— Ларко! Этот придурок веревку бросил! Он сейчас упадет!
]] Будешь плыть, Барбак, будешь плыть, грести. Увидишь остров. Недалеко. В досягаемости. Поплывешь к нему. Вот ты уже близко. Отдохнешь. Кто-то орет через водопад. Ты ничего не слышал. Ты бы плыл, плыл. Еще. Плыл бы еще. Да, Барбак, именно ты, парень: фаркопщик. Голос. Из водопада. Но ты не слышишь. Плывешь к острову. Странные деревья на нем. Как мачты. Ты не въезжаешь, что к чему. Остров скоро будет совсем близко. Но ты же медленно плыл. Это он к тебе приблизился, значит? До тебя вдруг дошло. Открываешь глаза под водой. Под островом ты вроде видел корни? Свисают. Значит, не корни? Лианы целыми кучами, прозрачные? Липкие. Поймешь слишком поздно. Это была островомедуза.
∂ Если и оставался в этом во всем какой-то звук, за который еще можно было зацепиться, то это был голос Эрга, рубящий тембр его указаний в густоте рокота. Он сказал не смотреть, и я послушно закрыл глаза. Как бы там ни было, ничто из зримого не дало бы мне лучшей картины о происходящем, чем сама консистенция воды вокруг ног, пальцев рук. Что касается расстояния до обрыва, то той неистовости, с которой стегали меня по лицу завитки пара, было достаточно, чтобы все ощутить и принять: я имею в виду умереть здесь, если настало время и место. У воды, как и у дерева, как и у любой другой материи, есть своя собственная плотность, пластичность и звучание. Достаточно просто слушать, чтобы понять, как ушами, так и ладонями рук. То, что произошло, что бы ни говорили,
в первую очередь связано с ускорением потока и его частичной коагуляцией. Что именно произошло в пучине, мне неведомо, но знаю наверняка, что по краю вода стала как ликер на ощупь, как медленно сгущающийся сироп, затем как смола, почти как тесто, странным образом податливое, а потом снова стала жидкой и легкой, скорее похожей на влажный ветер, чем на ручей. Сопутствующий звук, который поднимался из пропасти, тоже сделался глуше, а потом яснее.
Ω Махокрыл пусть что хочет долдонит, смотри-не смотри, а я по борту сфлангировался и фонари свои растопырил. Три секунды не прошло, а я себе уже шкуру прикусил. Вижу, там внизу чувак какой-то, крепкий такой, коренастый, как горс, а в руках у него ледорубы, что ли, и он с ними лезет вертикально по водопаду! Только водопад весь заледенел! А вместо пены — поземище белючее повсюду, а то, что этому амбалу по морде елозит, так слегка похоже на лавину в три мощности! Я фонари свои вырубил и снова врубил, да так пару раз, думал, пройдет. Это ты подустал, Голготина! Смотрю опять — парень снова тут, прикрученный к ледяной стене, а его сверху снегом, как мукой, посыпает! А под ним смотрю еще другие скалолазят в этом белом дерьме! Тот, что крепкий, к ним повернулся и орет «Нооооор… Ноооооорр… Ноооооррсссккккааааа!!!», и не рыпнулся даже, влупил кирку в стену и дальше полез, борзый, как я не знаю кто, сорвибашка парень! Чего я ждал? Не знаю… Чтоб его башка в двадцати метрах от моей оказалась, чтоб мне наконец как под дых дало: он когда рожу свою ко мне поднял, не за помощью, ясное дело, этот не из таких, я только тогда увидел, полным кадром рассмотрел: чувак этот, что по стене карабкается — это я!
) Назад, назад… Меня назад. Не смотреть вниз, не видеть призрак меня, как бежит по снегу один, и труп Аои, труп ручейка свеженький в снегу, труп не видеть, нельзя, не хочу, назад… В сифоне будущее, знаю, будущее, нам Ороси сказала, Ороси знает, сифон нехорошо, я не хотеть видеть реку падающих снежинок и трупик Аои, Ауа лед, «Беги, несись, Светлячок…», и я бежал, бежал по глубокому снегу, по быстрому снегу, видел тело упало, скос, тело проскребло утес. И что… Будущее не это, от будущего бежать… Нет!!! Назад за веревку… не соскользнуть…
> Ну Ларко, ну что за придурок! Говорят ему, не смотри, а он весь прям ныряет туда от любопытства. Если окочурится, я плакать не стану. Эрг его спас в предсмертную минуту, вот он — мастер.
Я как подумаю, что мы Карста потеряли, а при этом с нами по-прежнему Ларко таскается! Поди разберись… где тут справедливость… Он даже в ордонатуре не был… Карста нам очень не хватает, жестко не хватает. Таким фланговикам, как он и его братец, замену не найдешь, тут и надеяться нечего. Можно фаркопщика потерять, но фланговика! Напор наконец стих, я уже даже не верил, и уровень воды неслабо снизился. Уже не надо держаться за перила. Сифон, похоже, начинает пересыхать. Но только пока еще все равно ширится, отступать приходится. Вода стала мягкая, странная. И судя по физиономиям тех, кому пришла на ум плохая идея заглянуть в эту дыру, так ничего хорошего они там не увидели. Вообще ничего хорошего… Справа от меня Арваль стоит весь белый, а слева — Аои рыдает так, что смотреть больно… Не нравится мне все это. После фонтанной башни я из себя смельчака не строю перед хронами.
