Подчиняясь странному импульсу, Лиам лёг на песок, расставил ноги в стороны и упёр в плёчо приклад. В перекрестье прицела фигура выглядела ещё более уродливой. Лиам успокоил дыхание, снял предохранитель, безучастно навёл винтовку, сделал необходимые поправки и начал стрелять. "Клик", — издала винтовка. Кончились патроны. Так же безучастно Лиам передёрнул затвор и снова нажал ну спуск. "Клик". Затем ещё раз. И ещё раз.
Что-то коснулось локтя. Лиам повернул голову и увидел босые и грязные детские ножки, прикрываемые каким-то подобием разодранным юбки. Над ним стоял мальчик с простреленной головой. Он улыбался и направлял на Лиама указательный палец. Рука мальчика беззвучно дёрнулась, изображая выстрел…
***
Лиам проснулся и сразу же заскрежетал зубами от неспокойного чувства. Середина ночи и так плохо, что всё ещё выходной.
Чертыхаясь, Лиам поднялся с кровати. Голова болела жутко, во рту ночевали кошки. Он снова сорвался и снова будет страдать от похмелья.
Пришлось выпить стакан лимонада и попытаться спрятаться от последствий вечеринки под душем. Зачем так жестоко напиваться? Чудесный день и такой итог. Не стоило возвращаться к этому. Не факт, что там было весело, когда он напился и он, вообще, отдохнул. Мог и по морде получить, или сам бы делов наделал. Хоть Ями домой не притащил, уже хорошо.
Еда не лезла, интернет и телевизор раздражали, а для чтения слишком болела голова. Спать уже не хотелось. Опять ночь наедине с собой.
Не думать о дозе.
Не думать о дозе.
Не думать о дозе.
Взгляд его забегал по квартире в поисках решения и уперся в блюдце с разорванными частями браслета.
«Подарок» Уны. По какой-то совершенно невероятной причине некое почти бессмертное существо из сказок притащило ему эту хрень. Он что, ей понравился? Она с ним заигрывает? Или он для неё как необычное вино, которое она желает неспешно распробовать?
Лиам чертыхнулся.
В мрачные годы его зависимости он часто отпускал жизнь на самотёк. Ему было просто плевать, что происходит вокруг, что за люди находятся рядом с ним, чего они хотят от него и что собираются делать. Ситуации вокруг просто происходили, и если они становились невыносимыми, Лиам старался уйти подальше и залечь на дно.
Может быть, он слишком напрягается? И в этом эпизоде нет вообще ничего примечательного? Просто разность культур. Как если бы он подарил цветок девушке с Востока, которая выросла в их культуре, никогда не слышала про дискотеки, интернет, и что можно вот так вот просто заговорить с мужчиной на улице и принять от него такой незначительный знак внимания.
Он слишком неопытен, чтобы вообще хоть как-то расценивать подобное. У того же Йована скорее всего масса совершенно неадекватных и непрофессиональных отношений с иномирцами.
Забить?
Нет. Теперь такой подход, как бы ни хотелось, не имеет права на существования. Все клубки должны быть распутаны.
Может, стоит спросить у Кая? Один из них мог бы объяснить. Или просто забить на это.
Лиам оглядел интерьер, часы на которых было так далеко до утра и понял что его надрывает. Как во время ломки, он хочет вцепиться руками в бетон и лезть на стену до самого неба и оттуда упасть, и желательно насмерть. Чёртов алкоголь. Нужно просто занять себя чем-то, чтоб не сойти с ума.
Лиам ещё раз чертыхнулся, всадил в себя ещё один стакан лимонада, оделся и вызвал такси.
***
Двери прихода Кая были открыты. Лиам неуверенно вошёл и сел на самую дальнюю скамейку, растёр ломящиеся виски и огляделся. В ночной церкви он был не один.
Сегодня Кай не читал проповедей, в порядке очереди он принимал местных жителей и подолгу разговаривал с ними. Кай узнал Лиама и поприветствовал его кивком. Понимая серьезность и интимность разговора, Кай отпустил прихожан, закрыл церковь, и они остались наедине. Лиам всё пытался подобрать слова, но Кай начал первым:
— Меня обратили насильно, чтоб я стал оружием и стал зверем. Моя человеческая жизнь не была ни простой, ни счастливой. Во мне расцвела злоба и жестокость ещё при жизни, как и нужно было моему хозяину. После обращения я делал ужасные вещи, за которые никогда не смогу расплатиться ни в этой жизни, ни в следующих.
Кай был очень спокоен и умиротворен, хоть его лицо и посерело пуще прежнего, и он как-то навис над Лиамом. Тяжёло было представить его монстром и убийцей, но такова была их природа. И всё это дерьмо про них нужно просто принять и взять на галочку. Не реагировать, быть профессионалом.
— Я был голоден. И выследил двух бездомных детей. Загнал их в угол, собрался рвать их тела на части, наслаждаться их криками и забирать их жизни. Я увидел мальчика, он закрыл собой младшую сестру, и готов был биться насмерть. Готов был умереть, чтобы она жила. Я смотрел на него и смеялся. Но что-то внутри меня вдруг сломалось… Я увидел в этом мальчике самого себя. А в себе я увидел чудовище, значительно более страшное, чем то, которым являлся мой отец. Я зарыдал. Мне стало так больно, что я ослеп. Я не смог к ним прикоснуться, это показалось мне отвратительным. Я отпустил их и убежал.
Вампир затих. Лиам не смог сдержать крупную дрожь.
