— Что мы можем сделать для Барбака и Свеза?
π Караколь и Ороси переглянулись. Эрг опустил свой покрытый колючками череп в пол. Голгот сделал новый глоток из фляги. Выплюнул его в костер, из которого вырвалось голубое пламя и погасло. Каллироя гладила выдру, прижимая ее к груди. Остальные ждали. Ответила Ороси:
— Лично я не имею ни малейшего представления о том, как можно вернуть вихрь, если в этом вопрос. Насколько я знаю, вихрь продвигается посредством притяжения и соседствующих сил. Ничто не говорит о том, что он обладает сознанием или что он способен на намерения. Вихрь — это сила, по большому счету слепая сила. Он действует так же, как светится молния, как льет дождь, как ветер дует к низовью. Но, может, Эрг…
— Я знаю не более твоего, аэромастер. Я думаю, что, к сожалению, мы уже ничего не можем для них сделать. Ни для Барбака, ни для Свезьеста. Они последуют за нами, если смогут. Если так должно быть. Тэ Джеркка всегда говорил: «На вихрь, никогда руку». Не надо
пытаться уловить его или притронуться. Вихрь — это святое.
— Караколь? Ты что-нибудь добавишь?
) Караколь при этом вернулся на свой «эстрадный камень» и, пожонглировав камушками и тарелками, поднял руку, как дети, которые просят слово. Хоть на вид он был рассеянный, я точно знал, что он не упустил ни единого слова из нашего разговора, тот интересовал его куда больше, чем он показывал. Может, конечно, я и не способен улавливать вихри, но в нем я чувствовал любой изгиб, любое отклонение, причем в весьма концентрированном виде. Я мог, например, угадать его настроение по скорости жестов, архитектуре ритмов и сгибов.
У Караколя вообще все было делом ритмов и сгибов. Очевидно, никто лучше не воссоздавал это впечатление живого ручья, пламенного потока плоти и движений. Но за этим было то, что становилось явным только со временем, никто другой не пропечатывал в этом ручье таких уклонов, не вбрасывал столько запруд и блоков, не принимал столько близких притоков, подземных вод и источников, не открывал столько дельт с переходами вброд для слушателей, не вклинивал столько изломов и быстрых, резких порогов. Он искусно заботился еще и о том, чтобы устроить в низине нагромождение из чистейших водоемов, в которых он отдыхал и топил вас. Ему, конечно, был присущ определенный темп, скорость внутреннего потока, зачастую этот ритм осуществлялся голосом, но он, как правило, использовал его, чтобы лучше отбивать такт непрерывности, которую никогда не прекращал разбивать ударами своих шалостей, и не ради эффекта или из порыва удивить, но потому что ритм, настоящий ритм, исходит не из повторения, которое его все же подготавливает, но
из внезапного появления чего-то странного, неожиданного, идущего вразрез с обычной траекторией внимания.
«От змея к полету», — как-то раз заставил он меня написать, когда я спросил, почему в его сказках столько нелогических отрезков. «Всегда можно перескочить, если согнуться». «Ты видишь пустоту повсюду там, где на самом деле сгибы. Сгиб — это то чудо, что позволяет, взяв одну материю (бумагу, например, чтоб тебе было понятнее), разделить ее на две зоны, соединив их между собой тем самым общим бортиком на сгибе». «Разделить, соединив, одним жестом. Сгиб, мой дорогой Советник, это именно то, что позволяет тебе разграничить две самостоятельные сцены в рассказе, не продырявив внимание. Всегда спасай внимание, спасай несущий его поток, сгибая его. Посмотри на хроны: они сделаны из ветра, но из ветра со сгибами — сложными сгибами: узлами. Так они и формируют (шалунишки) столько различных полостей, сколько понадобится, используя всегда один и тот же материал: воздух. Задать ритм значит научиться сгибаться в движении, не прерывая его. И дело трубадура — искусство, самое прекрасное, которое он украл у хронов: искусство ритма».
Из этих воспоминаний Караколь вырвал меня своим новым представлением. Не думаю, что кто-либо из Орды, включая меня самого, что-нибудь понял из того, что он хотел нам донести сегодня вечером со своего камня с выдрой в помощниках, но я видел, что для него это имело важность, превышающую фарс, и я последовал за ним с любопытством.
