— Наша огница, по части обжига, стряпни, гончарства мастерица, — объяснил Караколь.
«И наш кузнец. Скует в два счета все, что в руки попадет», — последовало за приветствием Леарха. «Наш дровосек», — за радостно машущим Силамфром, который стал доставать из сумки чаши, бумеранги, резные лопасти винтов, трассировщицы, флюгера…
— Но перейдем к пятому ряду, в котором, как и полагается…
— Пятеро ордийцев!
— Верно. А в четвертом?
— Четверо!
— В третьем?
— Трое!
— Вижу, вы искусно ведете счет… Так вот, наш пятый ряд. Не просто братья, близнецы! С оледенелых берегов, что тянутся вдоль Контра. Они росли одни и выросли получше остальных: и вверх, и вширь, и вкось! Они нужны нам в Орде по трем причинам. Во-первых, чтобы тянуть вперед наш груз, во-вторых, чтобы тянуть на себе тех, кто должен был его тянуть да не потянул, а в-третьих, чтобы получать по самой роже боковыми зашквалами и закрывать своими шкурами хвост строя… Они несъемная часть
Орды, так и знайте, Горст слева и Карст справа, наши красавцы фланговики: братья Дубка!
Хороший замес — эти двое! Вышли к фреольской публике враскачку, обнявшись за плечи. Отважные физиономии, два вечных бутуза три метра в высоту. Не из придир, к тому же добряки до мозга костей. Очень я их люблю, этих двоих! Если бы каждый раз, когда они нас выручают, им давали по камню, у них бы уже давно была башня до небес.
— Свернувшись клубочком между близнецами, в самом сердце Пака, под опекой, хрупкие, нежно укрытые, наше самое драгоценное сокровище — три женщины. И первая из них не просто женщина, о нет, наш чистый ручеек, наша травница и лозоходка, единственная, без которой нам не обойтись, единственная, которую я так бережно люблю: Аои Нан!
<> Я была настолько удивлена, что чуть не упала, постаравшись сделать реверанс. Фреольцы только пуще захлопали, засвистели высокими нотами, раздевая меня глазами… Для них я обрела существование ровно четыре секунды назад…
— Та, что по левую от нее сторону, друзья мои, — она для вас. Те, кто с текущим носом, у кого горло першит не от стихов, — все к ней, мы вам ее дадим по выгодной цене…
— Даром, она все равно ничего не стоит! — проревел Голгот.
— Целительница наших тел и душ, психолог, врачеватель, ветеринар нашей упряжки, утешительница в трудный час. Для нас, сирот, она совсем как мама: Альма Капис!
Ω Мертвый груз стада, вот она кто. Хуже груженых саней эта Капис. Дойная корова, в лучшем случае. Без молока.
Еще и уродина. Зачем она вообще нужна? Понять не могу, на кой черт ордонаторы ее на нас повесили. Кого тут лечить? От чего? Заболел — значит, борись, а не хныкать беги к мамке, в юбку зарываться, чтоб тебе тарелку супчика налили, вербовых листиков до усрачки, чтоб всю ночь через ноздри блевалось зеленой тиной! Крутится тут перед матросами, мешок картошки, думает, что на нее смотреть приятно… Уберите уже кто-нибудь отсюда это грузило…
<> Какая она сегодня красивая… Искупана, свежа, ее еще не до конца просохшие светло-каштановые кудри вьются в свете масляных фонарей. Длинное нефритово-зеленое платье подчеркивает глаза и формы. Она смеется в ответ фреольским шуткам: «Мама, мне плохо!», «Я палец поцарапал, помоги!». Степп смотрит на нее (как это забавно), как будто только сейчас заметил, что она, оказывается, хороша.
— Пятая и последняя женщина, которую я буду иметь честь и преимущество представить вам сегодня. Сейчас пред вами засверкает та, чье имя всем из вас известно. Ее мать знаменита на весь контровый мир, вплоть до самых глубин колодцев, а ее бабушка — самая что ни на есть легенда. Втроем они дали начало роду Меликерт, чья задача в Орде по части интеллекта была не менее престижна, а может, даже и превосходила обязанности скриба. Когда ей было всего десять, она выжила в ярветре, ставшем ее посвящением. Не раз она спасала нас от смерти, по дружбе! Она в списке элиты двадцати лучших аэромастеров, что высечен на мраморной доске Ордера. К тому же ей присуща элегантность, благородство, чутье потоков, которые кого угодно ошеломят и очаруют. Встречайте же с почетом, внучка Мацукадзе: Ороси Меликерт!
