]Селем:
Счастлив тот, кому кардинал
каракулевое пальто задолжал.
Тебе же достался простой картуз,
пред светской публикою конфуз.
¿'Караколь:
Зато мои подружки кариатиды
не носят вовсе никаких накидок.
С карниза можешь на них взглянуть,
картинку на память себе умыкнуть.
) Я схватил свой пергамент и стал писать на оборотной стороне чернилами все слова на «кар», что смогла собрать память, располагая их по возможности по ассонансу, а Караколь с высоты своего мастерства бросал взгляд на мой список, выхватывал оттуда слово, звук, бросал пристальный взгляд на стилита, на накаленную, распаленную публику и, меряя шагами диск, декламировал, играя каждой строфой, ускоряя ритм и рифму, удваивая скорость, так что зал следил лишь за его силуэтом веселого арлекина и внимал лишь ему одному, подбадривая улюлюканьем. Неминуемо нагоняемый стилит смог лишь сообразить в ответ слабенький куплетик. Песок в часах почти весь пересыпался. Я подскочил, чтобы сказать Караколю, что теперь он должен воспользоваться всем оставшимся временем, чтобы последнее слово осталось за ним. Он качнул головой и вот что выдал мне в ответ:
Ты, как со скарлатиной,
сидишь на карантине.
Уже и столб устал тебя держать,
каррарский мрамор твой
облез по всей лепнине.
Картуш давно осыпался,
а вместо рифмача
осталась каракатица,
да с рожей карася.
Послышались аплодисменты под бой гонга, предвещающего конец раунда, но Караколь, и не думая останавливаться, не обратил на него никакого внимания и окатил зал бурной строфой:
Всей карьере твоей стилита
грозит немедленно угодить в корыто.
Кардинальных от тебя ждут мер,
но карабин твой стоит не у дел.
Твой картонный каркас одряхлел,
карточный домик не уцелел,
учинил ты такой раскардаш,
что толпа вся вокруг вошла в раж.
Каракули твои разбирать все устали,
карусель крутить перестали,
карнавальная музыка отыграла,
тебя непременно настигнет кара.
А пока не предстал на суде,
иди себе, попивай каркаде.
π Песочные часы истекли. Арбитр собрался взять слово. Но наш трубадур прервал его величественным жестом. Он выдержал короткую паузу и затем очень сдержанно, внятно и отчетливо произнес конечную тираду:
И карминовый рубин
в сто каратов и один
караульные с вершин
мне подносят, как реванш,
отвоеванный карт-бланш.
) Я не претендую на объективность того, что здесь пишу. В конце концов, я всегда обожал Караколя, он всегда был для меня драгоценнейшим другом, яркими цветными брызгами, украшающими любую серость, я с каждым днем все больше восхищался неукоснительной стойкостью его творческой непринужденности, но на этот раз он оказался просто-напросто гениален! Овации, последовавшие за его последней строфой, были, вне всякого сомнения, беспрецедентны в истории дворца Девятой Формы. Жюри не могло остаться к этому равнодушным — и все же! Они отказались засчитать нам последние строфы, прозвучавшие после завершающего удара гонга, то есть более десятка строк! Эрг удержал Голгота, ринувшегося вправить на место голову жюри, а Пьетро тем временем постарался умерить наш пыл:
— Таковы правила, на каждый этап выделено определенное время! Ты и так дважды оборвал стилита и отыграл у него семь очков! Счет теперь 76 против 71. Продолжай в том же духе, он устал, сбивается. Мы непременно должны выиграть с учетом правил, чтобы не дать Экзарху ни малейшего повода. Понимаете?
— Да, Пьетро, но согласись, что все это состязание полная липа!
— Факт того, что это состязание имеет место, — уже само по себе полная липа. Ты прекрасно это понимаешь, Сов!
