— Видите, как металл растекается по льду? — улыбнулся я. — Он словно обнимает её, пытаясь залечить её раны.
Я взял ещё один кусок металла и приложил его к груди статуи.
— Сердце, — сказал я. — Оно разбито, но металл — он сильнее. Он залечит её раны, сделает её неуязвимой.
Все с удивлением наблюдали за происходящим. Мария, затаив дыхание, Павел с нескрываемым интересом, Анастасия с лёгким испугом, слуги с открытыми ртами, а Маг Огня, уже не сомневаясь, продолжал направлять струю пламени.
Когда лёд в нужных местах растаял, я перешёл к обработке металла, придавая ему нужную форму. Края трещины стали неровными, а внутри неё появилось нечто, напоминающее пульсирующее сердце. Я работал быстро и уверенно.
Я продолжал работать, создавая из кусков железа металлическую маску, которая закрывала лицо статуи, оставляя открытыми лишь её печальные глаза. А затем я создал огромные крылья, которые крепились к её спине.
Все, кто находился в мастерской, с удивлением наблюдали, как преображается статуя.
Лёд под воздействием огня медленно таял, превращаясь в воду, которая стекала на пол. Металл же, наоборот, становился всё прочнее, словно впитывая в себя её боль и печаль.
Теперь это была уже не просто статуя девушки. Это был символ — символ перерождения, символ силы, которая может родиться из боли и отчаяния.
Через некоторое время я закончил свою работу. Статуя была готова.
Я отошёл на несколько шагов, чтобы получше её рассмотреть. Она получилась действительно впечатляющей.
Девушка из льда, одетая в металлическую броню, с разбитым сердцем на груди, опасной улыбкой на губах, и огромными крыльями за спиной. Она словно бы обрела новую жизнь, новую силу, новую надежду.
— Даже опустившись на самое дно, — сказал я, — человек может переродиться. Трудности закаляют, и иногда могут даровать крылья.
— Теодор, а как ты назовёшь эту скульптуру? — спросила Мария, которая всё это время не отрывала от меня восхищенного взгляда.
— «Перерождение», — ответил я.
— Почему перерождение? — переспросил Павел.
— Не будь таким тупым, — шутливо стукнула его по голове Мария. — Ты что, не видишь? Это была девушка, которую бросил парень, от неё все отказались, и всё такое. А посмотри на неё сейчас! Рискнул бы кто-нибудь её обидеть? Посмотри на её взгляд, в котором видна только решимость! Теперь она уже не такая мягкая и беззащитная! Она готова бороться за себя, за своё счастье!
Она смахнула слезу, которая скатилась по её щеке, и зааплодировала.
— Это гениально, Теодор! Ты мастер! Мастер с большой буквы!
Она подошла к статуе и погладила её по холодному металлу.
— Я хочу, чтобы эту статую доставили к тебе в мастерскую, — сказала она, обращаясь ко мне.
— Не стоит, Мария, — покачал я головой. — Она твоя. Это мой подарок.
— Нет, Теодор, — возразила она. — Я хочу подарить её тебе. Пусть она напоминает об этом прекрасном вечере.
Анастасия, которая всё это время стояла рядом, молча наблюдая за нами, вдруг произнесла:
— Она восхитительна!
В её глазах читалось и восхищение, и лёгкая зависть.
— У тебя ещё всё впереди, — подмигнул я ей.
— Надеюсь, — сказала она, пристально разглядывая статую.
Мы вышли из мастерской, и вернулись в зал, где собрались гости. Музыка уже не играла, а в зале творилась какая-то суета.
Гости столпились в одной части большого зала, оживлённо переговариваясь, и указывая пальцами в центр, где ещё совсем недавно закончилось огненное представление.
— Что случилось? — уточнил я у проходившего мимо официанта.
— Два господина что-то не поделили, — пояснил тот. — Сейчас будет дуэль.
Мы с Анастасией подошли поближе, чтобы посмотреть, что происходит.
В центре зала стояли два аристократа, которые гневно смотрели друг на друга.
Один из них был высоким полноватым мужчиной с надменным выражением лица. Его противник был пониже его ростом, но выглядел более подтянутым и спортивным.
Дуэлянты, тем временем, уже начали бой. Они двигались быстро, ловко парируя удары друг друга. Звон стали от их мечей разносился по залу.
Мы с Анастасией, встав неподалеку от импровизированной арены, молча наблюдали за боем. Оба дуэлянта были Одарёнными физиками, но их уровень явно отличался.
— Неравный бой, — заметил я, когда один из них, отбив атаку противника, нанёс ему быстрый удар, попав рукоятью меча в подбородок. — Тот высокий с надменным лицом проиграет.
— Как ты это понял? — удивилась Анастасия, переводя взгляд с меня на дуэлянтов.
Я с улыбкой покачал головой, а затем, указав пальцем, пояснил:
— Посмотри на его стойку. Ноги слишком широко расставлены, центр тяжести смещён. Он практически не шевелится, и лишь пытается парировать удары. Он напряжён, скован. А ещё изрядно напился, и теперь двигается, словно деревянный. Это его погубит.
— Да, я вижу, — задумчиво сказала Анастасия, прищурившись.
Дуэлянты, тем временем, продолжали бой. Тот, о котором я говорил, явно уставал. Его движения всё замедлялись, а дыхание становилось тяжелым и прерывистым. Он уже не успевал отражать все атаки противника, и тот, воспользовавшись моментом, нанёс ему ещё один удар.