) Аплодисменты, последовавшие за словами Караколя, зазвучали совсем в другом регистре, не так небрежно, как до этого. Сначала некая торжественность приглушила суматоху, затем вверх поднялись кулаки и руки в знак уважения. Глубочайшего уважения. Ороси медленно спустилась по ступеням своей неизменно царской поступью, с блеском в глазах, который за все тридцать проведенных вместе лет я никогда не видел хоть слегка угасшим. Она всегда искала и неустанно будет искать, пока нас всех не скосит, смысл всего того, что происходит в этом мире. Как и я. Мы связаны не титулами и не умом, но несгибаемым желанием понять. Больше других, мы бесконечно мучаемся все теми же вопросами: откуда берется ветер, где его исток? Но нет, это не так. Это ордонаторы хотят, чтобы мы задавались этим вопросом, посылают нас за ним как верных псов, думают, что мы притащим им ответ. (А может, зароем его где-нибудь? Вместе с собой. Чтобы оставить нетронутой надежду? Если, разумеется, они на самом деле до сих пор еще не знают. Или знают? Что, если они знают, что там, в конце, но все же посылают Орды испокон веков?..) Нет, вопрос скорей другой, он жестче и шершавей: зачем мы контруем? Для чего гробим наши жизни в поисках того, чего никто и никогда не мог достичь? Думаем, что именно у нас получится? Неправильный ответ! Хуже того, это даже неправильный вопрос. Продолжай искать, Сов, иди по следу, молодой щенок, ищи…
≈ Всегда из себя строит, не бог весть что, эта Ороси, нашлась принцесса, тоже мне. Смотрит все время свысока, улыбается холодно, вертит своими бабеольками. Может, конечно, она и из элиты аэромастеров, только попроще надо быть все равно. Посмотрела бы я на нее, если б ее поставили на мое место, в самый зад Орды, сани тащить!
Слишком уж Караколь тут распинается на ее счет. В Орде все незаменимы. Аои и Свезьест не меньше нее. Все мы просто делаем свою работу, и она в том числе!
π В ее изысканной прическе крутились три золото-медных флюгера. Бело-кремовый хаик нежно впитывал теплый свет фонарей. Мне очень нравилось то чувство, которое она вызывала, то, что бросалось в глаза даже быстрее всех ее соблазнов, то, чем от нее веяло: уважение.
— Раз уж мы подобрались к четвертому ряду нашей Орды, и я вижу, что вы по-прежнему внимательны, конечно, но жаждете теперь немного действия, задора, я незаметно удалюсь, оставив свое место тем, кто, можете не сомневаться, займет его куда достойнее. Один из них воспитывает соколов, другой ястребов. Один предпочитает суровость дрессировки, неукоснительное следование правилам и кодам ремесла, второй же доверяет своей птице, направляет ее, не давая приказов, ищет скорее соучастия, чем послушания. Оба они прекрасные дрессировщики, а в доказательство встречайте нашего сокольника и его собрата ястребника! Место нашим ловчим!
Разумеется, это была затея трубадура. Мы успешно опробовали ее во многих деревнях. Она, бесспорно, освежила представление, которое раньше граничило с монотонностью обычного дефиле. Наш сокольник вышел первым. Он попросил Караколя поднять воздушного змея, на крыло которого привязал куропатку.
— Кому-нибудь из вас доставит удовольствие управлять куропаткой? — спросил Дарбон у столпившихся Фреольцев.
— Пускай Сервиччио возьмет управление! Это наш лучший пилот, — сказал коммодор.
) Молодой, слегка подвыпивший матрос, с нагловатым видом нехотя поднялся под выкрики «Сервиччио! Сервиччио! Сервиччио!». С недовольной миной он взял из рук Караколя ручки катушки и, резко махнув головой, отбросил назад свои черные пряди. И в тот же миг что-то произошло. В его руках бобина оловянной нити в одну секунду размоталась на несколько метров, и воздушный змей взмыл над сценой. Несколько юнг вскарабкались на стеньгу и стали фиксировать на ней факелы и фонари, чтобы как можно лучше осветить полет змея. Несговорчивый ветер позвякивал канатами, полоскал расправленные паруса, раскручивал толчками стабилизационные ветряки, но ничто из этого не смущало молодого, крутящего лесой пилота. Он передвигался по всей поверхности поля для плато невероятными стежками, выполняя то па шассе, то глиссе. Караколь многозначно подмигнул мне и ни с того ни с сего посерьезнел, обернулся к сокольнику, чтобы подбодрить его к действию. Дарбон снял клобучок со своего любимого кречета с белоснежным оперением и, держа его за ремешки, связывавшие птице лапы, показал Фреольцам. Те восхищенно зашептались, оценив красоту самца. Воздушный змей продолжал со свистом просверливать воздух, то ныряя, то снова взметаясь вверх, готовый ринуться в бой. На кону, казалось бы, ничего не было, кроме, пожалуй, самого ценного: уважения Легкой эскадры, самой фреольской элиты, по отношению к нам или же нашего к ним.
^ Дарбон напустил птицу, даже не дав ей никакой поклевки, и кречет взлетел стрелой прямиком в самый ветер. Он так высоко взмыл над мачтами и облаками в своем уверенном и горделивом полете, что я даже засомневался, заметил ли он вообще наживку, привязанную к крылу змея.
Молодой Фреолец в своих удобных сафьяновых туфлях исполнил несколько фарандол, не упуская из виду воздушное состязание, главным образом в ловкости, в котором мы предлагали ему поучаствовать. Слегка занервничав, Дарбон хотел уж было дернуть за вабило, чтобы приманить птицу назад, как вдруг в небе что-то