Вторгся дух нечистый
и срамное в его мыслях
рисовать заладил,
завладел его рукою,
по мотне погладил,
взял огрызок карандашный -
и полились строки,
как красавицу-дивчину
встретил пан жестокий,
как сманил ее словами
про любовь до гроба,
как сверкали ночью в гае
белым телом оба,
как стонала чорнобрива:
"Мамо, мамо, мамо!"
… Тут нечистый смял картину,
и пошла реклама:
"Вот прокладки, покупайте!
Маде ин Украйна!
Тополиный пух в прокладке -
мягко, сухо, файно!
Вот кондом из Запорожья -
никогда не рвется,
с ним почти любая дева
целкой остается!" --
"Ой, прости, Тарас Григорич! -
завопил лукавый. --
Это из другой эпохи,
виртуальны стравы!"
Тут Тарас крестом широким
трижды обмахнулся
и кругом на всякий случай
снова оглянулся,
запихал свой дрын обратно
под солдатский клапан
и представил, как дивчину
пан поставил раком,
сам себя представил паном,
озорным, богатым,
москалем себя представил,
и жидом пархатым -
в трех обличьях ненавистных
порет он дивчину:
нет, не просто так дивчину -
саму Украину!
Лях, москаль и жид хохочут,
а Тарас рыдает,
на песочек туркестанский
слёзы проливает,
да не одни только слёзы -
козацкое семя
сохнет здесь. А в Украине
кто продолжит племя?
Вновь Тарас дрючок упрятал,
отдышался малость.
Ладно, что делать с сюжетом,
что с дивчиной сталось?
Ну, конечно, наигравшись,
бросил пан дивчину,
а дивчина от позора
ушла на чужбину.
Там кровиночку растила,
да в наймах ходила,
дочку, аленький цветочек,
холила-любила.
Шла через родную волость -
пана повстречала,
только пан ее любезный
не узнал сначала,
а узнал, усы расправил -
и расхохотался,
увез доченьку в хоромы
да и надругался…
Тут нечистый возник снова,
говорит: "Брат милый,
на панов, да москалей
ты убил все силы,
я уже не говорю,
что одни и те же
все сюжеты у тебя.
А новые где же?
Чернобровых всё Оксан
паны с москалями
в думах порют у тебя,
потом с дочерями
апробируют инцест.
Ты однообразен.
Читателю надоест.
Что, ты не согласен?"
Тут повесил нос Тарас
и затряс усами.
"Прав, ох, прав нечистый дух!
Панов с москалями
хватит в думах порицать,
глубь веков пристало
озирать, чтобы понять,
что с Украйной стало.
Мыслью жадной заберусь
дальше Мономаха.
Термин "Киевская Русь" --
то выдумка ляха.
По украинным степям
славяне селились,
да варяги в землях тех
после появились,
назывались "русь" иль "рысь"
налетчики эти,
с украинками еблись,
вражеские дети!
Выйдет дивчина за тын -
тут варяг подскочит
и как рысь на спину ей
с хриплым ревом вскочет.
На 15 лет в поход
вдруг уйдут варяги,
а вернутся - мнут своих
дочерей в овраге".
Тут на миг себя Тарас
викингом представил,
как на дочку он залез,
как дрючок ей вставил…
Но могучею волной
смыло ту картину,
и свободной, вольной он
видит Украину,
как державный Киев-град,
весь в дворцах стеклянных,
подчинил, перемолол
москалей поганых,
на наречии родном
песни здесь поются,
с украинцем, не с паном,
девчата ебутся.
Москали же, что в Москве,
с нехристью скрестились,
чурбаны-татаровья
из них получились,
а украинский скинхэд
охраняет расу.
Битва за тела девчат
видится Тарасу:
вот чернявый москалек
вспрыгнул на хохлушку,
тут же хлопец - пику в бок
и откинул тушку,
сам на дивчину прыг-скок,
завертелось дело.
Не родится москалек,
а родится белый,
или дивчина-краса
вскорости родится,
чтоб потомок козаков
мог на ней резвиться.
…Над Каспийскою водою
рассвет занимается,
рядовой Тарас Шевченко
в крепость возвращается,
светом вольной Украины
полыхают очи.
Нет, не зря за тем барханом
грезил он все ночи.
Украина, мать родная,
будешь ты свободной!
Крым с Херсонщиной прихватишь
у Руси безродной,
Львов с Волынью не вернешь
ни немцу, ни ляху
и в семье народов вольных
всех пошлешь ты на хуй.
