— То есть ты хочешь сказать, что ничего нельзя понять заранее на вид?
— Можно различить ледяные блоки по преломлению света. Но если вокруг все белым-бело…
— Но можно же на слух ориентироваться?
— Да, но не у всех такой же острый слух, как у тебя, Сов. Ладно, хватит с вас теории. Я хочу, чтобы вы одно поняли, самое главное: перед нами седьмая форма ветра. Она сильнее кривца, то есть пятой. Сильнее ярветра — шестой. Если мы попытаемся противостоять ей как противостояли ярветрам, начиная с пятнадцати лет, как пытались преодолеть Норску до сих пор, то всем нам конец. Здесь нам не поможет ни наш опыт, ни наша сила воли, ни наша атлетическая подготовка. Решение будет за ветром.
— Какое решение?
— Выживем мы или нет!
— У тебя наверняка есть какая-то стратегия? — спросил Пьетро.
— У меня было три месяца, чтобы разработать план, и все знания, которыми располагает моя мама, но…
— Что но?
— Ничего. Я просто хочу, чтобы вы поняли: наш путь сегодня принимает совершенной другой поворот.
Ороси изложила нам свою стратегию и за ней не последовало ни замечаний, ни комментариев. Голгот поднялся и сказал: «По турбинам, малышня!» Как и все, что делала Ороси, план ее был тонок, точен и обстоятелен. И во многих отношениях просто блестящ. Особенно своей трезвостью. Только что пережитое нами извержение и рассказ о жуткой гибели 33-й Орды навели на меня тревогу, но предложенная Ороси стратегия отвечала на это своей уместностью, прорисовывала линии поведения и придавала уверенности. Во многом это чувство было связано
еще и с ясностью солнца в зените над вновь обретшим покой вулканом. Но вот ко мне подошел Караколь, и что-то в его развязном виде меня сразу встревожило, и я мигом все вспомнил…
— Я пришел попрощаться с лучшим и самым живым из всех моих друзей, — начал он с широченной улыбкой, озаряющей все его лицо. — Ее Величество Ороси назначила меня в паре с геопастырем Тальвегом на посадочную платформу, что по расчетам Махаона у нас на северном хребте. Так что, скажем, нам предстоит прогулка… А потому, давай-ка хлопни его по плечу и скажи ему словечко на прощанье, пока от него след не простыл…
— Ты на этот раз серьезно?
Но вместо ответа он скинул на снег свою овцебычью шубу, снял рубаху арлекина, и протянул мне ее двумя руками на раскрытых ладонях:
— Вот, возьми и надень, Советник. Она принесет тебе удачу.
— Нет.
— Бери же, сильф.
— Перестань!
— Я оставлю ее здесь. Ты все равно ее натянешь рано или поздно. Я про рубаху, не про Кориолис! Смотри-ка мне, маленький проказник!
— Зачем ты это делаешь?
— Что, где, куда?
— Зачем ты идешь на хребет, если знаешь, что погибнешь там?
— Да потому что вам нужна эта платформа!
— Почему ты не отправишь кого-то другого вместо себя? Кто угодно может снег утрамбовать и шлифмашиной на куски порезать!
— Ты хочешь, чтоб я кого-то другого вместо себя на смерть послал? Это твой совет, магистр?
Я не знал, что на это ответить, ком в горле перекрыл трахею, щеки намокли, я едва ли осознавал, что плачу.
— Я… пойду… с тобой…
Он окинул меня взглядом. Его непослушные локоны то и дело скрывали улыбку. Он стоял с бумом в руке.
— Ороси доверила тебе самую важную из всех миссий, Севченко. Ты должен оставаться здесь и следить за хребтом. У тебя три флажка, по одному на каждый уровень сигнала тревоги — зеленый, желтый, красный. У тебя у одного со слухом все в порядке. Силамфр сдрапнул, и я туда же. Пойдем, если хочешь, будет на одного героя больше! Но только часового не будет, чтоб предупредить тех, кто мало ли еще останется в живых. Пойдем! Давай! Ну, побежали!
— Ты заранее знаешь, что я не пойду. Так ведь?
Он сменил улыбку на серьезность со скоростью, с какой снимают маску:
— Я знаю, что ты один неразрывно связан со всеми нами. Эта Орда — не Голгот и даже не Ороси, хоть она ее и ведет, это ты. И какова бы ни была сила твоей дружбы по отношению ко мне, ты сначала спасешь остальных. И будешь прав.
— Ты сожмешь свой вихрь?
— У меня нет вихря, Совенок. Я сам есть вихрь.
Он обнял меня так крепко, и в объятиях его было столько тепла, что во мне, как в кузнице, выковалась память об этом миге, вечно горящая огнем. Когда он отошел, я еще хотел ему сказать… но он, схватив с собой Тальвега на лету, уже бежал вперед, как и сказала им Ороси, в направлении узкой линии обрыва вдоль хребта. Я еще мог догнать их, если бы побежал следом. Но спустя полминуты было уже поздно: я принял то, что смерть их неминуема.
