья — на восточном берегу озера Буир-Нур…
— Уважаемые хогжимчи хотят пропеть вам песни о гнусном клятвопреступнике Темучине — конокраде и пожирателе людей, — покончив с мясом, Кэргэрэн Коготь явно намекал гостям о том, что пора бы и приступить к делу.
Ого, вот как! Оказывается, Темучин здесь известен как клятвопреступник, конокрад и пожиратель людей, надо же!
Баурджин улыбнулся и кивнул своим:
— Богино дуу — короткая песня о Темучине.
Сухэ негромко ударил в бубен. Гамильдэ-Ичен тронул струны хура.
— Это было давно, давно, давно-о-о-о-о… — как можно более уныло затянул нойон. — Когда покинувший свой род Темучин рыскал в степях от Онона да Керулена, один, как побитый пёс.
— Побитый пёс! — восхищённо причмокнул хозяин гэра. Видать, это выражение пришлось ему по вкусу.
Гамильдэ-Ичен скривился.
— А потом сколотил шайку-у-у-у… — продолжал выть Баурджин, более-менее ритмично пересказывая вкратце историю «бандформирования» Дикой Оэлун и её «гнусных дел».
К его удивлению, песня понравилась не только хозяевам, но и стражам. После её окончания и те и другие шумно выражали своё одобрение, со смаком повторяя понравившиеся слова и выражения:
— Злоковарный дух Тьмы!
— Чёрный, как его же мысли!
— Побитый пёс, однако! Побитый пёс.
Песню пришлось повторить «на бис», пусть даже не очень похоже на первый предложенный вариант, но тем не менее. После чего Баурджин затянул «длинную песнь» о «славных деяниях великого воителя Джамухи-хана», в которой достаточно традиционно описывались многочисленные военные походы, сражения, пиры и охоты.
Судя по реакции слушателей, и эта песнь им пришлась по душе. Дотронувшись до локтя Баурджина, Кэргэрэн Коготь мотнул головой — мол, пора. Пора так пора… Молодой нойон и его музыканты поднялись и, поклонившись, покинули гэр под восторженные восклицания слушателей. У самого выхода Кэргэрэн Коготь неожиданно задержался, с уважением осматривая прикреплённые над притолочиной белые шёлковые ленточки с чёрными уйгурскими письменами:
— Вай, откуда у тебя это, уважаемый?
— Эти волшебные, притягивающие удачу письмена подарил мне когда-то один учёный уйгур! — тут же похвастал хозяин. — Славно, когда такое висит над дверью гэра.
— Да, славно, — с некоторой даже завистью кивнул страж. — Мне тоже обещали такие. Наврази-Кутук, писец хана.
— Думаю, сей достойнейший человек обязательно сдержит своё слово!
Кэргэрэн улыбнулся:
— Я тоже так думаю.
Так вот и бродили «музыканты» со своими стражами по разным гэрам в течение почти всей недели. С тем же репертуаром и неизменным успехом. Информации было столько, что Баурджин едва успевал фиксировать.
— Род Седобородого Кашгырчака. Тайджиутский род, кочевья — к западу от Аргуни, четыре сотни воинов.
— Род Почитателей Огня. Сальджиуты, кочевья — в трёх днях пути к югу от тайджиутов. Пять сотен воинов. Примечание — имеют давнюю вражду с тайджиутами и меркитами.
— Люди Зелёного Камня. Откочевавший найманский род. Христиане. Не любят и не доверяют язычникам, тем не менее — поддерживают Джамуху. Две сотни воинов.
— Род Красных Поясов… Три сотни воинов.
— Род Оленя… Две сотни…
— Род Волка… Три с половиной…
— Род Чэрэна Синие Усы…
Чэрэн Синие Усы!
Хорошо, Кэргэрэн Коготь сказал о нём прежде, чем подъехали к гэру. Вот уж с кем никак не нужно было встречаться! И не потому, что в роду Чэрэна — исключительно плохие люди, нет, вовсе даже наоборот! Только вот в этом роду «господ музыкантов» знали как торговцев… и неплохих воинов. Не стоило давать лишний повод для подозрений, и без того контроль за всеми перемещениями хогжимчи был неусыпным.
— А стоит ли к ним ехать сегодня, Кэргэрэн-гуай? — устало потянулся нойон. — Может, лучше отдохнуть, а то у меня уже давно шумит в голове от выпитой арьки. Да и поздно уже…
Баурджин кивнул на небо, и в самом деле — быстро темнеющее.
— Боюсь, завтра мы уже не сможем заехать к ним. — Начальник стражей тоже посмотрел в небо и, повысив голос, торжественно провозгласил: — Завтра — курултай!
Вот как… Уже завтра. Интересно будет послушать.
Как и всегда, ночевали в гостевом гэре вместе со стражами. Как успел заметить нойон, один из стражей, выполняя приказ Кара-Мергена, всё время бодрствовал, присматривая за гостями, пока остальные его соратники спали.