— Тебя, Степп… Ты шел по снегу… Ты превращался… Ты пытался подойти ко мне… Это было ужасно… Ты… Ты кустился… У тебя из плеч росли ветви… Ты поднимал ноги, но… они оставались как вросшие… Твои пальцы вкапывались в землю, зарывались в нее… Ты напрягал все свои мышцы, но у тебя ничего не получалось… И шел снег, все небо падало на тебя снегом… И весь водоворот подпитывал тебя, иссыхая… Ты врастал корнями в землю… Ты кричал, но из тебя ни один звук не вырывался… Один только шорох жухлых листьев… Ты протягивал ко мне руки, еще и еще, и твои локти скрипели, словно ветви деревьев… Ты был в процессе трансформации… В процессе…
— Чего?
— Ты… ты перешел на другую сторону… Ты ушел в растительный мир…
— Аои, послушай меня, это просто галлюцинация! Этот хрон не показывает будущее! Он показывает то, чего ты больше всего боишься, понимаешь? К тому же, если бы он показывал будущее, ты бы увидела свою собственную смерть!
— Но это же не точно, — шептала Аои.
— Это совершенно точно! Ороси так сказала!
— Ороси сказала?
— Да, можешь не сомневаться.
‘, Аои слушала меня, смотрела на меня своими глазами-бусинками, покрытыми росой, и рыдала. Она была на пределе, без преувеличений. Кожа ее завяла. Я не мог ей признаться, что видел то же, что и она. Свежесть ее видения меня ужасала: оно было как две капли воды похоже на мое. Я гладил ее по затылку и продолжал с ней говорить, какой прекрасный букет эта девочка, какая щедрость, спонтанность, невероятно… Насколько же нужно любить
человека, чтобы увидеть его будущее, а не свое собственное, когда ныряешь в такое временное зеркало? Она меня любит, любит, сама того не зная, нас ничто не разделяет, мы так много времени проводим вместе на сборе трав, и все течет так ровно, так легко. Я хотел бы быть тем, кто способен увидеть другого в этой бездне. Хотел бы любить ее. Хотел бы иметь такую же внутреннюю открытость другому, ее безумную готовность принять тебя.
Где-то глубоко в моих жилах растительный мир начал пускать свои корни. Он нашел гостеприимную почву из плоти. Я не боюсь такой смерти. Одеревениться… По правде говоря, я редко чувствовал себя настолько же живым, как теперь, в этом болоте. Какая все это эйфория для меня, буйная, долгая! Я чувствую себя омытым, налитым влагой. Моя чувствительность к растительным пульсациям еще никогда не была столь мощной и интуитивной. Я угадываю все, что вокруг меня, все, что растет, что увядает, чувствую трепет дождя. Кровь течет по телу так легко, все чувства обострились, готовы взорваться, я срастаюсь в единое целое с этим биомом!
~ Отец сделал несколько шагов мне навстречу, его плохо видно, он у мамы за спиной. Мы с ней рыдаем, слезы радости, долгожданной встречи, она отходит в сторону. Отец подходит ближе, лицо его все обгоревшее, как у укротителей огня и кузнецов, радость проникла в него сзади, растрескивает складочки у рта, разбивает чашу его щеки. Он улыбается мне, обхватывает обеими руками, отрывает от земли. «Прости меня», — говорит он. «Я должен был в тебя верить», — говорит он. «Спасибо, что ты жива», — говорит он.
π По бортику водоворота течение стихло. Вода доходит нам до колен. Расширение сифона поглотило
страховочную веревку и гарпуны. Но вся Орда успела вовремя отойти. И каждый остался на своем месте по окружности. Поверхность воды была настолько гладкая, что в ней четко отражалось небо. Когда мы готовили Переправу с Ороси, она научила меня всему, что сама знала про сифоны. И все это оказалось правдой. Сначала, пока сифон формируется на глубине, это просто невидимый водоворот. Затем начинается резкое ускорение течения, и тогда появляется пропасть. Потом, в кульминационной части, вода поднимается и интенсивно всасывается. «А после вода расслабляется, и начинает течь время», — я хорошо помню эти слова. Время, и правда, течет очень медленно. Или это отдача от нервного напряжения? Многие ордийцы стояли слишком близко к пропасти, как по мне. Они заинтригованы тем, что водопад вдруг остановился. Что внезапно наступила тишина. Без покрывающей их пены стенки водоворота выглядели так, будто сделаны из твердой воды. Дна было не рассмотреть. Оно уходило вглубь метров на триста, как минимум.
— Говорю вам отойти, чтоб вас! Леарх! Фирост! Каллироя! Назад! Не подходите так близко к обрыву. Пропасть еще может передвинуться! — продолжал кричать Эрг.
— Пропасть сдвинется! — кричала Ороси. — Не стойте у обрыва, не делайте глупостей!