И через пять минут к нему в квартиру
седая домработница вошла
и, дав шлепок под жопу пассажиру,
его – ее! – из дома увела.
«Вот, Марсик, мы с тобой и погуляли, --
сказал поэт. – Такой вот, блин, гламур.
Так подослали иль не подослали?
Да хрен с ней, хватит нам и взрослых дур.
Жаль, телефон не записал мобильный –
четыре года быстро пролетят.
Что, кот, вопишь под дверью как дебильный?
Иди гуляй, не надорвись, кастрат».
Лучшие девчонки на танцполе
Безусловно, мне не надо было
напиваться в этот дивный вечер
и смотреть с ухмылкою дебила
на ее лицо, вино и свечи.
Мне хотелось неги и покоя,
но застолье было хуже пытки.
Кто-то мне уверенной рукою
подливал различные напитки.
В общем, загрузился я по уши.
Кто-то вдруг сказал: «Встряхнемся, что ли?
Ожидают нас Умар и Ксюша
в клубе «Мертвый Хрюша», на танцполе».
Было мне уже не до любимой,
«Мертвый Хрюша» -- значит, «Мертвый Хрюша»,
и огни Москвы помчались мимо,
и звонили нам Умар и Ксюша.
Я считал башкой ступеньки клуба
и услышал: «Этот с вами, что ли?»
Я пропел Умару: «Шуба-дуба», --
и упал на Ксюшу на танцполе.
Мне налили в кружку алкоголя
и сказали: «Посиди, хороший!» --
и друзей не стало на танцполе,
видимо, пошли вдыхать кокошу.
«Так вот в жизни, в общем, и бывает –
я подумал. – Все, брат, справедливо.
Ты бросаешь – и тебя бросают,
и не изменяет только пиво».
Умываясь пьяными слезами,
я хлебал из кружки поневоле
и внезапно встретился глазами
с самой классной тварью на танцполе.
«Ух ты бляхамухацокотуха!
Жизнь моя, ты мне приснилась, что ли?» --
Заморгал я и подергал ухо,
направляясь к твари на танцполе.
И хоть был давно я в пополаме
и кричал обслуге: «Всех уволю!» --
Все же бойко я сучил ногами
рядом с жгучей тварью на танцполе.
«Будь моей! Я это…друг Умара! –
говорил я твари на танцполе. –
Едем в чебуреки!.. В Чебоксары!
То есть, на парижские гастроли!»
Танцевал и твист я, и вприсядку,
ча-ча-ча и RNB с хип-хопом.
Я зажег всю эту танцплощадку,
каждый мне и наливал, и хлопал.
«Это же актер из сериала,
он известный, он пришел к Умару!» --
так меня красотка представляла,
прежде чем в сортире дать мне жару.
И хоть был я прям-таки в сосиску,
мой хот-дог рванулся из неволи
и порвал расслабленную киску
самой лютой твари на танцполе.
Ай, спасибо вам, Умар и Ксюха!
Ай, спасибо, демон алкоголя!
Променял любовь на потаскуху,
наловил хламидий на танцполе.
Мне теперь к любимой нет дороги,
и над жизнью нет теперь контроля,
каждый день теперь мне топчут ноги
лучшие девчонки на танцполе.
Доллар взлетел, Доллар падает
ДОЛЛАР ВЗЛЕТЕЛ
(На мотив «Сулико»)
С милой по Тбилиси мы шли.
«Привези сюда мне рубли» --
отдавая доллары дрожащей рукой,
прошептала мне Сулико.
Отдала мне доллары дрожащей рукой
милая моя Сулико.
Только я рубли приобрел –
доллар вдруг взлетел как орел,
доллар вдруг взлетел высоко-высоко –
и хана моей Сулико.
Доллар вдруг взлетел высоко-высоко –
паралич разбил Сулико.
В юности смотрел я кино,
там летал грузин Мимино,
на зеленом вертолете высоко
словно доллар плыл Валико.
На зеленом вертолете высоко
словно доллар плыл Валико.
Как парик времен рококо,
как гимнастка цирка в трико,
как Саакашвили Мишико
доллар поднялся высоко.
Как розовощекий Мишико
доллар поднялся высоко.
Я могилу милой искал,
сердце мне томила тоска.
На плите могильной сжег рубли я легко
в память о моей Сулико.
На могиле милой сжег рубли я легко –
прав лишь тот, кто жив, Сулико.
ДОЛЛАР ПАДАЕТ, ИЛИ ВСТРЕЧА НА ПУТИ В СБЕРБАНК
(Танго)
Лобстерами душу не накормишь
и икрою сердце не набьешь.
Пусть в икре и бабках ты утонешь,
а влюбляться надо, хошь не хошь.
Как-то раз в Сбербанк я направлялся,
но в библиотеку вдруг зашел,
и, хоть лет пятнадцать не влюблялся,
понял, что любовь свою нашел.