— Опять пропустил, — я не удержался от смеха. — Похоже, этот рукожоп совсем потерялся в пространстве.
Анастасия, которая всё это время с напряжением следила за поединком, позволила себе скромно улыбнуться, услышав мою шутку.
— Ну, по крайней мере, он старается, — сказала она, явно пытаясь найти хоть какие-то положительные качества у проигрывающего дуэлянта.
— Старается? — хмыкнул я. — Да он выживает, а не старается. И делает это, похоже, из последних сил.
Анастасия снова улыбнулась.
Вскоре всё было кончено. Тот высокий, с надменным лицом, о котором я говорил, что проиграет, всё-таки получил ещё один удар мечом, который пришёлся не в сердце, а в плечо. Он пронзительно застонал, упал на колени, схватившись за рану, из которой хлынула кровь, окрашивая в красный цвет его белую рубашку.
— Бой окончен! — объявил секундант.
Гости начали расходиться, возвращаясь к своим прерванным беседам, и в зале снова воцарилась оживлённая атмосфера.
Казалось бы, всё закончилось, и вечер продолжится в своём привычном русле. Но тут к нам подошёл сильно обрюзгший мужчина лет пятидесяти с лишним, в бордовом камзоле, расшитом золотыми нитями. На его пальцах, казалось, было больше колец, чем у всех гостей вместе взятых. Его лицо было красным и отёчным, а глаза — маленькими и близко посаженными.
— Графиня Разумовская! — прорычал он, обращаясь к Анастасии.
Анастасия, которая уже успела расслабиться и забыть о происходящем, вздрогнула от неожиданного окрика и с недоумением посмотрела на мужчину. Я краем уха услышал, как она тихонько выругалась про себя.
— Чем могу быть полезна? — вежливо спросила она, хотя в её голосе чувствовалось напряжение.
— Ваше поведение во время дуэли было недостойно дамы вашего статуса! — продолжал бушевать толстяк. — Вы позволили себе смеяться над моим племянником!
— Над вашим племянником? — Анастасия непонимающе посмотрела на него. — Я ни над кем не смеялась.
— Не смеялись? — он раздражённо фыркнул. — Я лично видел, как вы веселились, когда он проиграл! Негоже смеяться над человеком, который отстаивал на дуэли интересы Рода!
— Прошу прощения, — сказала Анастасия, — если моё поведение показалось вам неподобающим. Но уверяю вас, что я не хотела никого обидеть.
— Не хотели обидеть⁈ — ещё больше распалился тот. — Да вы неприкрыто насмехались над ним!
Я нахмурился. Этот утырок явно провоцировал Анастасию. И делал это намеренно.
— Послушай, ты перегибаешь… — я решил вмешаться в разговор.
— Молчать! — рявкнул на меня толстяк. — Я разговариваю не с тобой!
— Но твой племянник сам виноват в том, что такой ни на что негодный рукожоп, — заметил я. — Вместо того, чтобы пытаться уничтожить все запасы вина Рода Гордеевых, ему следовало бы упражняться с мечом.
— А ты кто ещё такой, чтобы судить? — мужик с вызовом посмотрел на меня.
— Я — Теодор Вавилонский, — спокойно ответил я. — И Анастасия находится в моей компании.
— Вавилонский… — толстяк скривился, как от зубной боли, услышав мою фамилию. — Да кто ты такой, чтобы указывать мне, именитому купцу, барону фон Карлсбергу, как себя вести⁈
— Я — тот, — усмехнулся я, — кто не позволит вам оскорблять Анастасию, и покажет вам ваше место.
И без того заплывшее лицо купца фон Карлсберга стало совсем багровым от гнева.
— Своим поведением Разумовская оскорбила не только моего племянника, но и весь мой Род! И такое не прощается! — он повернулся к Анастасии. — Ты будешь просить прощения у меня лично! В моём родовом поместье.
Я взглянул на Анастасию, которая была бледна, как мел.
Затем посмотрел на этого купца, фон Карлсберга. От одного его вида меня начинало мутить. Толстый, обрюзгший, с заплывшими глазками, которые, казалось, вечно смотрели на мир свысока, с каким-то брезгливым презрением. Его пухлые пальцы, унизанные кольцами с огромными драгоценными камнями, нервно теребили золотую цепь, на которой висел фамильный герб Карлсбергов — толстый кабан с клыками, готовый разорвать любого, кто посмеет встать у него на пути. Вся его фигура, начиная от потной шеи, обтянутой кружевным жабо, и заканчивая туго натянутыми лосинами, которые едва сдерживали его раздутое брюхо, излучала высокомерие и чувство вседозволенности.
Да, этот ублюдок, несомненно, чувствовал себя повелителем жизни, хозяином положения. Он точно знал, что его богатство, его влияние в Лихтенштейне, даёт ему право указывать другим, как себя вести. Он привык, что люди кланяются ему в пояс, заискивают перед ним, льстят ему, стараясь получить его расположение.
Я легко представил, как к нему, расплываясь в угодливой улыбке, подходили графы, бароны, возможно даже сам князь — снисходительно кивал ему, пожимая пухлую потную руку. А этот хряк, весь красный от выпитого вина, в ответ лишь высокомерно хмыкал, едва удостаивая их взглядом своих наглых глазок.