¿'Караколь: Кобольд, толос, хроноскоп. Что смолк?
]Селем: Осторожно! Оборот слов! Вольвокс, гномон, столон.
¿'Караколь: До, соль, до, хлоп! Пой громко, вой звонко!
]Селем: Вот хоровод, хорош поворот!
¿'Караколь: Грог? Скотч?
) Быстрые удары гонга, обозначающие, что осталось десять секунд, раздались в самый неподходящий момент. Нам оставалось лишь ждать последней реплики стилита, опасаясь удара ниже пояса. Именно такой она и вышла, ясной, колкой, пронзительной, во второй раз предоставив ему финальный аккорд во всей красе.
]Селем: Гонг, звон, дробь. Толчком под косогор прочь!
) Гром аплодисментов, раздавшийся с трибун, застал меня врасплох. Если в целом это испытание мне показалось ловко сыгранным обоими соперниками, с парой обменов красивыми, стройными фразами, и если Караколь, по-моему, был весьма неплох, то разве с интеллектуальной точки зрения это состязание было сравнимо с битвой палиндромов? Но, по всей видимости, почти что детская забава звуками и игривый тон Караколя, его манера обыгрывать каждую реплику очаровали публику, и верхние ряды ободряюще скандировали его имя. Я не мог сказать со всей объективностью, кто из двоих был лучшим, хотя мне казалось, что первенство в первой половине тура осталось за Караколем.
Члены жюри посовещались пару минут, и на оловянных цилиндрах, которые прокручивал счетовой, показались результаты: Селем — 26, Караколь — 21. Что составляло общий счет за два тура: Селем — 58, Караколь — 44. Меня как из ушата окатили! Я был разбит, потерян: я сделал все, что в моих силах, я написал на табличке все слова, какие только смог, Караколь хватал их на лету и составлял их, как мозаику из сухой кладки. Количество штрафных очков у нас было практически одинаковое. А по итогу стилит обошел нас на целых пять баллов! Бархатистую тишину дворца надорвали свистки негодования, укрепившие
во мне чувство несправедливости. Хотя я, конечно, с самого начала не имел особых иллюзий на этот счет, я прекрасно понимал, что судьи будут на стороне стилита, в лучшем случае, чтоб не разгневать Экзарха, в худшем — по своему личному пристрастию. Для того, чтобы выиграть в таких условиях, недостаточно быть лучшим, нужно показать ошеломляющее превосходство — и Караколю это было яснее, чем всем нам.
— Молодца, Сов! Благодаря твоему потоку О река моей поэзии не обмелела. Ха-ха!
— Но этого же оказалось мало, Карак…
— Этого оказалось достаточно, он не удержал своей позиции, он дал мне сбить себя с курса, это чувствовалось по его вихрю. Он засомневался, стал отходить назад и своем напоре, его уверенность дала трещину. Теперь он знает, что может проиграть. Именно этого я и добивался. Теперь для него начинается настоящее состязание…
x Если хорошо подумать, то вся наука Голгота держалась на знании потоков. Он владел основными восемью типами встречного ветра, разбирался в основных вариациях шести форм, умел прочерчивать теоретическую трассу по карте Тальвега. Но в остальном… Механика течений, признаки турбулентности в нестационарных кильватерах, изолированные и связанные потоки в зависимости от типа тел и влияния напора, ребро атаки и схода, как и любые тонкости аэродинамической теории, были ему безразличны. Многие в Орде давно для себя решили, что он ведет контр инстинктивно, что это просто дело крови, наследственности. Тем не менее, каждый раз, когда я у него спрашивала, почему он выбрал ту или иную трассу, Голгот практически всегда давал мне вполне аргументированный ответ. Сжатый, но, как правило, обоснованный.
Нет, его спасал не инстинкт, не потому он стал Трассером высокого уровня, несовершенным на мой взгляд, но очень крепким, (инстинкт — это, скорее, про Арваля, у того контр на грани животного нюха). Все дело в том, что он доверял ветру, он будто был уверен, что ветер, даже самый резкий, судорожный, дикий, не мог его искалечить. Убить — да, но к этому он как раз был готов.