Другу-маньеристу
Дружок мой, Виктор Пеленягрэ,
был жизнью ублаготворён.
Но странно, почему виагру
скупал во всех аптеках он?
Скупал у бабок на базаре,
у дилеров в речном порту,
зажил в немыслимом угаре,
впивая жизни пестроту.
Жену он бросил и работу
и начал где-то воровать...
С чего такому обормоту
вдруг стали женщины давать?
С того и стали, что в виагру
он средства все свои вложил,
что был он просто Пеленягрэ,
а стал он секса старожил.
Он раньше вкладывался в "Чару",
и в МММ, и в "Логоваз",
проорал квартиру и гитару
к как самец почти угас.
Но вот волшебная таблетка
над жизнью мизерной взошла,
и нынче каждая нимфетка
в его округе расцвела.
Да что там! Каждая старуха,
заслышав Пеленягрэ шаг,
спешит к замку приставить ухо
и жопу чешет об косяк.
Виагра жизнь перевернула,
потоком мощным все смела,
и вместо жиденького стула
железный лом ему дала.
Дорожное чтение
Унылый беллетрист Альфонс Доде
пытался скрасить мой досуг вагонный.
Запутавшись в слащавой ерунде,
уставил я свой взгляд бесцеремонный
в премилую соседку по купе
и оценил короткую футболку,
и три кольца, торчащие в пупе,
и в синий цвет покрашенную челку.
В отличие от большинства самцов,
которые ещё читают книги,
я, гордый литератор Степанцов,
не похожу на высохшие фиги.
Широк в плечах, красив и синеглаз,
одет слегка небрежно, но богато,
не бык, не лох, не чмарь, не пидорас -
да, нас таких осталось маловато.
Поэтому я был не удивлён,
когда в глазах у милой обезьянки
прочёл: "ТО ВОЛЯ НЕБА. ЭТО ОН!"
в ответ послав улыбку ей с лежанки.
Слюну предвосхищенья проглотив,
я отложил наскучившую книжку.
И вдруг: "Простите, это детектив?" -
прорезал тишину твой голосишко.
Привстав, я ноги на пол опустил
и заглянул в глаза смазливой дуре.
- Дитя моё, - я вкрадчиво спросил,
что вам известно о литературе?
Но лекцию читать я ей не стал,
лишь потрепал отечески колени,
прочёл свои стихи - и услыхал:
"Как хорошо. Наверное, Есенин?"
На верхней полке вспыхнули глаза,
с тобою рядом хриплый бас забулькал:
вверху возилась внучка-егоза,
внизу храпела тучная бабулька.
"Есенин? - я к себе тебя привлек. -
Пусть так, но это лучше, чем Есенин".
И в твой веселый красный уголок
ворвался мой могучий лысый Ленин.
Вовсю храпела старая карга,
а внучка, притаившись, наблюдала,
как била воздух хрупкая нога
и мерно колыхалось одеяло.
Мы мчались в никуда через нигде,
забыв о внучке, женихе, невесте,
и трясся на матрасе с нами вместе
великий романист Альфонс Доде.
Доверчивость
(сонет)
Использовала ты доверчивость мою,
неопытность моя тебя очаровала,
и пожурив меня -- мол, очень много пью, --
свозить на пикничок меня ты пожелала.
Был очень недурен тот давний пикничок,
ядреное винцо ты в рот мне подливала,
а я все хохотал, наивный дурачок,
когда меня в живот ты пылко целовала.
И вот увидел я: перед твоим лицом
мой пламенный гордец внезапно оказался,
и ты шепталась с ним, бесстыдным гордецом,
а он твои уста закрыть собой пытался.
Я вру: на тот пикник не съездил я. А жаль.
Мой друг, ты сам реши, какая здесь мораль.
Дневник отшельника
Запись первая
Я стар, плешив и неопрятен,
я отравил свою жену,
мой череп от пигментных пятен
весьма походит на луну.
Меня за это Луноходом
соседка Маша прозвала.
В соседстве с этаким уродом
зачем ты, Маша, расцвела?
Увы, спасти тебя не сможет
парализованная мать,
когда, швырнув тебя на ложе,
твой чудный бюст примусь я мять.
Нас в коммуналке стало трое
сосед Колян мотает срок.
Пожалуй, завтра я устрою
девятикласснице урок.
Запись вторая
Вот минул день. Уже четыре.
В двери скрежещет Машин ключ.
Я начал ползать по квартире,
неряшлив, грязен и вонюч.
"Глянь, Машенька, беда какая!"