«Я вас люблю!» — крикнул я им вслед, пока еще голос мог до них долететь. Они обернулись, и Караколь вместо
ответа забросил свой бум над пропастью. Долетев прямо ко мне, бумеранг изобразил в полете букву С, описал крут буквой О, и дважды крутанулся буквой В, а затем плавно, словно мертвый листик, лег мне в руку… Я поднял рубаху Караколя и, утирая слезы, надел.
π Эрг решил рискнуть и перелететь над вулканом. Говорит, сможет вовремя выскочить из кратера, если начнется извержение. С крылом и пропеллерами на ногах полет туда-обратно должен занять не больше часа. Он будет держаться северного хребта, по возможности. Его задача — определить те редкие места, где хребет расширяется достаточно, чтобы можно было разбить лагерь для передышки. Ороси была права: кратер был словно подвешен в воздухе. Чем дальше по линии хребта, тем отвеснее становился внешний склон. А потому за редким исключением идти можно было только по внутреннему краю кратера.
Кориолис дали задание построить укрепление в виде стенок из спрессованного снега для нашего базового лагеря. Дарбон и Стреб остались с ней, их задача была запустить птиц к низовью. И чтобы те вернулись с добычей! Ларко пошел рыбачить со своей клеткой к югу от лагеря. Для рыбалки годился совсем небольшой участок. Поверхность холма была широкой только к западу, откуда мы пришли, но чуть дальше влево и вправо снежная равнина быстро сужалась до размеров лезвия. Но голову даю, он все равно изловит нам пару медуз.
Нас с Горстом и Голготом определили копать одиночные окопы каждые сто метров. Сначала нужно вырыть яму, а потом укрепить ее, утрамбовав снег по всему цилиндру. В случае извержения мы тогда все будем не далее, чем в пятидесяти метрах от укрытия. Идея Ороси, разумеется.
«Всего двести пятьдесят окопов на двадцать пять километров линии хребта. Из окопов можно будет перескочить сразу в лагерь, а когда условия будут позволять, то будем бежать. Всего можете считать сто восемьдесят два окопа». Это, конечно, очень много, но я все равно рад, что меня распределили на эту работу. Я так чувствовал себя более защищенным. Работа была изнурительная, мы часто натыкались на ледяные пласты. А снег из легкого и рассыпчатого то и дело переходил в колотый лед. В таком случае я доставал винт. А Горст орудовал только лопатой, впрочем как и Голгот. «Работа для крытней. — начал ворчать Голгот, когда Ороси сказала ему идти копать. — Риск нулевой!» И она дважды права: и в том, что защищает его таким образом, и что использует его немереную физическую силу для такого труда. Это работа не для Ларко, тут не поспоришь. Больше всего меня поразило то, что сама она отправилась вперед с разведкой перед Тальвегом и Караколем. «Я умею читать ветер, Пьетро, я уверена, что лучше вас пойму, когда нужно залечь в укрытие. Я должна пойти первой». Горст отдал ей ротофрезерный станок. Очень мощный инструмент, им в кривец можно высечь яму в полметра за тридцать секунд.
) Когда послышались первые глухие посвистывания ветра, я сразу поднял желтый флажок, привязанный к концу палки, и подошел к краю. Под непрерывными стеклянными потоками там и тут виднелись темно-синие пятнышки, расходившиеся друг от друга все дальше. Эрг был всего лишь точечкой на другом конце вулкана, он начинал обратный путь по южному хребту. Я вытащил из сумки рог и подал три длинных и два коротких сигнала — тревога второго уровня. Я заколебался, не хотел разводить панику, но наверняка нужно было давать красный сигнал.
Тальвег и Караколь были всего в километре от лагеря, они, кажется, нашли подходящую платформу для укрытия на хребте и притаптывали ногами снег.
Раскаты загрохотали с такой силой, что мои сигналы больше были ни к чему, все и так всё слышали. Но я поднял красный флажок и загудел длинный протяжный сигнал тревоги. Волны оповещения раскатились по всей поверхности кратера, и мне стало не по себе от этого почти медного, тяжелого звука, но я должен был предупредить остальных, дать приказ идти в укрытие. Сию же секунду. Я подхватил рюкзак и рванул наверх купола. Ветер внезапно усилился, я бросил рюкзак вниз со склона, прямо к Кориолис, что смотрела на меня в панике: «Где Ларко?», я снова уставился в подзорную трубу, навел ее на Тальвега с Караколем, и стал дуть в рог, что есть мочи, задыхаясь, и сам того не замечая, я дул, разрывая свои легкие, прячьтесь, в укрытие, ложись!
x Первый шквал — сплошной блааст силой в 8–9 баллов — задел меня в траншее. Я стояла на коленях с ротофрезерным станком в руках, теряющим мощность оборотов. Я наклонила голову к земле и подождала, пока пройдет волна, затем снова вскинула на плечо станок, подставив отверстие инструмента под поток, подождала, когда сожмется воздух, и снова нырнула в траншею. Станок проделал еще тридцать сантиметров в толще снега и льда. Теперь можно было держаться на корточках. Аэросферическое давление изменилось очень быстро. Воздух начал становиться жидким. Я вдохнула последний глоток ледяного воздуха, замедлила сердцебиение, и подготовилась задержать дыхание. Новый поток еще не начался, и я рискнула выглянуть из своего укрытия. Обомлев, я увидела, что Караколь и Тальвег бегут ко мне! Они не успели вырыть