π Алебардисты вывели заполонивших зал раклеров. Зрители снова заняли свои места. Начинался последний раунд. На этот раз ожидался «перебежный стиль», то есть с единственным условием — прийтись по вкусу. После воодушевления, которое вызвал второй тур, напряжение механически спало. Караколь оставался резок. Хотя слог его
и притуплялся в отдельных куплетах. Стилит уже с не такой кислой физиономией зачитывал заранее подготовленные строки. В целом наш трубадур превосходил в этом раунде стилита на целую голову, с плечами. Не столь академический, слог его был более разнообразным, строфы хлестали и стегали, нагнетая хаос гласных. Рядом со мной Голгот явно ощущал возможно близившуюся победу. Сорванным голосом он продолжал орать, перекрикивая стилита всякий раз, как тот заговаривал. В то время как для Караколя он заводил ряд непрерывных аплодисментов, что служили ему ритмом, на который он опирался. Я снова взглянул на песочные часы. Оставалось полминуты, не больше. Снова была очередь Караколя. Он знал, что нужно додержаться до конца, не дать стилиту перехватить мяч, затянуть игру, украсть ход противника. И он это сделал! Зал весь задрожал от волнения, он подобрался и взорвался:
Порожняк и трёп,
болтовня взахлёб.
Выпендреж и вздор,
ерунды набор.
Столько слов извел
придворный позёр!
Излияния, стоны и рюши,
занудных проповедей вой.
Постыдился бы, дорогуша,
мой черед, мое слово — бой!
У меня речистых тирад —
поток, фонтан, водопад.
В каждой строке подколка.
Остро, ярко, колко!
Аскет наш выдохся,
весь в лепешку.
Охнул, обмяк —
и в лежку.
Новые строчки ища впопыхах,
жалкое тремоло на губах.
Молчание — знак согласия.
Вышел с козырной масти я,
в открытую бью своего врага,
не уйти ему, решена игра!
<> Сидевшая рядом со мной Кориолис рыдала, не в силах сдержать эмоции. Раздавленная долгим напряжением, она искала утешения, бросившись к Ларко в объятия. Весь зал дрожал, как мокрый пес. Кто бурно рукоплескал, кто подскакивал и фыркал, а кто свистел и снова усаживался. Глаза Кориолис стали прекрасно-синими, кровь прилила к губам. Ларко поцеловал ее, она была податлива, не отворачивалась. Я смотрела на Степпа, который тоже встал, наблюдая, что происходит у нас за спиной.
— Прошу вас, еще немного внимания. Наш счетовой скоро огласит результат состязания…
Под именем Селема, вырезанным большими деревянными буквами, закрутились два цилиндра. Первый остановился на цифре 8, второй защелкал, застопорился и остановился на пяти: 85! Вся Орда сжалась, схватив друг друга под руки, все мы затаили дыхание. Мне казалось, я вот-вот упаду в обморок. Караколь и Сов стояли на сцене, взявшись за руки, глядя на портик с цифрами. Первый цилиндр выдал 8, второй перекатился с 1 на 2, затем на 3, потом на 4, 5, раклеры бушевали за стенами дворца, по залу перекатывались перешептывания, меня бросило в жар. Все мы ждали цифры 6. Но счетовой снял рукоятку с портика и в смущении положил на пол. Церемониймейстер поднялся на сцену, я ничего не понимала:
— Ваше Высочество, Монсеньоры, Господа, Друзья, поистине это состязание не имеет равных в истории. Наше
жюри со всей душой и совестью, сугубо четко соблюдая ими же созданную шкалу оценки, что доказывала себя не раз, пришли к общему заключению: за этот поединок присуждается ничья! Данный случай, предусмотренный нашими правилами, можно разрешить единственным путам — дополнительным финальным раундом.
— Оххххххх!
— Выбор последнего испытания передается проигравшему в третьем туре сопернику. Прошу Орду заранее проявить понимание, но выбор предоставляется Селему, который должен назвать, какое испытание он выбирает для последней дуэли, для последней схватки со своим соперником. Желаете ли вы, августейший стилит, удалиться на несколько мгновений для обсуждения с вашим скрибом?
— В этом нет необходимости, уважаемый церемониймейстер. Мой выбор сделан. Я выбираю эскалетр.
— Его Высочество Караколь желают удалиться с их скрибом?
— Да, коль скоро это представляется возможным.
— Разумеется. Палатин проводит вас.
) Палатин сопроводил нас в узкую башенку за трибунами, что находилась напротив входа и служила столбом для купола. Он провел нас по винтовой лестнице в небольшую круглую комнатку, остекленную зеркалом без амальгамы, и вышел. Сквозь зеркало нам были видны трибуны и бушующая публика, а за ними, за стенами дворца, — толпа раклеров на платформе.
— Эскалетр — это такой снежный ком, да? Начинается со слова из одной буквы, затем идет слово из двух букв, потом их трех, четырех, и так далее? Выигрывает тот, кто дойдет до самого длинного слова, так?
— Да, Сов.