Поставив всё это на расстеленную прямо на полу циновку, девушки низко поклонились и вышли. Честно говоря, Баруджин даже не знал, что на него подействовало благотворнее — девушки или яства. Скорее и то и другое.
— Девушки придут ближе к ночи, — перехватив взгляды гостей, с улыбкой заверил Черр-Нор. — Ну, а сейчас — ешьте, пейте. Заодно и поговорим. Что смотрите, уважаемые? Да, я неплохо знаю язык степей и сопок. Правда, редко на нём говорю — не с кем. Потому — забываю и сами слова, и как их правильно говорить.
— Произносить, — поправил дотошный Гамильдэ-Ичен.
— Ну, вот видите… Я думовал… думал… думаю — вы про много хотите спросить. Спрашивайте. С радостью отвечу.
— Ваш род не выплавляет металл? — дожевав крылышко рябчика, спросил Баурджин.
Старик покачал головой:
— Нет. У нас нет кузнецов. И не будет — мы чтим традиции. Всё новое — суетно, нехорошо. Всё старое — благо. Так жили наши предки, так живём мы, так будут жить наши дети. Ничего не изменится!
Голос вождя стал торжественным, даже с этаким кликушеским завыванием, как у плохого оратора на каком-нибудь народном празднике типа Седьмого ноября или Первого мая.
— Я видел у вас гвозди… наверняка есть и железные топоры… Торгуете?
— Нет, лишь иногда особо доверенные лица встречаются с купцами. В особом месте.
— А купцы откуда? С юга?
— Нет, с севера. Там есть большие и могучие города. Мы не хотим, чтобы тамошние люди про нас слишком много знали.
— Большие города на севере? — Баурджин удивлённо покачал головой. — Вот уж никогда не слышал.
Гамильдэ-Ичен вдруг возмутился:
— Как это не слышал? А разве я тебе про них не рассказывал? Ну, года три назад, что ли…
— Может, и рассказывал, — повернулся к нему нойон. — Но я не помню.
Дальше вождя подробнейшим образом расспросили про дороги на юг. Точнее, попытались расспросить, но хитрый старик увернулся от обстоятельного ответа, сославшись на то, что гостей всё равно поведут проводники.
— Они доведут вас только до большой реки, — предупредил Черр-Нор. — А уж дальше вы сами. Ну, спрашивайте ещё! Женщины? Да есть, есть… просто они все заняты разным трудом, и нечего им глазеть на приезжих. Нет, мы не пасём скот. Только охотимся, а женщины собирают всё, что даёт лес. Есть несколько полей, только зимы бывают суровые… вот, как прошлая… — Вождь поглядел на гостей и неожиданно улыбнулся: — Ну а нынешняя зима уж точно выдастся тёплой!
Барджин уже больше не знал, что и спросить. Вроде бы старик ничего не скрывал, да и к чему? Какое дело кочевникам до затерянного среди непроходимых лесов рода? У них, у кочевников, и своих забот полон рот, тем более — сейчас. И какой толк от людей Большого Двуногого в предстоящей войне за власть в монгольских степях и сопках? Никакого. А значит, не стоит больше ничего и выспрашивать, погулеванить завтра на празднике, раз уж так просят, да пуститься в обратный путь. Да, хорошо бы договориться с проводниками, чтобы по пути невзначай не столкнуться с отрядами Джамухи. Какими-нибудь охотничьими тропами, здесь ведь их много…
— Я все рассказал, — подняв деревянную кружку с брагой, Черр-Нор ухмыльнулся. — Теперь спрошу вас.
— Спрашивай, уважаемый, — усмехнулся нойон. — Что сможем — расскажем, а не сможем — уж не взыщи.
Старик долго и нудно расспрашивал гостей о том, откуда они взялись. О племенах, о кланах, о могучих кочевых союзах. Судя по вопросам, его сильно беспокоила безопасность рода.
— Никому твой род не нужен, уважаемый Черр-Нор, — с хохотом заверил Гамильдэ-Ичен. — Уж ты мне поверь. Там делят власть, стада и пастбища — непроходимые чащобы далеко на севере не интересны никому.
— И слава богам, — заулыбался вождь. — Слава…
Дверь вдруг резко отворилась. Вошёл Каир-Ча — важный, в отороченной лисьими хвостами безрукавке и шитой бисером налобной повязке. Молча поклонясь, взглянул на вождя.
— Идемте, — Черр-Нор поднялся на ноги, — прогуляемся по селенью с новым взрослым. Таков обычай.
Обычай так обычай. Гости вытерли руки о пучки травы и вслед за стариком и юношей вышли из дома.
— Ну и вид у тебя, нойон! — со смехом шепнул вдруг Гамильдэ-Ичен. — Дээл разодран, будто это тебя, а не того несчастного паренька драл в распадке медведь.
— На себя посмотри, — парировал Баурджин. — Такая же история.
— Да ладно, такая, — юноша уже смеялся вовсю. — У меня-то край аккуратно оторван, а у тебя, нойон, уж не обижайся, пожалуйста, ну, точно, словно когтями драли! Аж лоскутами висит.
Нойон тоже расхохотался:
— Ну и пусть висит. Пущай местные думают, что у нас так принято. А ведь, может статься, с моего разодранного дээла и выйдет толк.
— Да какой же толк может быть с разодранного дээла? — Гамильдэ-Ичен ещё пуще расхохотался, аж заикал, бедняга.
Тем временем Черр-Нор и Каир-Ча в сопровождении молодых нарядно одетых мужчин дожидались их на углу улицы.
— Каир-Ча путь идёт первым, — объяснил вождь. — Вы — сразу за ним. Ну а все остальные — за вами.
