]Селем: А дебют с огнем умен. Гостю беда!
) Ох! Судья по знакам почти тут же поднял синий флажок, подтверждая палиндром. Сзади, в первом ряду, какая-то образованная графиня спокойно заявила своим соседям, что это совершенно классический прием для открытия состязания, можно сказать почти банальный, такие можно наблюдать на шахматных турнирах, но я остался в состоянии шока от соразмерности и уместности фразы. Я стал по одной перебирать буквы справа налево: а д е б, потом ю т с о г, затем н е м у, потом м е н… — и бросил, убедившись в его точности. Теперь была очередь Караколя. Начало схватки вышло очень непростое. Я понятия не имел, как он будет из этого выкручиваться.
¿'Караколь: Неловко соло, голосок волен.
Одобрительные браво разнеслись по залу, приветствуя его ответный ход. Крики доносились главным образом с верхних рядов, где столпились приглашенные раклеры и некоторые молодые Верхнежители, из горлопанов, которые, похоже, выбрали свой лагерь. Вот и хорошо! Но стилит с ответом не задерживался.
]Селем: Неловко соло грача, а чар голосок волен.
Ай! Я читал об этой технике: он открыл палиндром из середины, расширил и надбавил ему цены. Элегантно и действенно. Публика знатоков встретила реплику залпом аплодисментов. Но Караколь не дал замуровать себя таким образом и уже перескочил на другую тематику, более поэтическую…
π Ритм нарастал очень быстро. Стилит словно торопился испытать сопротивляемость нашего трубадура. Караколь отвечал ударом на удар, практически без заминок. И зале царила полнейшая тишина. Все старались следить за происходящим. На лицах читалась острейшая внимательность, и по реакции было понятно, что дуэль проходила на высшем уровне. Многие вели записи. Судья по знакам подтверждал палиндромы. Похоже, ему самому удавалось следовать за поединком с трудом. Глаза у судей загорелись от того, какой оборот приняло состязание. На такой скорости я был не в состоянии оценить сложность игры. Я только понимал, что Караколь был на высоте и отталкивал Селема в окопы.
]Селем: Махаон колок, но а хам! К Ороси сорок! Арвалю лавра! Ларко бос, обокрал!
¿'Караколь: А пелена дорог города нелепа!
]Селем: Оговорок как коров! Ого!
¿'Караколь: Карма — мрак. Гол слог.
]Селем: Жарим мираж?
¿'Караколь: Доклад дал код.
]Селем: Цел до пят, речь чертя. Подлец!
¿'Караколь: Ох… Хо!
) Вслед за фразой Караколя по залу пробежало легкое волнение. Но судья принял палиндром, тот был хоть и краток, но столь неожидан, что публика пришла в восторг и выказала полную симпатию, снизив тем самым напряжение в зале. Все ожидали реакции стилита. Но, к несчастью для нас, его ответ лишь доказал, что он умеет адаптироваться.
]Селем: Будет он как ноте дуб.
¿'Караколь: Удача! А чаду?
]Селем: И пиши, и шипи… Трёп спёрт!
¿'Караколь: А муза рада мужу. Ищи уж ума да разума.
) Дрожь восхищения пронеслась по публике. Я даже на секунду успел подумать, что перевес теперь будет в сторону Караколя. Голгот поднял вверх кулак и заорал: «Получи, снежная морда!», и сел. Зал был ошеломлен.
]Селем: Лакал повар пиалу мула и, право, плакал.
π Просто превосходно. Караколь сделал внушительную паузу. Ему потребовалось время принять удар, но он все же вышел из положения:
¿'Караколь: Азарт озарил ли раз от раза?
]Селем: Театр тает. Мадам. Ворон умен, к нему норов. А ругала балагура.
¿'Караколь: Мастер врет сам.
]Селем: Рок ударит, как тирад укор!
¿'Караколь: Мил. Изредка так дерзил им!
]Селем: Нам боли туман до сна мил, лиман со дна мутил обман.
¿'Караколь: «Ворох хоров».
]Селем: Караколя велено в резерв! Он еле вяло. Карак?
¿'Караколь: Ворох хоров… Ворох хоров…
]Селем: Лавр основ он сорвал. Конец оценок!
) Первый тур прогремел как настоящее состязание по фехтованию, бесконечно технично и в то же время живо, чертовски живо, настолько быстро, что судья по знакам не раз был в замешательстве, не справляясь с перехватами и отражением атак. Было очевидно, что стилит еще ни разу не встречал противника уровня Караколя, на каждый выпад
трубадура он делал заметную паузу. Искусство палиндромов хоть и было неблагодарным само по себе, все же требовало от ораторов не только упражнения в красноречии, но и умения выбирать из тайного списка фраз и анациклов, свойственных каждому из них, те, что наилучшим образом вплетались в ткань диалога. Я читал в протоколе состязаний, что бой палиндромов выигрывается по тяге, то есть, на жаргоне риторов, тот, кому удается вести диалог, навязывая противнику тему, брал верх, вынуждая его импровизировать некоторые реплики, тогда как сам мог зачитывать свои ходы на память, что делало положение соперника весьма незавидным.