— Я выкопал себе могилу и лёг в неё, чтобы истлеть. Я хотел умирать максимально мучительно и долго, был готов держать в себе и душить звериную сущность и инстинкты, пока всё не кончится. Я грешил, так страшно грешил… — из глаз вампира проступили кровавые ручейки. — Я молил Господа простить меня и забрать к себе. Не знаю, сколько я так пролежал. И, наверное, я там умер. Что-то со мной случилось, из могилы вылез уже другой Кай. Вот твой ответ на вопрос, как такое создание, как я, верит в Бога. Теперь ты хочешь спросить, что такое Бог?
Лиам молчал. Совсем не такого разговора он ожидал.
— Бог — это понятие вне наших категорий. Мы можем лишь почувствовать его отголоски. Я почувствовал. Бог — это любовь. Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит. Бог — это созидание, всё сущее и связь всего сущего, вот что такое Бог. Бог — это Высшая Сила — Любовь. Нельзя было не любить нас и создать такой мир. Бог любит всех нас, пускай эта любовь нам не понятна, и мы временами не видим её и теряемся во тьме. Бог любит и тебя, Лиам.
Вампир поднял со скамейки Писание и сжал его так, что остались вмятины.
— Почему христианство? Мои родители исповедовали его. И это одна из причин моей обиды на них, злобы, которую я должен искупить прощением и приятием. А Священное Писание, даже без веры, невероятная книга. Её, конечно, не писал Создатель или даже тот, кого понимают под Создателем с точки зрения Христианства. Писание — это опыт между человеком и Богом. Опыт, который нельзя передать через страницы книги. Нельзя прочитать её и стать близким к Богу. Потому что духовная жизнь — это работа. Я не убиваю не потому что прочитал заповедь и поверил в неё, не потому что боюсь наказания. Сначала мне пришлось осознать всю ценность чуда жизни. Понять, что я и близко не смогу сотворить что-то подобное, ведь жизни всех созданий на Земле уникальны и бесценны, они происходят лишь один раз, и нам этого никак не изменить. Но я пришёл к этой мысли, только убив сотни творений Господа, причинив столько боли…
Лиам не думал, что они способны на такие чувства. Господи, да не все люди на такое способны. Лиам замер и вслушивался.
— Не имя такого опыта, ты не сможешь в полной мере осознать ни одной фразы со страниц Писания, — уже спокойно продолжил Кай. — Но, если ты проделал такую работу, и осознанно пришел к чтению этой книги, ты познаешь множество истин и великую её глубину. То, что сейчас с тобой происходит — это и есть духовная жизнь, просветление. Ты начал задавать вопросы и искать на них ответ. Но я не могу дать тебе ответы. Никто не сможет, кроме тебя. Это только между тобой и Богом. И это будет очень больно. Встреча с самим собой — неприятна, но только через неё ты сможешь встретить Бога. Я могу лишь помолиться за тебя, Лиам. Выслушать тебя и поддержать добрыми словами.
Лиам смотрел на Кая и сквозь него. Какая-то шестерёнка внутри него в тот момент рассыпалась, и он долго не мог собраться с мыслями и начать говорить.
— Хм, — произнёс Кай, когда Лиам закончил. Он надолго задумался, вращая браслет, и, придя в себя, продолжил: — Значит, это был не сон? Теперь я понимаю твоё смятенье. Она посещала тебя. Хм… В сравнении с ней, я дитя. Говорят, она ангел и блистает подобно солнцу, если ты умеешь видеть. И никогда не причиняла вред ничему живому, если такое вообще для нас возможно. Говорят, она принесла мир между всеми домами и примирила всех нас с нашими извечными врагами. Её называют Шридхара Бхатана. Дитя Мира. Не знаю, насколько это правда, но я, если честно, не верю. Но причем здесь ты?
— Теорий нет? — потёр виски Лиам.
— Хм. Быть может, она увидела в тебе что-то очень важное. То, что не смог увидеть я, ты и твои близкие люди. Мы не сможем понять мотивов её поступков. Вот что ты должен осознать: между нами невероятная пропасть. Благодари Господа, что она одарила тебя своим вниманием. Может быть, это было благословение, я не знаю. Я бы хотел встретиться с ней.
— Что она такое? Она не похожа на тебя?
— Нет. Она не похожа даже на Старейшего, которого ты видел. Свой путь мы начинаем как дети и звери, неспособные контролировать свои порывы. Как за детьми, «родители» присматривают за нами, чтобы мы не погибли и не натворили непоправимого. Ну, это в случаях, далеких от моего, личного. В основной своей массе мы не чувствуем родства с людьми, не видим в них братьев, только корм и средство развлечения. Мы жестоки по своей натуре. Бог сделал нас жестокими излишне, и в этом наше испытание. Но это лишь голос внутри нас, инстинкты. Мы подвержены им, как и люди, но наша суть даже после обращения остается прежней. По крайней мере, первые сто, может даже триста лет. Но… потом, различия становятся слишком явными. Мы уже не можем сохранять человеческие черты, наша память переполнена, эмоции затихают в нас, опыт настолько значителен, что мы видим суть вещей и предсказываем все события нашей жизни ещё до того, как они случатся. Кровь больше не нужна нам, и мы не чувствуем её вкус. Мы больше не можем испытывать удовольствие, гнев, радость, печаль — всё это теряет смысл и глубину. И мы меняемся, превращаясь в созданий, которым это больше не нужно, утрачиваем последние крохи того, что связывало нас с людьми. Те, кто смог пережить этот процесс, возносятся над нами. Это страшит меня. Но познав любовь Господа, я понял — и тысячи лет не хватит, чтобы впитать её полностью.