— Ладно, — Гамильдэ-Ичен задумчиво кивнул. — Я всегда привык доверять тебе, нойон. Раз уж ты так считаешь… Что будем делать? Бежать?
— Бежать. — Баурджин потёр руками виски. — Только не сразу. Не сейчас. Полагаю, нам просто-напросто не дадут этого сделать.
— Но ведь…
— Если стражей не видно — это ещё не значит, что их нет. Дождёмся темноты. И вот ещё что. Смотри — у нас не отняли оружие, не заперли, уготовив на завтра страшную смерть. Значит, что?
— Значит, к утру на нас нападут, — тихо отозвался юноша. — Ворвутся в дом, возьмут тёпленькими, свяжут…
— Может быть, — нойон хмыкнул, — но куда легче просто подсыпать какой-нибудь сонной травы в вино или брагу. А уж потом связать — это, кстати, могут сделать и женщины.
— Тогда нужно не пить!
— Подозрительно!
— Тянуть время, насколько можно.
— А вот — правильно. Так и поступим. Что же касается питья, то… Есть у меня одна задумка…
Снаружи послышались девичьи голоса. Старик Черр-Нор не обманул — прислал женщин. Они так и вошли всемером, наверное, те же самые, что днём приносили пищу. Черноволосые, темноглазые, смуглые… Только теперь из одежды на них были одни лишь набедренные повязки из оленьих шкур, да на груди — ожерелья из шишек.
Смеясь, девушки уселись на лавки, поставив рядом с собой два больших глиняных сосуда, вылепленных без применения гончарного круга, вручную. Уселись, посматривая на гостей… Баурджину опять показалось, что — плотоядно…
Одна из девушек зачерпнула из горшка деревянной чашей, отпила сама и протянула гостям — пейте!
Приятели переглянулись, и Баурджин покачал головой — наверное, этот напиток и можно было бы выпить, но… не стоило рисковать.
По обычаю кочевых племён, приняв чашу двумя руками, нойон поставил её на пол перед собою и, встав, поклонился девушкам.
Та, что подала чашу, засмеялась, что-то заговорила настойчиво — видать, предлагала не стесняться и пить.
— Нет, девушки, — резко возразил Баурджин. — У нас принято пить по-другому, особенно — в компании женщин.
Он обвёл девушек руками, затем, показав на чашу, затряс головой, воздев глаза к небу. Затем принялся рисовать в воздухе какие-то узоры… луну и звезды — то и дело показывая на чашу. Ещё и приговаривал:
— Нам нельзя пить с женщинами до захода солнца. Вот когда стемнеет, тогда другое дело…
Неизвестно, то ли молодой князь объяснял уж очень доходчиво, то ли кто-то из дев немного понимал речь гостей, но до всех дошло, что хотел сказать нойон. Перекинувшись несколькими фразами, девушки заулыбались и больше не стали предлагать напиток. По крайней мере, пока. Но и сами не пили, а затянули песню. Одна из девчонок отворила дверь, выглянула и, обернувшись, кивнула на улицу и на чашу, мол — скоро стемнеет, и уж тогда…
— Там, у сарая — жерди, — улучив момент, шепнул Баурджин. — Перебросим их с крыши сарая на тын. Должно хватить. Теперь, вот… У нас, кажется, ещё осталось брага. Я отвлеку девок, а ты быстро перелей её в чашу. А ну-ка, девушки, дайте сюда бубен!
Поднявшись на ноги, Баурджин властно протянул руку. Сидевшая с бубном пухлогрудая дева догадалась — а может, и поняла — и молча протянула бубен нойону. Тот вышел на середину избы, улыбнулся, приковывая к себе любопытные взгляды, стукнул пару раз в бубен, и запел старую революционную песню «Смело, товарищи, в ногу!». Запел по-русски — сейчас было всё равно, лишь бы мелодично. Допев, крикнул:
— Делай раз!
И встав на руки, прошёлся вниз головой. Девчонки восторженно взвизгнули. Хорошие девчонки, красивые. Жаль, что они людоедки. Эх, в другое бы время…
Приняв обычную позу, Баурджин снова запел, на этот раз плясовую, камаринскую. Запел, забил в бубен, да ка-ак пошёл в присядку… Давно так не плясал! Последний раз…ммм… года три назад, на свадьбе младшей дочери Боорчу.
Девки тоже не остались сидеть, пустились в пляс с такой весёлостью и смехом, что у Баурджина на миг закралось сомнение — а правильно ли он рассуждал? Не перестраховался ли? Может, никакое они не людоедки, а все догадки на этот счёт — несусветная глупость?
Подумав так, Баурджин упрямо сжал губы. Пусть так. Пусть даже глупость. В конце концов, не поздно будет и переиграть. Вот, если не уснут девки, то… То можно будет и выпить, и с девками помиловаться, и посмеяться потом над собственными страхами. Если не уснут…
— Эх, девушки! Пью за ваше здоровье! — Баурджин единым махом опростал половину чаши, а затем протянул её Гамильдэ-Ичену.
Допив остальное, тот вытер рукавом губы, зачерпнул из кувшина, протянул девам. Те — все по очереди — приложились. А затем Баурджин устроил игру в жмурки. Объяснять долго не пришлось — просто снял пояс, завязал напарнику глаза, раскрутил — лови мол… Девчонки с визгом рассыпались по углам, а уж Гамильдэ старался, поймал какую-то, схватил в охапку… В общем, пошло веселье.
По ходу игры Баурджин ловко менял правила — завязал глаза сразу обоим, и себе и приятелю, затем — всем девушкам, уж, ничего не попишешь, пришлось разорвать длинный пояс Гамильдэ-Ичена, да и своим пожертвовать, конечно, не тем, что с секретными сведениями — тот молодой князь, ясное дело, берег пуще зеницы ока.