Едва улёгшись, уснули и Сухэ с Гамильдэ-Иченом, а вот Баурджин не спал — ворочался, повторяя про себя всю полученную информацию: род Почитателей Огня, род Зелёных Камней, род Оленя… Чэрэна Синие Усы… Интересно, старый Хоттончог из рода Чёрного Буйвола со своей красавицей дочкой тоже здесь? Наверное, так… Красивая девочка эта Гуайчиль. Своеобразная. Смуглая, как мулатка. Гуайчиль…
Оп!
Нойон неожиданно для себя вздрогнул от пришедшей на ум мысли. А что если всю информацию записать? Уж тогда точно не позабудешь, не перепутаешь всех этих Хоттончогов, Кашгырчаков, Чэрэнов… Ну, да — записать! И записать — по-русски, уж этот-то язык здесь точно никто не разберёт. А в случае если найдут записи, всегда можно будет что-нибудь придумать, выкрутиться. Скажем, эти странные письмена и никакие не письмена вовсе — а просто узоры или вот, ноты… Кстати, каким глазами этот стражник не так давно смотрел на письмена под притолочиной какого-то гэра?! И ему их, кстати, обещал какой-то там писец… Та-ак…
— Кэргэрэн-гуай, — Баурджин подсел к тлеющему очагу. — Есть здесь поблизости писцы?
— Писцы? — удивился стражник. — А зачем они тебе понадобились, улигерчи?
— Хочу записать некоторые песни, — широко улыбнулся нойон. — Боюсь позабыть.
— Ты… Ты владеешь искусством письма, улигерчи?! — Кэргэрэн Коготь был поражён.
— Ну да, — скромно потупился Баурджин. — Меня как-то обучил один знакомый уйгур. Так как насчёт писцов? Вот бы попросить у них чернильницу с тонкой кисточкой и кусочек шелка. Часть записей я бы подарил тебе, уважаемый Кэргэрэн, — ведь написанное имеет волшебную силу. Между прочим — чудесный подарок супруге… или наложнице.
— Волшебную силу… — шёпотом повторил воин. — Да, я слышал об этом. Хорошо! Будь по-твоему!
Хлопнув в ладоши, Кэргэрэн Коготь разбудил напарников и послал одного из них в соседний гэр.
— Передай поклон от меня уважаемому Наврази-Кутуку, — напутствовал уходящего страж. — Скажи, я обязательно загляну к нему, как только появится время.
Стражник отсутствовал недолго: как видно, писец был человеком дела. Наверное, не прошло и десяти минут, как посланец вернулся и вытащил из-за пазухи красивую яшмовую чернильницу с аккуратной крышкой, тоненькую цзинскую кисточку и отрез белого шелка.
— Белый… — Баурджин с видимым удовольствием разложил все принесённое на низеньком столике у очага. Отвязав шёлковую ниточку, открыл крышку чернильницы, обманул кисточку, улыбнулся — первый раз в первый класс!
— Я напишу, чтобы тебя никогда не покидала удача, Кэргэрэн-гуай. Чтоб твои табуны, стада и отары были многочисленны и тучны, чтоб всегда была остра сабля, а стрелы — метки и быстры. И чтобы к тебе и к твоему гэру были благосклонны боги.
Разорвав шёлк на две половины, нойон деловито зашуршал кистью, ловя на себе благосклонные взгляды стража. Быстро покончив с работой, дождался, когда написанное подсохнет, протянул шёлковое полотнище…
Кэргэрэн Коготь лишь восхищённо цокнул:
— Вай, улигерчи-гуай!!!
Ещё бы не цокать — уж Баурджин постарался, вывел буквицы-иероглифы одну к одной, словно лозунг по поручению парткома писал — «Слава великому советскому народу — строителю коммунизма!»
Оставив стражника любоваться только что созданным произведением искусства, нойон занялся непосредственно своим делом. Сначала от всей души намалевал вертикальные уйгурские письмена, а уж под ними — тоненько-тоненько — принялся писать то, что надо. Сокращённо, конечно же:
Кашгырчак, зап. Арг. 400, Поч. Огня. 3 дня пути. Юг. 500, Зел. Кам. Найманы. 200.
Написав всё, что помнил, безжалостно разбудил Гамильдэ-Ичена, пользуясь тем, что к этому времени Кэргэрэна сменил другой воин, самый молодой из всей троицы.
— Напомни-ка мне ту песню, Гамильдэ, что пел в кочевье Чэрэна, — нарочито громким шёпотом попросил нойон и, уже тихо, добавил: — Вспоминай, сколько у него воинов?
— Ага-а-а… — Гамильдэ-Ичен совсем по-мальчишески взъерошил волосы пятерней. — Сейчас вспомню… Чэрэн… Чэрэн Синие Усы… Боргэ… Девушка с глазами, как весенние травы. А как она смеётся! Какие чудесные ямочки у неё на щеках, какая улыбка!