И уже дойдя потом до банка,
я взглянул на падающий курс –
и вот тут я осознал внезапно,
что уже от бабок не тащусь.
Доллар падает, падает, падает,
почему ж меня это не радует?
Доллар падает, рубль поднимается,
отчего ж мое сердце мается?
Был я у тебя в библиотеке,
канапе с икрой тебе носил,
мы с тобой ходили в дискотеки,
а потом спрягались что есть сил.
И хоть были сладостны спряженья,
и хоть ты кусалась до крови,
вовсе я не чувствовал сближенья,
не было в глазах твоих любви.
Вовсе я не чувствовал сближенья,
пустота в глазах твоих была.
Я весь год играл на пониженье
и не знал, куда девать бабла.
ПРИПЕВ:
Баллада о солдате
Предприниматель Дмитрий Серебров,
владелец автосервиса «Копейка»,
был в меру молод, дьявольски здоров
и весел, словно птичка канарейка.
Покуда нелегал Курбанмамед
на сервисе с «копейками» возился,
Димон на «ягуаре» ездил в свет
и в модных заведениях клубился.
Когда во время съема у него
девчонка о делах спросить пыталась,
Димон ей намекал: «Ну, мы того,
мы около бензина тремся малость».
И, запихнув в зеленый «ягуар»
бухую, накокошенную зайку,
Димуля выезжал как порностар,
а зайка гордо задирала майку.
Бывает все на свете хорошо,
в чем дело – думать даже неохота,
но просто чуешь вдруг, что он пришел –
привет в кишку от дедушки Ашота.
Однажды Диме дали вип-билет
на акцию «Буржуи для народа»,
там был заявлен весь бомонд и свет:
актеры, бизнес, музыка и мода.
Войдя под свод Гостиного двора,
Димон всосал бокал «Дом Периньона»,
отметил: телки есть, ура-ура!
Ага, а вот известные персоны –
министр Зуфаров, генерал Сычев
и баронесса Вика Траховицер,
звезда хип-хопа Гарик Куклачев
и Ася Ель, известная певица.
Но ярче всех, с мехами на плечах,
как яйца Фаберже -- неповторима,
супермодель Сабрина Баскунчак,
задев Димона, прошуршала мимо.
Зеленые татарские глаза
как два клинка Димона рубанули,
и кто-то через час ему сказал:
«Але, захлопни варежку, папуля».
Димон встряхнулся, глянул в зеркала,
которые до потолка вздымались,
и прошептал чуть слышно: «Во дела!
Куда краса и молодость девались?
В свои неполных сорок восемь лет
на дискотеках я не слыл старпером,
и вот чирик! – и молодости нет,
стоит волчина грустный и матерый.
Меня, зазноба, вызнобила ты,
душа замерзла, сдохла канарейка,
но я – я буду покупать цветы
на все, что принесет моя «Копейка».
Как в песне, миллионы алых роз,
я расстелю под окнами твоими.
Я плачу. Мне своих не стыдно слез.
Сабрина Баскунчак, какое имя!»
Он взглядом поискал ее в толпе –
взгляд обожгла нежданная картина:
шаля с сережкой в девичьем пупе,
Сабрину тискал молодой мужчина.
Мужчина был немыслимо хорош,
а платиновый «Ролекс» на запястье,
казалось, говорил: «Ребята, что ж,
я победил в своей борьбе за счастье».
«Кто этот разнаряженный павлин?» --
спросил Димон у девушки с подносом. –
«А, этот вот чернявый господин?
Курбан Мамедов. Есть еще вопросы?» --
«Курбан Мамедов, русский, гля, спортсмен.
Какое совпадение однако.
А мой Курбанмамед простой туркмен.
Уволю чуркестанскую собаку!»
И тут в нарядный выставочный зал,
чтоб оправдать название движухи,
впустить начальник нищих приказал:
поперли инвалиды и старухи,
с иконами и кружками попы,
и ребятишки с тюбиками клея.
При виде этой ноющей толпы
в башку Димону стукнула идея.
За пару сотен он купил пиджак
и костыли у деда-инвалида
и резво поскакал на костылях
с лицом, где слиплись похоть и обида.
Он подскочил к Курбану: «Слышь, чувак,
позволь твоей красавице впердолить.
Нет? Ну пускай погладит мой елдак.
Ведь ты мужик, ты должен ей позволить!
Я ветеран и инвалид всех войн,
я ногу потерял под Кандагаром! –
так говорил Курбану наш герой,
дыша в лицо шампанским перегаром. –
Ты чё, в натуре? Деньги мне суешь?
Ах ты, чурчхела, теннисист ебаный! –
вопил Димон. – А сам соснуть не хошь?» --
и получил по репе от Курбана.