олз прочь.
Этой развязки ждал отряд контрмагии. Политкорректность, мать его. Они не могли применить своё оружие, пока принц был жив или не покинул бой. Это бы выставило землян в невыгодном свете.
Много чего они приготовили для бессмертной сущности. Жуткий паразит-демон Найгелия, при захвате которого погибло раз в десять больше людей, уже делал свое тёмное дело. Ему предали форму стрелы и Штрасс, никогда до этого не стрелявший, смог поразить цель из лука, который когда-то принадлежал самому великану Индре. Но паразита надолго не хватит, он напитается жизненной силой до краёв, не сможет остановиться, ослепнув от жадности и взорвётся, вероятно похоронив их всех.
В Секретном Архиве таилось множество артефактов и созданий с куда более мрачной историей, чем развивалась сейчас. Только лишь страх сорвать печати и выпустить зло в мир останавливал их. Магия никогда не решает проблемы, лишь создает их. Истинной целью Магического Отдела было никогда не выпускать её.
Штрасс освободил из ткани зубастое и конвульсирующее лезвие, размером больше него, и кивнул жрецу. Покрытый потом, краснокожий Иквас с огромным усердием держал то, что было внутри демонического клинка, и по команде перестал.
Перед глазами Лиама всё замелькало ещё хуже, словно настал вечер Четвертого Июля и в ход пошли фейерверки. Под поддержкой магии, в бой вступили Франк, Штрасс, и ещё с полдюжины разношёрстных уродцев. Движения аватара начали замедляться, словно он увязал в болоте. Он почти потёрял свою скорость и возможность отражать удары, и то, что с ним делали контрмаги, было похоже на разделывание туши на скорость.
Нужно стрелять.
Поле зрения Лиама сократилось до узкого туннеля. Нет смысла искать укрытие, это уже не важно. Не хватает воздуха. Он тебе и не нужен. Считай, что ты уже задержал дыхание. Сердце не успокоить, нельзя промахнуться. Всего тридцать метров. Такая смешная дистанция, и так тяжело держать Айду.
Лиам лёг на пол, подтянул винтовку. Его взгляд зацепил босые и грязные ноги Омара. Мальчик поднял свой пистолет и направил на бога. Знал, маленький поганец, чем всё кончится. Вёл к этому моменту. Только бы не промазать. Возможность всего одна.
Тело Дэвана вдруг замерло, съежилось, вздрогнуло. Он побледнел так, что за слоями крови и пыли это стало заметно, голова упала на грудь, руки болезненно обвились вокруг плёч и он изошелся в конвульсиях. Паразит внутри достиг критической массы, лопнул по швам и разорвался.
На мгновение Лиаму стало страшно, его сердце болезненно дёрнулось, на долгую секунду замерло совсем. Его палец застыл, скованный дрожью.
— Нет поправок. Огонь, — услышал он твёрдый голос Бенисио.
Время растянулось в невероятно длинный тоннель… и почти замерло. Подбородок Дэвана коснулся груди, в гримасе боли его лицо пошло вверх. Вот она. Траектория, ограниченная механикой его тела. Точка, где должна оказаться пуля.
Последний шанс.
«Я никогда не сдамся и не устану. Я щит и я меч. Я огонь, что никогда не погаснет. Я крепость на защите человечества. Я — Орден».
Его мысли стали остриём. Лиам стиснул зубы, плавно надавил на спуск, и Айда крикнула. Подгоняемый бездымным порохом, небесный металл покинул её чрево и с ужасающей скоростью врезался в голову Дэвана.
Лиам впился глазами в свою мишень, ожидая, что та, наконец, упадёт. Сначала на колени, а потом и лицом вниз, об бетонный пол. Он ждал, что из уродливой бошки пойдёт кровь, что она вообще исчезнет в кровавом дожде, что тело двинется несколько раз в конвульсиях, замрёт навсегда, и этот кошмар кончится.
Пуля вошла аккурат в низ затылка, но вышла из щеки. Всё-таки сменила траекторию. Рваная рана, величиной с кулак, затягивалась на глазах. Бог не обратил на неё внимания. Словно изжогу, поморщился и проглотил разорвавшегося внутри паразита. Раны и порезы от сурийских посохов стянулись, словно порезы от бумаги. Пуля для него… Всего лишь комариный укус.
Оплеухой бог откинул Штрасса, Франка и других бойцов, взмахом руки посадил на колени большую часть контрмагов, заткнул им рты, даже не глядя, остановил мчащиеся в спину редкие пули и стрелы.
Всё был кончено.
Брови Лиама поползли вверх, он рассмеялся от злобы и иронии, закашлялся кровью, зашёлся в судорогах и свернулся калачиком, не в силах сделать больше ничего.
И не в силах смотреть.
— Хватит, — скомандовал Дэван, и донимавших его пчёл прибило к земле.
Схватки отвлекали его от мыслей и расходовали энергию, иссушали её источник и тратили его время. У пчёл не было никаких шансов, хоть они и порядком ему надоели. Всё равно, что бороться с ветром.
Потеря конечности снова привела к мысли о несовершенстве и нелогичности хрупкого смертного тела. Он пытался его улучшить, строя внутри новые инструменты, и они даже оказались полезными, но между ними и старыми составляющими не было гармонии. Возможно, ему стоило лучше изучать анатомию и строение грубых материальных форм. Было бы куда удобнее, если бы не пришлось каждый раз нарушать структуру головы, чтобы достать пасть.