— Раз уж я могу вам подбросить несколько идей, то отклонюсь от курса сразу: коль уж свернется вихрь в клубок, то, значит, можешь им играть, его подбрасывать, но не пинать, но, чтоб жонглировать этим шаром, позаботься, чтоб рядом с ним было, недалеко, проходя мимо, не вкось
и не криво, хоть одно, но не слишком банальное, животное функциональное. Назовем их в целях дидактики животными из рода грамматики. Все они потомки Грамматери! У зверьков из подвида синтаксиса имена у всех как на подбор, имя им… да будет во имя! Вот, держите, вам из бестиария: крепкое Значит с походкой горса, Если, что спит, свернувшись клубком, Поскольку и Около от сокольника, друзья наши Тут, и Там, и Оттуда, и Сцелью и Такчто, а также Пускай, что рвется из строя. У каждого своя роль, каждый не из приволья, потому что там, где они появляются, как правило, что-то случается: ивы ломается прутик, увы, лещи угодили в ловушку… Так вот! Возьмите два вихря, два хрона наугад, два события… Смотрите, например так…
Караколь вытащил из кармана белоснежное, крупное яйцо. Он сделал вид, что ищет два случайных «события», но для меня было очевидно, что ничего он не искал и прекрасно знал, что скажет. Из рукава трубадур вытащил куклу, потрепанного арлекина, из которого через дырку сыпались опилки. Он показал нам яйцо, затем куклу и заявил:
— «Воздух стекленеет» и «Караколь умирает». Оба эти события существуют, по крайней мере потенциально, в петле какого-нибудь времени, в ожидании своего дня, своего времени, своего звездного часа, они ждут, пока губы не выговорят их наружу, готовятся выскочить в реальность, произойти! И кто за это отвечает? Кто складывает два события одно с другим? Кто порождает одно другим, одно для другого, одно несмотря на другое? Но это же так просто, конечно же синтаксические животные, кто же еще?! «Воздух стекленеет, поскольку Караколь умирает», — вот что будет, если вам навстречу попадется Поскольку. Со Значит, что бродит где-то по округе, история будет совсем иная: «Воздух стекленеет, значит, Караколь умирает», что, между прочим, к слову будет сказано, правильная версия
будущего. Хоть я бы предпочел «Караколь умирает, и пускай воздух стекленеет», но это не совсем верно, не правда ли? Вы понимаете, в чем штука? Если Свез существует, если его вихрь остается с нами в этой выдре, то лишь благодаря синтаксическому животному… Какому? Ну, держу пари, что в жизни не найдете!
— Около! — ответил, полушутя, сокольник.
— Да, да, да, около! Около располагает вихри около нас. Но это был правильный ответ про вихрь Барбака! Очень жаль, не очень в даль. Но все же и тебе за ответ пятерка!
— Спасибо, а в дневник поставите?
— Что касается Свеза, так тут же все просто, игриво, все дело в Кроме!
— Кроме чего?
— Ну как же? Кроме выдры! Свез прибавился к вихрю животного. Это событие, эта возможная комбинация не могла быть противоречием типа Но, Вопреки, или условным союзом, как у любителя пряток Если, это могло произойти только в дополнение. Кроме позволяет добавиться, не нарушая строй. Теперь в выдре Помимо собственного вихря еще и вихрь нашего Свеза.
— Ну ты и напридумывал! Никогда ничего подобного не слышал! Накрутил-навертел! Ну и как их узнать, этих твоих тактических животных, на что они хоть похожи? Что они, с перьями, с клювами, с шерстью? Или у них небось кожа из ветра, чешуя из чуши и когти из камыша?
— Они из глифов.
— Из чего? Из мифов? — прыснул Голгот.
— Из глифов, как на коконе у хронов. Это крохотные сегменты ветра, чертовски быстрые, они блеснут в воздухе и сразу исчезают… Очень красивые… Похожи на линии каллиграфов, прочерченные на лету… Их часто можно заметить на рассвете, по кромке озера…
— М-да, ну тогда я лучше дрыхнуть пойду, чтоб завтра, как проснусь, себе одного такого выудить! Спасибо тебе, ветряная мельница, у меня дела посерьезнее есть! Спокойной ночи!
π На следующий день нам стали встречаться первые за прошедшие четыре месяца лодки. Они были изъедены сыростью и гнилью. Потом нам попался первый насосный ветряк, продырявленный ржавчиной. Затем фареол, у которого вся известка пошла волдырями, а лопасти болтались на ветру, как флаги. Постепенно дамбы стали из камня. Разваленные палафитные хижины прочерчивали линию трассы. В тумане перед нами открывался длинный и прямой канал. Вдалеке по нему с шумом скользил гидроглиссер, медленно удаляясь. Он нас не видел. Мы были далеко. Озеро было у нас за спиной. Все тело у меня было ватное от озноба из-за воды. Я не осознавал того, что видел.
) Сто двадцать один день спустя после того, как фреольский корабль с Нушкой на борту оставил нас у Порт-Шуна, мы вошли, пусть жалкие на вид, с опустошенными запасами в поплавках, но все же живые, в город вне всяких эпох, коим являлся Шавондаси.
Не знаю, чего я, собственно говоря, ждал. Что я увижу пришвартованный на центральной площади Физалис с Легкой эскадрой, увижу улицы, запруженные толпами подветренников в парадных одеждах, что в нашу честь загремят фанфары, когда мы войдем в город под грохот аплодисментов и криков виват, что нам навстречу побегут детишки, что Нушка выйдет из толпы и бросится меня целовать? Но ничего из этого не произошло. Мы были первой Ордой за всю историю, кот