невнятной херни не пиши!
Стихи - не подпорка для пенья,
а пенье свободной души.
Попы
Попы не поделили бабки
и побазарить отошли,
и чёрные взметнулись тряпки
над ликом грешныя земли.
За домом причта возле храма,
на взгорке тихого села,
почти что бытовая драма
в воскресный день произошла.
У молодого иерея
с протоиереем не сошлось -
вцепились в бороды, зверея,
и понеслось, и понеслось!
Попы! Когда бы вы курили
китайский мак и анашу,
и по-тибетски говорили,
и занимались бы у-шу,
когда б не конченые бляди,
а гейши вам давали еть,
на вас бы при любом раскладе
приятней было бы смотреть.
Но так убоги и презренны
у вас и радость, и беда,
что даже Зиждитель Вселенной
над вами плачет от стыда.
Помидор в сортире
Нарисованный красной сангиной
отмороженным панком Кузьмой,
на стене туалетной кабины
я и летом вишу, и зимой.
Помидорная красная рожа
с недожёванным членом во рту -
вот на что моя личность похожа,
вот какую создал красоту
панк Кузьма, недоученный график.
Позавидовав славе его,
его рэпперы вздрючили на фиг,
превратили в котлету всего.
Сами буквы писать лишь умеют,
да и то, без ошибок - никак.
Ну, а бабы в сортире балдеют,
когда рядом такой есть чувак.
Ведь вишу-то я в женском сортире,
в парке имени Большевика.
Три сокровища есть в этом мире:
женский ротик, о-да и рука.
И когда вдруг изящной ручонкой
прикасается крошка ко мне,
а другою изящной ручонкой
путешествует в чудной стране -
помидор моей рожи облезлой
накаляется, словно мартен,
и трепещет во рту бесполезный,
не по делу засунутый член.
Дид-ладо, моя чудная лада! -
я беззвучно в сортире пою, -
ты потри меня детка, где надо,
почеши деревяшку мою!
Чтобы семя ударило сочно
из глубин виртуальных желёз,
чтобы вздулись от счастья на щёчках
озорные огурчики слёз.
Позднее раскаянье
В ту ночь вы мне не дали овладеть
своим уже побитым жизнью телом,
а я, успев к утру к вам охладеть,
исследовал вас взглядом озверелым.
Порхали вы по комнате моей,
залезли в стол, нашли мои творенья
и стали щебетать, как соловей,
что ничего, помимо отвращенья,
к мужчинам не испытывали вы)
все кобели, всем наплевать на душу...
Поймав в прицел шар вашей головы,
я кинул в вас надкушенную грушу.
Раздался крик. Вы рухнули на пол,
а я, ногой откинув одеяло,
с ночным горшком к вам тут же подошёл
и закричал: "А ну-ка, живо встала!"
Натрескавшись ликеров дорогих,
полночи ими в судно вы блевали;
чтоб вы подольше помнили о них,
я вылил их на вас, когда вы встали.
И недопереваренный продукт
налип на вас, сквозь блузку просочился -
мой алкоголик-кот был тут как тут:
он в вашу грудь немедленно вцепился
и блузку стал на части раздирать,
сгрызая то, что пахло алкоголем.
А вы обратно принялись орать,
как будто вас душил гомункул Голем.
Тогда брезгливо, словно червяка,
я взял двумя вас пальцами за ворот,
подвёл к двери подъезда, дал пинка -
и кубарем вы выкатились в город.
Но вот что странно: с этих самых пор
вы стали всюду следовать за мною,
в театрах и кафе ваш пылкий взор
я чувствовал то жопой, то спиною.
На выставках со мною рядом встать
вы норовили (как бы беззаботно)
и в разговор всегда пытались встрять,
когда я с кем-то обсуждал полотна.
Когда мы вместе сталкивались вдруг
на раутах, банкетах или party,
вы непременно заявляли вслух,
что вы в плену своих ко мне симпатий,
и что со мной проведенная ночь
была необычайно фантастична.
Я бил вас в рог и удалялся прочь,
аттестовав вас дурою публично.
И чем я больше бил вас, тем любовь
сильней и глубже внутрь к вам проникала.
Как я устал твердить вам вновь и вновь,
что никогда такого не бывало,
чтоб дама, раз отвергшая мой пыл,
смогла вернуть огонь моих желаний.
Не нужно запоздалых заклинаний!
Где были вы, когда я вас любил?