Огонь от демона-жабы, который был её прежним хозяином, почти рассеялся внутри. Мешанина гнева, голода, ярости и жажды крови, которую Дэван подхватил от жабы так же улеглась, обнажив последние мысли этого странного создания.
Оно так же было древним, знало боль, было умным и искало выход. Совсем как то, что было внутри Дэвана. Оно знало, как строить двери. Оно использовало строителей-пчёл. Оно использовало в качестве материала их кровь. Кровь могла создавать структуры, которые дублировались и в более тонком мире.
Кровь.
Вот какая у неё сила.
Вот почему он чувствовал её так явно.
Кровь…
Кажется, он понял, как построить дверь.
Рот Дэвана разошёлся трещиной, в уродливой и натянутой ухмылке. Он закрыл глаза, судорожно вдохнул и выдохнул, вытянул руки по швам и поднял голову вверх.
Лиама развернуло невидимой силой, и он ощутил странное покалывание на коже. Тонкая струйка крови, стекающая из его рта вдруг застыла, переломилась словно стала твёрдой, натянулась тонкой нитью и устремилась прочь от пола в ту сторону, где стоял Дэван.
Воздух вдруг стал плотным и наэлектризованным. Тело парализовало, и он смог лишь застонать. Свет начал меркнуть, капли крови, словно слезы, потекли из глаз, но не на пол, а прочь, и Лиам увидел самое страшное из своих видений.
Десятки тел вращались в воздухе, словно в невесомости, вокруг Дэвана, тянулись к нему словно к Солнцу. Никто не мог справиться с притяженьем, тела всё прибавлялись и прибавлялись, затягиваемые невидимой силой со всей территории битвы. Кровь из их ран, естественных отверстий и пор, покидала их тела, нитями и каплями устремлялась к новому хозяину.
Лишь только Франк, с лицом серым и перекошенным, и видом Атланта, державшего на плечах небо, с невероятными усилиями переставлял ноги, сжимая в руках причудливое лезвие. Тончайшие линии невидимой ранее татуировки, покрывавшей лабиринтом каждый миллиметр его кожи, тлели и мерцали. Он горёл заживо, но шёл к своей цели.
Вот он весь покрылся огнём, ещё похуже Бенисио, последняя линяя его защиты пала, он прошёл ещё несколько шагов, упал на колени, его ослабевшие руки выпустили оружие, и он воспарил вместе со всеми.
Из крови собиралось новое тело, лучше того, что дал Дэван. Четыре пары багровых крыльев освободили его, как из кокона и он поднялся во весь рост. У него больше не было рта, лица и глаз, они стали не нужны, ведь он видел всем своим естеством. Он оставил руки и ноги, но сделал их и остальное тело более многомерным. Пасть, неплохо служившую ему, он разместил на своей груди.
В этом теле над ним больше не властвовали законы смертных, и он начал пробуждаться по-настоящему. У него всегда был материал, чтобы построить дверь. Его тело. Теперь он почувствовал, каким маленьким жучком был Дэван, и каким тесным был его сосуд. Кровь всё стекалась к нему, и он рос, собираясь окончательно стать прекрасной бабочкой. Время растянулось, движенье вокруг практически остановилось, и наконец, его мысли стали нестись с комфортной скоростью.
Но вдруг в этом механизме, наконец-то выстроившимся и заработавшем как часы, появилось нечто отличное, почти такое же быстрое, как его сознание. И если бы у нового тела остались глаза, он бы инстинктивно зажмурился. Он увидел солнце, медленно расцветающее в танце кровавых пятен. Притяжение и его сила над ним были не властны. Оно приближалось, всё сильнее заливая пространство своим светом и свет этот начал причинять боль.
Он попытался укрыться от него крыльями, но свет проникал и сквозь них.
— Хватит! — услышал он голос, подобный грому, переплетающемуся с течением рек. — Это не твоё!
Он вдруг потерял власть над притяжением. Ледяная рука пробила его грудную клетку, вошла словно нож сквозь красное масло, достигла его многогранного сердца, преодолела его, словно оно и не было кристаллом, и схватилось за что-то внутри.
Зелёный шарик Анахаты, точка, где сходилось его сердце и чувства, под кончиками ледяных пальцев треснул, взорвался и разлетелся на сотни маленьких осколков.
Он услышал звук.
Звон, как от разбитого стекла, переходящий в мощный удар громадного колокола, становящийся всё ниже и ниже, вибрацией и теплотой расходящийся во все стороны от его тела.
А за ним он не услышал ничего.
Тишина его оглушила. Он замер, боясь шелохнуться и нарушить это невероятное чувство. Чувство облегчения.
— Это не твоё, — повторил голос, но в голосе этом не было звука, лишь лёгкий ветерок.
Он больше не мог управлять кровью. Яркое солнце перед ним тускнело. Внутри него, словно в остывающем и краснеющем коконе он увидел лицо. Лишённое волос, обтянутое серой кожей, по своему красивое. Мгновение назад оно было перекошено от злобы и ненависти, и теперь разглаживалось, словно вода только что проглотившая камень.
Его новое тело снова стало податливым и текучим. Капелька упала на пол и устремилась назад, туда, откуда он её взял. А он всё боялся пошевелиться, нарушить мир, в котором его на части не рвут грохот и крики.