В воздухе уже плавился вечер, летний, тёплый и тихий, с голубым, быстро обретающим синеву небом, оранжевым закатными солнцем, разноцветными — золотисто-красно-бордовыми — облаками и белёсым месяцем в окружении таких же бесцветных звёзд. Шли тихо, лишь на запястьях у воинов позвякивали браслеты.
А вот едва вышли на площадь…
Едва процессия показалась на площади, как собравшиеся там люди — судя по количеству, почти все население посёлка — подняли такой шум и гвалт, какой иногда устраивают младшие школьники на уроках у «доброй» учительницы. Мужчины и старики, женщины и дети — в общем, все приветствовали Каир-Ча как героя. А тот, важно выпятив нижнюю губу, принимал поздравления с крайне невозмутим видом. Настоящий индеец! Гурон, мать ити… Оцеола, вождь семинолов.
— А медведя-то, между прочим, мы забили, — негромко напомнил Гаимльдэ-Ичен. — Не понимаю, почему этому малолетнему чёрту вся слава?
— Потому что он свой, Гамильдэ, — Баурджин усмехнулся в ответ. — А мы с тобой — чужаки.
— Ну да, — юноша качнул головой, — конечно.
Юные девушки в лёгких одеждах осыпали Каир-Ча полевыми цветами — колокольчиками, васильками, фиалками.
— Вот бы и нас так, — завистливо прошептал Гамильдэ-Ичен.
И — как по приказу — цветы посыпались и на гостей. Только не колокольчики, а другие. И даже скорей не цветы, а травы — шалфей, зелёный лук, ещё какие-то пахучие жёлтые цветочки, укроп даже!
Так и шли…
Мимо ликующих, празднично одетых людей, мимо застывших, словно статуи, воинов с короткими копьями, мимо идолов с медвежьими черепами. Рядом с идолами в землю были вкопаны два больших — прямо-таки огромных — горшка, почему-то напомнившие Баурджину-Дубову котлы для варки асфальта. С чего бы такие воспоминания? Наверное, из кинофильма «Путёвка в жизнь». Рядом с котлами лежали дрова и круглые камни. Целая вереница подростков, годками чуть младше виновника торжества, с радостными криками таскала в котлы воду из расположенного в самом конце улицы колодца.
Семь раз обойдя идолов, праздничная процессия вернулась обратно к гостевому дому. Баурджин наклонился — подтянуть штанину, — замешкался, исподволь оглядывая двор. Вот — совсем низко от земли — крыша, за ней какая-то пристройка, как видно — амбар, рядом с ним — приготовленные для ремонта изгороди жерди…
Не заходя в дом, вождь и юный герой попрощались с гостями до завтра.
— Сейчас — пейте, ешьте, отдыхайте — не забудьте, вот-вот придут девы! — радостно потирая руки, смеялся старик.
Каир-Ча, напротив, был словно бы чем-то смущён и прятал глаза. Наверное, совестно стало — ему ведь сегодня был основной почёт. Вот даже и не простился толком, лишь буркнул что-то. Вот и спасай таких!
Баурджин задержался у двери… Походил, пиная ногами траву… подобрал какую-то палочку… От нечего делать, принялся обстругивать её ножиком…
— Эй, князь! — выглянул из дома заждавшийся Гамильдэ-Ичен. — Ты что там застрял? Девок ждёшь? Давай-ка лучше выпьем.
— Выпьем… — громко захохотал нойон. — Когда там они ещё придут, эти девки.
Вошёл.
И, сграбастав Гамильдэ-Ичена за шиворот, прижал к стене:
— Ты знаешь, чем мы будем на завтрашнем празднике?
— Чем?
— Пищей, уважаемый Гамильдэ!
Глава 12Побег-2Сентябрь—октябрь 1201 г. Северо-Восточная Монголия
Бегите, подобно коню, идущему впереди,
Так, чтобы алмазом на шапке стал месяц у вас впереди!
— Пища? Мы?
— Да, Гамильдэ, — Баурджин зачем-то перешёл на шёпот, хотя вокруг — можно было поклясться — никого не было. — Посмотри, как ведёт себя этот недоносок Каир-Ча, как его осыпают цветами. Никто даже не заикнётся, что медведя-то убили мы. Впрочем, это-то ладно, а вот другое… Настораживают меня некоторые моменты, Гамильдэ, очень настораживают. Каир-Ча осыпали цветами, а нас с тобой — укропом, тмином, ещё чёрт знает чем… что обычно кладут в похлёбку. А как поглядывали на нас местные людишки там, у котлов… Я б сказал, с вожделением! Чуть ли не облизывались даже! А эти огромные глиняные горшки! Кого в них будут завтра варить? Нас! Это заброшенное племя — и есть пресловутые северные людоеды, Гамильдэ!
— Да что ты такое говоришь, нойон! — замахал руками юноша. — Что, эти люди Большого Двуногого — и есть северные людоеды из древних легенд? Что-то не очень верится. Посмотри, как к нам здесь относятся. Как и у нас, гостеприимно.
Нойон покачал головой:
— Не сравнивай лесных людей и людей степи. Для степняков любой путник — это новости, развлечение, разговоры. А здесь, в лесных дебрях, в горных теснинах, чужак — это всегда соглядатай, разведчик, от которого нужно немедленно же избавиться. Как должны были бы поступить и с нами. А что на самом деле?
— Так ведь, может, и у здешних такие же обычаи, как и у нас!
— Не может, Гамильдэ! Не может. Слишком уж разные условия жизни. И ещё подумай — пир, дружеское расположение вождя, девочки… Не слишком ли хорошо? А ведь не зря говорят: когда слишком хорошо — уже не хорошо.