∫ Прозвенел гонг. Я предпочитал (в сущности говоря) свое жалкое, невзрачное место, сидеть здесь, вжавшись в кресло, рядом с Кориолис, чем оказаться там, не знать, куда приткнуться на этом диске, возиться там с этим желторотиком. Ну и схватка, Ларко, это да! У них мозги вентилируются поболее твоих (всего чуток), надо признать! Теперь все затараторили о судьях, пока те сидят, что-то записывают, выверяют, сверяют строфы, взвешивают на глаз. Караколь был в ярости сам от себя. Он ёкнулся ровно за две секунды до гонга, не нашелся, что ответить на длинную тираду стилита, застрял на дурацком наброске палиндрома, потерялся в двух репликах в самый неподходящий момент. Этот финал судьи точно не пропустят, плохое впечатление. А стилит в своем углу снова напустил на себя вид, будто он сама элегантность (Кориолис от этого себе места не находит), расселся, ноги скрестив, уверенный в себе, чертяка, весь выкрутился, как белье на веревке, сидит, вымаливает не знаю какого там своего башенного божка со скромностью плакучей ивы.
) Не возьмусь сказать, была это полная импровизация, или Караколю все же пригодились мои несчастные сло-
вечки, начертанные на табличке, или же он все извлек из недр слов, составленных по ту сторону него самого, точно было лишь одно — он ни разу не произнес ни одного палиндрома перед Ордой, и я был совершенно уверен, что ему противны столь по-глупому зрелищные лингвистические приемы, и что он предпочитал им свободную прозу. Так или иначе, его выступление привело публику в восторг, и это не могло меня не радовать, так как с точки зрения знатоков тот факт, что стилит не раздавил Караколя с первого хода в упражнении, явно подогнанном под Селема, значило, что состязание будет нелегким, погорячее обычного, во всяком случае.
— Ну головастик! — загорланил Голгот так, что было слышно всем вокруг, подходя к нам поближе. — Выблевал нам стряпню свою, тыщу раз пережеванную, провизация называется, тоже мне! Эта куча тряпья сидит себе на своем столбе всю свою жизнь, звякалом своим по рту теребит, а теперь выплевывает по три капли свои фразочки задом наперед, ни конца, ни начала, выдает по шесть-четыре-два, тянет, как спагеттины, и мне тут еще будут рассказывать, что этот дятел главный по рифме? Я тебя контрветром прошу, Карак, смели ты мне эту задницу вместо рожи! Не заглатывай ты его выбрыки, поперхнешься еще. Ты десятерых таких стоишь!
— Технические испытания ему на руку, но ты не нервничай, Гого, иди лучше посади назад свои кости и вдохни хорошенько носом! Я ему даю форы на первых двух турах, чтобы потом за мной выбор на третий остался… Это тактика называется, капитан!
x Мне казалось прекрасным то, что раклеры посчитали своим долгом присутствовать на испытании Голгота на свежем воздухе, а не через бойницы своих лачуг. Они
рассредоточились по всей длине маршрута, стояли группками за каждой башней и за каждым панно рефлекторов! Нам из корзины воздушного шара были слышны их ободрительные крики, их советы, некоторые попытались проследовать за Голготом, а у одного даже получилось пройти два километра, и, между прочим, по другой трассе, не по следам Голгота. Размолвка Голгота с Экзархом в защиту одного из них однозначно поспособствовала высокой популярности Трассера. Но и помимо этого между нами чувствовалась глубокая симпатия. Девятый Голгот проходил контром по территории раклеров, в знакомых им условиях, и для них это было нечто исключительное и невообразимое, совершенно немыслимое событие, о котором они никогда не забудут.
Мы всю ночь провели там, внизу, в их закопанном трактире под названием Панцирь, веселились вместе с ними, и меня совершенно потряс энтузиазм раклеров. Мне редко доводилось видеть такое восхищение, настолько искреннее и простое, их глаза светились, местные девчонки не отходили от меня ни на шаг, каждого из ордийцев окружила толпа, даже Аои, несмотря на то что она так немногословна, даже вокруг нее собрался целый двор! Голгот весь светился, на него приятно было смотреть. Горст впервые заговорил о смерти своего брата, люди вокруг плакали, утешали его. Мы рассказали про все наши перипетии на Лапсане, про бой Тэ Джеркка с Дубильщиком, Фонтанную башню, сифон, островомедузу, что убила Барбака, выдру Свезьеста и даже про наше