Подражание Гейне
Помню я тебя с косою,
сено я с тобой косил.
Затупились наши косы,
и упали мы без сил.
На траве мы вечеряли,
воду я тебе носил.
"Покажи мне чебурашку", -
у тебя я попросил.
"Чебурашку, чебурашку...
Ах ты, Гена-крокодил!" -
ты воскликнула, зардевшись, -
твой папаша подходил.
Что-то буркнул твой папаша,
и ушла ты с ним домой.
Чебурашка-чебураша,
где теперь ты, Боже мой!
С той поры с тобою сена
никогда я не косил,
и совсем других дурашек
чебурахал что есть сил.
Подвиг украинских китобоев
Там, где Черное море бушует,
где Одесский раскинулся порт,
там китовые туши свежует
целый выводок спившихся морд.
Мегатонны китового сала,
горы мяса, холмы потрохов
украинская власть заказала
для прокорма печальных хохлов.
Всех кабанчиков и свиноматок
отобрали за газ москали,
поддержать самостийный порядок
китобои Одессы пришли.
Поскакали веселые хлопцы
на побитых стихией судах
в те моря, где поют кашалотцы,
где касатки резвятся во льдах.
Били им по глазам кавунами,
дули в нос конопляной травой –
ведь китов убивать гарпунами
запрещает сходняк мировой.
И китового мяса багато
напихали по трюмам они
и поперли до дому, до хаты,
распевая козацьки писни
про галушки из рыбьего жира,
про варэныки з м’ясом кыта,
что налепит для каждого жинка,
лишь дойдут до родного порта.
Море синее им подпевает,
подпевает им желтая степь,
сам Кучма на бандуре играет,
слыша якоря звонкую цепь.
Плач о тесте
Мы больше никогда не будем вместе,
могильный мрак навек нас разлучил!" -
так я (смешно сказать!) рыдал о тесте,
который слишком рано опочил.
Он очень своенравный был мужчина,
жене и дочке спуску не давал,
спадала благородная личина,
коль чем-то недоволен он бывал.
Бывало, тёща чешет без оглядки,
что денег нет, что сломан унитаз,
а он в ответ: "Зятёк, пошли на блядки,
мне кажется, здесь презирают нас".
Мы шли в притон иль просто напивались,
входили в штопор на два, на три дня.
Жена и тёща съесть меня пытались,
но тесть мне был защита и броня.
И вот теперь, когда его не стало,
скрутила жизнь меня в бараний рог.
Одной зарплаты двум раззявам мало,
они вопят: "Вот бог, а вот порог!"
Хоть я люблю свою дурную Катю
и тёщу тоже содержать не прочь,
но при моей при нынешней зарплате
мне аппетит их утолить невмочь.
Сейчас полтестя в помощь мне хотя бы!
Ведь этим дурам трудно втолковать,
что у меня не то что левой бабы -
нет даже мазы в праздник выпивать.
"Блядун, пропойца!" - только лишь и слышу,
когда домой вползаю, с ног валясь.
О Смерть! Скорей возьми меня под крышу!
О тесть! Скорей скомандуй мне: "Залазь!"
Пиздомозг
(киберпоэма)
Не буду я, как Йося Бродский,
строфой Алкеевой писать,
чтоб мир свой чахленький, задротский
облечь в аттическую стать.
Свободный стих мне не подходит,
верлибр - как нестоячий член:
головкой вяло лишь поводит
и надоел ужасно всем.
Нет, изберу я слог простецкий -
все изыски пошли к хуям! -
четырехстопный, молодецкий,
ебический барковский ямб.
Как хуй не толстый, но ядреный,
дыру любую поразит,
так стих мой, матом поперченный,
как штырь в ваш мозг себя вонзит
и будет в мозге вашем хлюпать
и все извилины ебать,
и будешь ты от смеха пукать
и матюги, как щи, хлебать.
Итак, любезный мой читатель,
Вертящий дыры на хую,
пизды и секса почитатель,
послушай сказочку мою.
На стыке двух тысячелетий
в столичном городе Москве,
в лесбийском сайте, в интернете,
зачатились девчонки две.
Друг с дружкой так они пиздели,
бывало, ночи напролет,
и где-то через две недели
одна к другой ебстись идет.
Звонит в звонок. "Привет, я Таня". -
"А я Анюта. Заходи".
И у прелестных двух созданий
заныли скрипочки в груди.