Когда я оказывалась лицом к массивным и гранулярным потокам, как, например, вчерашний в русле Струйветра, мне всегда становилось страшно. За все свои тридцать шесть лет я так и не перестала бояться. Да, я знала, как совладать с ярветром, умела вести контр под кривецем, могла подняться вверх по песочному потоку. Мне были известны теоретические принципы потоков этих ветров, турбулентная моделизация, объемная структура, я умела все это определять на месте, знала, что делать, как реагировать. Но для этого мне всякий раз приходилось заглушать эмоции разумом, задвигать как можно дальше утробный панический страх. Голгот же не нуждался в теориях, он не оперировал такими понятиями как риск и вероятность. Возможную смерть он принял раз и навсегда в своей схватке с ветром один на один. Из-за своего брата? Наверняка. Его манера идти на рожон в самый центр потока, прокладывать дорогу собственным телом, налегать сильнее при полном встречном, как вчера, на незащищенной местности, прорываться прямой трассой, тогда как принцип сбережения мышечной энергии гласит уваливаться и искать укрытия, и затем понемногу приводиться к ветру в ожидании затишья, всем этим он был обязан своему слиянию с самим элементом воздуха, он вел рукопашный бой с противником, которому доверял. Кроме того, ему помогал приземистый и ширококостный каркас, торс аэродинамической кеглей, но главное, об этом ча-
сто забывают, — крепчайшие опорные на любой поверхности, отчасти укрепленные привычкой вбивать ботинок в землю на каждом шаге, отчасти благодаря тому, что центр тяжести у него располагался относительно низко, и отчасти потому, что при шквалах он отклонялся ровно на столько, на сколько было нужно, чтобы не опередить раньше нужного турбулентность, из-за чего крен давал совсем небольшой и сразу выравнивал его по ходу, а это был один из вернейших признаков знатока своего дела.
— Согласно нашей традиции, право выбора последнего испытания в турнире предоставляется проигрывающему игроку. Господин Караколь, какое испытание вы выбираете?
π Арбитр отошел на край диска. Стилит по-прежнему сидел, поджав под себя ноги, и, опустив вниз голову, молился. Диск медленно вращался вокруг собственной оси. Уже почти стемнело. В свете ясных огоньков пламени, раздуваемых в пиалах под самым куполом, медные перегородки сверкали мягкими рыжими отблесками. За стеклом купола виднелись сотни столпившихся на платформе раклеров. Они стояли темной массой, сдерживаемые алебардистами. Пронеслась новость, что они прорвались через охрану у подножья башни. Поднялись по винтовой лестнице всей толпой. Пришли поддержать нас. Чтобы не накалять ситуацию, палантины установили слуховые трубы. Звук над сценой попадал в конус трубы и передавался наружу через расширенное отверстие на другом конце трубки. Это позволяло собравшимся на платформе раклерам следить за ходом дуэли, что удерживало их от того, чтобы ворваться внутрь. Во всяком случае пока.
Караколь не спешил с ответом, наблюдая, как нарастает напряженное ожидание. Он стоял у бортика диска в
своем величественном наряде арлекина и смотрел на публику, а диск продолжал вращаться, описывая круг почета по всему амфитеатру. Все его лицо светилось улыбкой:
— Я выбираю… вольностиль!
— В каком варианте?
— Слоговое соло. Построфное, с чередованием реплик.
— Сколько ходов?
— Два хода с заявленными слогами. И третий ход в свободном полете.
— Значит вы выбираете сверхсовременную форму, которую наши софисты называет cappizzano?
— Именно так, маэстро!
— Превосходно. Очень смелый выбор. Ваше Величество, господа Верхнежители, Дорогие Раклеры, что почтили нас своим многочисленным присутствием, прошу вас проявить строжайшее внимание в последнем туре состязания двух наших чемпионов. Трубадур Орды идет с отставанием в четырнадцать очков. А следовательно, последнее испытание пройдет согласно его выбору в форме cappizzano. Вам известна неординарность цели этой дуэли. Речь не о схватке двух мастеров и двух гордынь. Здесь речь о чести 34-ой Орды Встречного ветра, о ее Трассе и о ее будущем! А потому прошу вас, августейшее общество, подбодрить нашего гостя перед началом последнего состязания, которое, с учетом впечатляющего таланта двух соперников, обещает быть исключительным во всех смыслах. (Насыщенные аплодисменты).
— Выбор первого слога выпадает стилиту. Напоминаю, что этот слог должен использоваться в строфах как можно чаще, согласно принципу cappizzano, при этом, с как можно наименьшим ущербом для общей элегантности стиха. Стилит Селем, какой слог вы выбираете?
Впервые за все состязание стилит посмотрел Караколю и глаза, и сказал:
— Фи!
— Фи? Слог «фи»?
— Да.
— Принято. Право первого хода передается Караколю…
) Едва арбитр подал знак, как Караколь тут же ринулся в атаку. Он не просил у меня ни списка слов, ни выражений, попросил лишь на пятой строфе. По его тону, по тембру голоса, по мягкой кошачьей агрессивности слога, которую он выказывал в момент охоты, я сразу понял, что он проглотит своего противника. Ни публика, ни сам этот змей Селем понятия не имели, что их ждет. Он начал неистовой строфой, в которой я едва успевал записывать слова на фи, чтобы он их не повторил. Вне всяких сомнений, теперь он решил выбить из колеи этого белесого стилита, атакуя его ad hominem. Тот, в свою очередь, принял оборонительную позицию, и, в качестве тактики, решил снизить градус напряжения схватки.