как курочки на вертелах.
Но жалкие были душонки
во всех этих дивных телах.
Когда же явилась Любава,
я враз про девчонок забыл,
я с нею за чашкой какао
счастливей счастливого был.
Краса, восхитительный голос,
за сердце хватающий взор,
коса налитая, как колос,
степенный, смешной разговор.
А после, ночною порою,
уста приникали к устам.
Я звал тебя милой сестрою,
прильнув к потаённым местам.
Дразнил и щипал твои нервы
придуманный мною инцест,
и вой расчленяемой стервы
будил весь мой тихий подъезд.
Любава! Как весело было,
как было с тобой мне светло!
Но в жизнь нашу мерзкое рыло
явило Вселенское Зло!
Пришел твой угрюмый папаша,
перо и бумагу достал
и тут же семейную кашу
проворно заваривать стал.
С лицом вожака-комсомольца
проследовал в мой кабинет
и требовал денег на кольца,
на мебель, тряпьё и банкет.
Потом заявилась мамаша,
несла про тебя мне пургу
и смачно курила, задравши
одну на другую ногу.
Грузила и сопли возила
по поводу звёзд и планет -
и все предо мною поплыло:
мамаша, окно, кабинет...
Когда ж я маленько очнулся,
смотрю, мама дышит рот в рот,
ремень на штанах расстегнулся
и трётся живот о живот.
И бесы, как угли в печурке,
запрыгали по животам,
и взвыла не хуже дочурки
заботливейшая из мам...
Обрушился взрыв наслажденья
угарной удушливой мглой.
Отхлынуло прочь наважденье,
и встал я веселый и злой
и молвил: "В родню набиваться
ты, матушка, мне погоди,
а лучше изволь постараться,
красавицу дочь мне роди.
А лет этак через пятнадцать
с Любавой и с ней приходи,
чтоб всею семьёй кувыркаться
на этой могучей груди!"
Лицо канала
Когда беспечная Аврора
зарю включила на востоке,
в сопровождении Егора
я пел в стрип-баре караоке.
Вдруг ветерком морским пахнуло
у входа в засранное зало,
блестя боками, как акула,
у входа дамочка стояла.
Егор, мой гид-телохранитель,
толкнул меня в брюшное сало:
"Вглядись скорей, столичный житель,
в лицо девятого канала!"
И я сказал: "Хочу трофея!
Добьюсь, во что бы то ни стало!
Моею будет телефея,
лицо девятого канала".
И как поклялся я в угаре,
так вскорости оно и стало.
До полудня мы пили в баре
с лицом девятого канала.
А после в замке над обрывом
от ласк безумных хохотало,
облитое вином и пивом,
лицо девятого канала,
оно везде меня лизало
и спинку дивно выгибало,
оно скулило и стонало,
лицо девятого канала.
Как обезумевший хапуга
с таможенного терминала,
трясло мошну трудяги-друга
лицо девятого канала.
Оно, схватив меня за бёдра,
дружка в себя до дна вогнало -
и рвоты выплеснулись вёдра
в лицо девятого канала.
И тут я в ужасе отметил,
как сморщилось и клёклым стало
в пылающем закатном свете
лицо девятого канала.
На месте бывшей телефеи
чешуйчатая тварь лежала,
вместо волос клубились змеи,
она пронзительно визжала.
Я подскочил и обосрался -
и тварь в меня вонзила жало...
Вот так я мощно повалялся
с лицом девятого канала.
Мораль:
Друзья, не надо в телеящик
любовно утыкать хлебало,
полно ведь девок настоящих,
а не личин с телеканалов.
Так не дрочите ж на экраны
в потоках телекарнавала,
не то вас поздно или рано
сожрёт лицо с телеканала.
Лидия
В одном кабаке пропивал я с Добрыниным
от коптевских урок большую субсидию
и, в женский гальюн забежав с напружиненным,
наткнулся на дивную девушку Лидию.
Я в миг позабыл, для чего я бежал сюда,
я дверью ошибся, но чудо увидел я,
а барышня дернула ствол мой безжалостно
и молвила: «Будем знакомы, я Лидия», --
и встав с унитаза, юбчонку одернула
и снова ручонкой пожала приятеля.
Читатель ждет рифмы «одернула—пернула»,
но я не пишу для такого читателя.