Прока раззадоренные весёлой игрой девки со смехом бегали по избе, Гамильдэ-Ичен снова наполнил чашу брагой. Дождавшись, когда поймали нойона, демонстративно, на глаза у всех отпил, протянул Баурджину. Взяв обратно, черпнул из горшка. Теперь выпили девушки. Уснут или нет?
Пока вроде не собирались…
Игра продолжилась. Одна из девчонок — ловкая, тонконогая, с большими сияющими глазами и остренькой грудью — словив Гамильдэ-Ичена, прижала его к стене, с жаром целуя в губы. В другое время Баурджин, наверное, позавидовал, но тут не успел… оказавшись в объятиях грудастой красавицы с тонким станом и пухлыми горячими губами. Ах, как она целовалась… А оставшиеся девушки принялись споро раздевать обоих гостей. Вот полетел на пол «конспиративный» пояс нойона, вот — левый гутал… правый… дээл… Сбросив набедренную повязку, обнажённая красавица с силой прижалась к степному князю. Твёрдые горячие соски её царапали грудь так, что Баурджин не стал противиться дальнейшему течению событий…
Они упали на широкую, покрытую плетёной циновкой лавку… Жестковатое ложе, но князь не ощущал жёсткости, лаская навалившееся сверху податливое девичье тело… Девушка застонала, откинулась…
Её сменила вторая… Затем третья…
Баурджин даже несколько утомился, чувствовал, что устал… Приподнявшись на ложе, оглянулся — где Гамильдэ-Ичен?
И вздрогнул.
Все девушки спали!
Все до единой!
И когда только успели заснуть, ведь только что…
— Ты был прав, нойон. — Гамильдэ-Ичен быстро затянул пояс. — Бежим! Да поможет нам Христородица!
Улица находилась во власти ночи, казавшейся ещё темнее из-за высоких кедров и лиственниц, разросшихся по краям посёлка, почти сразу же за частоколом. Осторожно, словно бесплотные тени, беглецы проскользнул к сараю, перебросили на тын жерди. Баурджин молился, чтоб не сломались. Не сломались! Лишь слегка скрипнули.
Вот и частокол… Прыжок вниз, в темноту! Мягкое приземление… И вперёд! Вот только — куда?
— Там — ворота, — махнул рукой Баурджин. — А от них я немного знаю дорогу.
Гамильдэ-Ичен хохотнул:
— Я тоже немножко запомнил.
Они пошли в темноте вдоль частокола. Странно, но не слышно было лая собак. Может, их просто в посёлке и не было?
— Точно, не было, — кивнул Гамильдэ. — Я ни одной не заметил.
— Тем лучше для нас. Осторожней!
Предупреждение пропало втуне — юноша уже успел провалиться в какую-то глубокую яму. Наклонившись, нойон протянул руку:
— Надеюсь, ничего не сломал?
— Не сломал, — голос Гамильдэ-Ичена прозвучал глухо, словно из подземелья. — Тут дело хуже…
— Что может быть хуже?
— Смотри…
Выбравшись на поверхность, юноша протянул князю прихваченный из ямы предмет — круглый человеческий череп, белевший в мёртвом свете луны, словно натёртый светящимся радиоактивным составом.
— Свежий… — тихо промолвил Гамильдэ. — И — со следами зубов, смотри, князь! Обглоданный… Значит, правда…
— Завтра в этой яме валялись бы и наши головы, — на ходу пробурчал нойон. — Смотри под ноги, Гамильдэ.
Вот наконец и ворота. Чёрные, большие. Отходившая от них неширокая дорожка терялась в лесу. Ну, хоть было видно, куда идти…
Оглянувшись по сторонам, беглецы быстро зашагали к лесу. Кругом было покойно и тихо, даже собаки не лаяли, за неимением таковых, лишь где-то далеко глухо кричала какая-то ночная птица. Чёрные великаны деревья царапали вершинами звезды. Откуда-то, наверное с оврага, тянуло сыростью.
— Нам бы не сбиться с пути, — когда прошли уже с полчаса, высказал опасение Гамильдэ-Ичен. — Где-то ведь нужно свернуть, я заметил…
— Я тоже, — Баурджин усмехнулся. — Высматривай большую сосну.
— Тут все большие… — Юноша наступил на высохший сучок, треснувший с громким щелчком, словно выстрел. Выругался: — Дьявол тебя раздери! Вон, кажется, сосна. И вон, дальше…
Не говоря ни слова, князь быстро подошёл к дереву, подняв руки, зачем-то ощупал ветки. Качнул головой — не та.
Пошли дальше.
— Что ты ищешь, нойон?
— Увидишь. Ага! Кажется, есть…
Пошарив руками, Баурджин с торжеством снял с колючей ветки небольшой лоскуток:
— Ты спрашивал, что с полами моего дээла? Нет, Гамильдэ, их вовсе не медведь драл. Вот один лоскуток, там, дальше, должен быть следующий. Я ведь не зря шёл тогда сзади.
— Но мы их не увидим — темно!
— Будем искать на ощупь, я примечал деревья.
— Хорошо, — юноша кивнул. — Куда дальше?
— За мной, Гамильдэ! После сосны ищем поляну с камнями. Затем — распадок, потом — ореховый куст. Работы много.
— Лишь бы нас не догнали! Может быть, лучше обождать, спрятаться?
— Этот лес они знают куда лучше нас, парень. Так что нам нужно побыстрей уносить ноги.
Кто бы спорил…
Баурджин вдруг представил себя на месте Гамильдэ-Ичена, выросшего в степях и редколесных сопках. Каково ему чувствовать себя в этой чащобе? Впрочем, сейчас обоим было не до каких-то там чувств — нужно было двигаться как можно быстрее.