И цифры ее телефона мобильного
на коже ствола своего вдруг увидел я,
журчаньем струи упивался умильно я
и думал: «Какая ты славная, Лидия».
Когда я вернулся к Андрею Добрынину,
Добрынин вздыхал: «Посмотри, что за гурия!» --
Ее я увидел, красивую, длинную,
а рядом сидели два хама нахмуренных.
Я вякнул: -- Андрюха, хоть телка с ковбоями,
на этих хмырей все равно не в обиде я.
Она будет трахаться с нами обоими.
-- Ты врешь, негодяй!..А как звать ее? – Лидия.
Наивный Добрынин от водки расслабился,
пришлепнул на нос себе крупную мидию,
потом, как акула, приятно осклабился
и взглядом трески стал заманивать Лидию.
По счастью, подсели к нам две массажисточки,
просили вина и пытались понравиться,
когда б не они – нам бы репу начистили
за то, как Андрюха смотрел на красавицу.
В процессе общенья с прекрасными дамами
я стер ее номера цифирки милые.
Исполненный мыслями черными самыми,
со злобой в канаву закинул мобилу я
и думал, по улицам мусорным топая:
«Какого рожна тут ловил я хламидии,
целуясь с какой-то продажною жопою?
Как жить мне теперь без мечты и без Лидии?»
Зачем обещал я пьянчуге Добрынину,
что счастьем я с ним поделюсь, как с брателлою?
Теперь зачмарят с Константэном они меня,
и что я отвечу им, что я тут сделаю?
Зачем я в кабак потащился с товарищем,
зачем там бандитскою пропил субсидию,
зачем в этом злачном, развратном угарище
я встретил прекрасную девушку Лидию?
Зачем она свой телефон мне оставила?
Иль, может, пригрезился номер по пьяни мне?
А все ж она чувства мои раскудрявила,
вдохнула мне в сердце огонь и желание.
Надеюсь, что скоро безденежье кончится,
обломится вновь гонорар иль субсидия,
и в том кабаке вновь отлить мне захочется,
и мне улыбнется волшебница Лидия.
Лесная быль
Там, где месяц сказку сторожит,
где в зеленых дебрях ветер ропщет,
жил Абрам Давидыч Зильбершмидт
и его помощник Тамагочи.
Был Абрам Давидыч лесником,
защищал леса от браконьеров,
Тамагочи был лохматым псом
родом из кубанских двортерьеров.
Вот случилась в тех краях война,
и в лесу враги образовались,
и не стало птицы ни хрена,
звери все куда-то подевались.
Сильно Зильбершмидт оголодал,
Тамагочи стал худым и стройным,
и тогда Абрам ему сказал:
«Нет войне и вообще всем войнам».
Он патроны в вещмешок собрал
и поджег избу, сарай и баню,
и в ущелья горные удрал,
чтоб сражаться с лютыми врагами.
Он в бинокль увидел вражий стан,
лица бородатых исламистов,
синемордых инопланетян,
киборгов, мутантов и фашистов.
Роботы стояли там и тут,
лагерь неусыпно охраняли.
Но Абрам сказал: «Вам всем капут.
Вас настигнет гнев богини Кали».
Он залез на мощный горный склон
и пальнул по леднику дуплетом,
и такой устроил кармандон,
что враги вообще погибли все там.
Но потом еще недели две
роботы стонали подо льдами.
А Абрама Президент в Москве
наградил крестами и звездами.
Там Абрам нашел еврейку-скво
и вернулся вновь в леса под Сочи,
где землянку вырыл для него
верный пес по кличке Тамагочи…
Тот, кто от меня в куплетах ждал
антисемитизма и разврата –
стопудово тот не угадал,
не хотел я этого, ребята.
Я хотел лишь мира на Земле,
чтоб друг другу люди не мешали,
чтобы Президент сидел в Кремле
и евреи русских защищали.
Купейный вагон
Едет поезд из Москвы на Питер,
У окна кривляется ребёнок,
С неба смотрит звёздочка Юпитер,
На поляне промелькнул телёнок.
У окна кривляется ребёнок,
Рядом с ним - молоденькая мама,
Маму клеит пожилой подонок,
Предлагает выпить по три грамма.
Мама поелозит, согласится,
Пассажиров рядом больше нету,